Поджигатели (Книга 2)
Шрифт:
– Так я пойду одна, - как ей казалось, решительно, но в действительности жалко проговорила она.
Он не обернулся.
– Я пойду и скажу нашей девочке, что у нее нет больше отца, что...
– и она прижала к губам платок.
– Открой ей такую Америку.
– Кропачек через силу рассмеялся.
– Как будто не сама она заявила нам это.
– Но ты же видишь, девочка хочет нам добра.
– Я не нуждаюсь в помощи гитлеровцев.
– Янек!
– Мне помогут мои руки и моя голова.
– Ах, Януш,
– Августа покачала головою.
– Ты стал таким непримиримым. Пауль тоже хочет нам добра. Кто, кроме Пауля, может теперь нам помочь?
– Пусть Марта оставит его помощь себе. Так и передай ей: мне ничего не нужно ни от нее, ни от этого ее негодяя.
– И крикнул вслед, приотворив дверь сторожки: - Имей в виду: каждую минуту может найтись бензин, и мы немедленно вылетим... Ведь правда, Ярош?
– Да, - сумрачно отозвался Ярош.
– Но вы же можете подождать еще час... Можешь ты пожертвовать один час твоему ребенку?!
– с негодованием воскликнула Августа, но Кропачек не ответил и с треском захлопнул дверь за женой.
Некоторое время царило молчание, потом дверь осторожно приотворилась и в сторожку заглянул старый Ян Купка - механик силовой станции.
– Здравствуй, сынок, - сказал он, обращаясь к Ярошу.
– Пришел узнать, уже не надумал ли и ты улетать?
– Что вы, отец?!
– И Ярош обиженно пожал плечами.
– То-то!
Взволнованно шагавший по сторожке Кропачек остановился как вкопанный.
– Может быть, ты, старый приятель, - с оттенком неприязни сказал он механику, - думаешь, что и мне не следует покидать Чехию?
Старик усмехнулся.
– Чтобы узнать мой ответ, пан директор, вам достаточно было бы посчитать чемоданы, с которыми я сюда пришел.
– И он широко расставил пустые руки.
Кропачек невольно покосился на груду своего багажа, наваленного в углу сторожки. Механик поймал его взгляд и рассмеялся.
– Не смущайтесь: не вы первый, не вы последний.
– Ты говоришь это так, словно... укоряешь нас.
– Укоряю?..
– Старик пожал плечами.
– Стоит ли, директор? Чему это поможет, что поправит? Разве от моих укоров что-нибудь стало бы на место? Если я кого-нибудь и стану укорять, так только самого себя.
– Уж ты-то ни в чем не виноват, старина!
– В том-то и беда, директор, что виноват, крепко виноват! Пойми я несколько лет тому назад, где настоящая правда, не бывать бы тому, что происходит.
– Ишь ты!
– насмешливо проговорил Кропачек.
– Достаточно было бы одному такому орлу, как Ян Купка, взяться за дело и...
– Не смейтесь, пан директор, - с укоризною проговорил механик.
– Вы, небось, понимаете, что я говорю не об одном себе. Таких старых ослов, как я, оказалось, к сожалению, очень много. Но вам не к лицу смеяться. Всю жизнь вы провели среди рабочего люда и ничего не поняли в происходящем. Это простительно мне, простому механику,
– Куда ты клонишь, старина?
– настороженно спросил Кропачек.
– Оба мы не углядели настоящей дороги, по которой следовало итти, чтобы не стать дермом, которое Хенлейн теперь топчет ногами. Вспомните-ка, директор, время, когда мы с вами покидали социал-демократическую партию. Что говорил тогда нам обоим он?
– При этих словах механик кивком указал на молча сидевшего Яроша.
– Эх, сынок, сынок, стыдно тебе, небось, за своего старика!
– Перестань, Ян!
– Кропачек сердито топнул ногой.
– Не хочешь же ты сказать, будто раскаиваешься, что не пошел с коммунистами?
– Да, директор, именно это-то я и считаю своей виной. Вам-то, конечно, было бы со мною не по пути...
– Что ж, старина, - Кропачек обиженно надулся, - значит, теперь наши дороги разошлись. А ведь когда-то... когда-то мы с тобою были социал-демократами...
Механик прервал его протяжным свистом:
– Фью-ю! О тех временах я и думать не могу, не краснея. Да и немудрено покраснеть, вспоминая, что всю жизнь ты, как баран, на веревочке ходил по указке жуликов, уводивших тебя от настоящего дела.
– Кажется, ты не можешь пожаловаться на то, что плохо поработал в своей жизни.
– Поработал-то я не хуже других, но все в чужую пользу.
– Мы с тобою трудились на одного хозяина!
– не без гордости произнес Кропачек.
– Этого-то мне и стыдно. Вот этими руками всю жизнь подкидывал кроны в карман каких-то акционеров, которых даже в глаза не видел.
– Ну, в этом-то отношении мы с тобою в одинаковом положении.
– Не совсем, уважаемый пан директор, не совсем. Вы-то, по крайней мере, были участником в деле.
Кропачек насторожился.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что вы за свою службу получили от хозяев хорошую пачку акций, а я вот что, - и старик состроил комбинацию из трех пальцев.
– Да я тужу не об этом. Мне многого и не нужно. Ярош в наследстве не нуждается, у него своя голова. А вот плохо, что, работая на толстосумов, я забыл о своем настоящем рабочем деле, о том, что я не единственный рабочий на свете. Вот что, директор!
Кропачек с усмешкою положил руку на плечо Яроша:
– Вижу - твоя работа! Хорошо, что я в своем доме запретил тебе говорить о партийных делах. А то бы ты и меня распропагандировал так, что, чего доброго, и я стал бы коммунистом.
– Может быть, и плохо, что этого де случилось, директор!
– сказал старый Купка.
– Не бежали бы вы теперь из своей страны, как крыса с тонущего корабля.
– Но, но, ты, старина, полегче! Тебе-то на меня грех жаловаться.
– Если не считать того, что вы всех нас крепко обманывали.
– Ты в уме?
– Кропачек побагровел от негодования.