Поджигатели (Книга 2)
Шрифт:
– Мы просим одного, - не очень громко, но так, чтобы слышал Гитлер, проговорил Хвалковский: - терпения.
– Ага, вы опять заговорили о терпении! Я жду уже три месяца исполнения ваших обещаний. Сам господь-бог не мог бы проявить больше терпения, чем проявил я в вашем деле. У меня его больше нет!
– Еще совсем немного времени, и все обещания, данные мною вашему превосходительству, будут выполнены самым лойяльным образом. Армия будет сокращена, - робко проговорил Хвалковский.
Гитлер ударил ладонью
– Перестаньте болтать! Сокращена?! Нет, теперь это меня не устраивает!
– Чего же... желает... ваше превосходительство?
– Хвалковский начал заикаться.
– Полного разоружения армии.
Хвалковский взглянул на молчавшего Гаху и увидел, что тому дурно. Растерянно оглядев длинный стол, Хвалковский увидел графин и умоляюще посмотрел на адъютантов, подобно истуканам выстроившихся за креслами немцев. Ни один не пошевелился. Хвалковский вскочил и под насмешливыми взглядами немцев побежал к графину.
Только после нескольких глотков воды Гаха смог говорить, но он был немногословен:
– Армия будет разоружена...
– И распущена!
– подсказал Гаусс.
– ...и распущена, - как автомат, повторил Гаха.
– Силами германской армии!
– в бешенстве крикнул Гитлер.
– Приказ уже отдан. Вы окружены. На рассвете мои войска со всех сторон вторгнутся в Чехию.
Лицо Гахи стало похоже на гипсовую маску.
– На рассвете?
– Сейчас!
– крикнул Гитлер.
Вода в стакане, сжимаемом Гахою, задрожала мелкой рябью. Президент сделал попытку поднести стакан к губам, но он выскользнул из его руки и разбился. Гаха всем телом упал на стол, глухо стукнувшись головой.
– Врача!
– крикнул было Хвалковский и тут же умоляюще повторил: - Прошу врача...
После того как Гаху привели в чувство, Мейсснер положил перед ним текст соглашения.
Гаха напрасно пытался вчитаться в документ. Он в бессилии опустил бумагу на стол и прикрыл глаза рукою. Хвалковский взял соглашение и стал негромко читать.
Когда он умолк, Гаха слабым голосом проговорил:
– Если мы это подпишем, чешский народ побьет нас камнями.
– С сегодняшнего дня ни один волос с вашей головы не упадет без воли фюрера!
– крикнул с дальнего конца стола Риббентроп.
– Прочтите это, и вы убедитесь в правоте моих слов!
По его знаку один из адъютантов подал Гахе указ о включении Чехии в состав рейха под именем "протектората Богемии и Моравии".
– Это неслыханно, - в отчаянии воскликнул Гаха, - неслыханно!.. Еще никогда в истории цивилизованного мира белые люди не предъявляли белым таких условий! Я не могу на это согласиться.
С внезапным приливом энергии он поднялся и, шатаясь, пошел прочь от стола. Риббентроп вскочил и бросился следом за ним, крича:
– Вы пожалеете, что родились, если сейчас же не подпишете это!
Но прежде
Пока возились с Гахой, Риббентроп убеждал сидевшего в состоянии полной растерянности Хвалковского подписать соглашение и несколько раз, обмакивая в чернильницу перо, пытался всунуть перо ему в руку, но тот в слепом ужасе отталкивал его.
Наконец Гаху снова подвели к столу и опустили в кресло. Руки его, словно плети, упали вдоль тела. Видеман поднял их и положил на стол. Глаза президента ввалились, он казался похудевшим за эти несколько минут.
– Чего от меня хотят?!.
– повернулся он к Хвалковскому.
– Чего они от меня хотят?!.
– повторил он дрожащими губами и громко всхлипнул.
Выходя из себя, Гитлер заорал:
– Существуют только две возможности: вторжение моих войск произойдет в терпимой обстановке, чешская армия не окажет сопротивления, гражданское население беспрекословно подчинится всем требованиям моих офицеров. И другая: битва!
Он умолк, задыхаясь.
Послышался хриплый голос Геринга:
– Моим эскадрам бомбардировщиков нужно двадцать минут, чтобы достичь Праги. Для вылета им не нужно никаких специальных приказов. Сигналом к бомбардировке будет служить известие о гибели одного немецкого солдата.
– Никто, слышите, никто, - Гитлер театрально поднял руку, - не остановит меня: ваше государство должно быть уничтожено, и я его уничтожу. От вас, господин Гаха, зависит сделать карающую руку милостивой. Если вы проявите благоразумие, я обещаю даровать чехам известную автономию в границах рейха. Если нет...
Он не договорил. В комнате воцарилось настороженное молчание. Оно было долгим. Гитлер сидел неподвижно, вперив бессмысленно расширенные глаза в пространство. Геринг медленно потирал ладони пухлых розовых рук. Гесс, сдвинув мохнатые брови, сосредоточенно рисовал что-то в блокноте. Риббентроп в волнении вертел между пальцами зажигалку. Гаусс сидел, выпрямив спину, ни на кого не глядя; монокль плотно держался в его глазу, седая бровь была неподвижна.
Не опуская взгляда, словно он читал что-то начертанное в пространстве над головами чехов, Гитлер проговорил негромким голосом:
– Советую господам Гахе и Хвалковскому удалиться и обсудить, что нужно сделать для удовлетворения требований, которые я им поставил. Им предстоит великое решение. Я не хочу стеснять их времени. Они имеют десять минут.
– Мне необходимо посоветоваться с правительством республики, проговорил Гаха так, будто каждое слово стоило ему огромных усилий.
Риббентроп переглянулся с Герингом, тот сделал отрицательное движение головой, и министр иностранных дел без запинки солгал:
– Это невозможно. Провод с Прагой не работает.