Поджигатели (Книга 2)
Шрифт:
– Ну, нет, брат, - сердито сказал он, - ты такие разговоры брось. Делать революцию, когда враг у ворот, - за это мы оторвем голову.
– Дело не в революции, а в защите нашей страны от врагов, кто бы они ни были - немцы или свои, - проговорил телефонист.
– Верно, друг!
– воскликнул Цихауэр.
– Вооруженный народ сумеет отстоять от любого врага себя и свое государство, которое создаст на месте развалившейся гнилятины.
Несколько мгновений в каземате царило молчание, в котором были отчетливо слышны удары капель, падающих с бетонного свода.
–
– Вот что!
– Телефонист протяжно свистнул.
– Дрожишь за свою бакалейную лавку.
– И сквозь зубы зло добавил: - Шкура!.. А впрочем...
– задумчиво продолжал он, - я полагаю, что на этот раз не прав и Руди Цихауэр: если французы не помогут нам сдержать проклятых гитлеровцев - крышка! Всем нам крышка! И тем, что сидят на горе в Праге, и нашему брату - простому люду. Гитлер вымотает из нас кишки!
– Да что вы, в самом деле, заладили похоронные разговоры?
– рассердился Даррак.
– Французы одумаются, они заставят своих министров понять, что капитуляция перед Гитлером - смерть для них самих.
– Чорта с два!
– огрызнулся телефонист.
– Одумались они с Испанией?.. Капитулировали - и стригут себе купоны как ни в чем не бывало. Видели мы, как они "одумываются". Господа Даладье и Гамелены могут сдать Гитлеру и Париж.
– Никто не посмеет даже в мыслях пустить немцев к сердцу Франции! запальчиво воскликнул Луи.
– Народ им не позволит!
Телефонист расхохотался:
– Уж не ты ли им помешаешь?
– Нас миллионы.
– Тошно тебя слушать. Прежде чем вы успеете сообразить, немцы будут маршировать под Триумфальной аркой.
– Молчи! Ты не смеешь об этом и думать.
– Бросьте ссориться, - вступился Цихауэр.
– Каждый прав по-своему; настоящие французы не могут об этом даже думать, но сумеют ли они предупредить катастрофу, которая идет к ним из-за Рейна?
– Скажи откровенно, Руди, - спросил Луи, - ты презираешь французов?
– Я дрался рядом с батальоном Жореса.
– Почему же ты так говоришь?
– Я презираю ваше правительство.
– А говорят: каждый народ имеет то правительство, какого заслуживает, усмехнулся телефонист.
– И не будут ли сами французы достойны презрения, если станут терпеть правительство, которое продает их на каждом шагу?
– Кому это?
– спросил каптенармус.
– Тем же немцам... Хотел бы я знать, откуда у этих немцев столько денег? Еще недавно они были голы и босы, а теперь, глядите, покупают правительства налево и направо.
– Видно, у них нашелся дядюшка с деньгами, - сказал Луи.
– Но нынче дядюшки даром ничего не дают.
– Ясно, что не даром... Может статься, Германия не единственная фигура в этой темной игре?
– Телефонист хитро подмигнул.
– А кто же еще, по-твоему?
– с недоверием спросил каптенармус.
– Американский дядюшка
– Скажешь тоже!
– А что же тут невероятного? Народ правильно толкует: кто боится Испанской республики?.. Те, у кого денежки плачут, если народ власть возьмет. А чьи там денежки? Знающие люди говорят: английские да американские... А что этот голоштанник Гитлер без богатых дядюшек? Пшик - и нет его!..
– И с нескрываемой ненавистью закончил: - Мало что палач, так еще за чужой счет... А тем-то, американцам, такие и нужны!.. И среди чехов ищут таких же скотов: нельзя ли кого купить, да подешевле?.. Чтобы чужими руками Чехию в американский карман сунуть...
– Что бы ни случилось там, наверху, наше дело держаться, - сказал Цихауэр.
– Мы пост номер семнадцать - инженерное обеспечение склада боеприпасов форта "Ц". Я стараюсь, чтобы мои мозги работали сейчас в таком масштабе.
– Это потому, что ты еще слишком немец, - сказал Ярош.
– Небось, не был бы так спокоен, если бы за спиною вместо Праги стоял Берлин.
– Поймав на себе укоризненный взгляд Цихауэра, Ярош смутился.
– Не сердись. Это я так, от ярости. Знаю: ты весь тут. Так же, как Луи, как я, как все мы, настоящие чехи.
– Все: чехи, чехи, чехи!..
– неожиданно раздалось из черной пасти, которою начиналась потерна. Там уже некоторое время стоял Каске и слушал разговор, происходивший в каземате.
– Как будто мы здесь не для того, чтобы защищать свое отечество. Ну, что же вы замолчали?.. Чужой я, что ли?
Ответом Каске было общее молчание.
– Молчите...
– обиженно повторил он.
– Словно вошел не такой же солдат, как вы.
– С чего ты взял, мы вовсе не замолчали, - сконфуженно проговорил каптенармус.
– Честное слово, Фриц, мы тут ничего такого не говорили... просто поспорили немножко. Ты все где-то пропадаешь, мы даже и забыли про тебя.
– Вот, вот, - стараясь казаться добродушным, что ему, однако, плохо удавалось, проговорил Каске, - про меня всегда забывают. Каске что-то вроде старого сапога: надели на ногу и забыли.
– Ты о себе довольно высокого мнения, - иронически бросил Цихауэр, который с особенным удовольствием пользовался теперь тем, что солдатский мундир уравнял его с деспотичным механиком.
Все засмеялись. Каске оглядел их, одного за другим, исподлобья злыми глазами и остановил взгляд на вошедшем в каземат священнике.
Отец Август Гаусс осенил солдат быстрым, небрежным крестом и притронулся пальцами к фуражке военного капеллана.
– Все спорите, ссоритесь, - сказал он укоризненно и присел на койку Яроша.
– Разве теперь время разбирать, кто немец, кто чех?
– Этому всегда время, - хмуро проворчал телефонист.
– Каске немец и должен им оставаться - для себя, для всех нас. В душе и в делах, - наставительно произнес священник.
– Разве деды господина Каске не жили в этих горах, не обрабатывали их, не содействовали их процветанию, не ели честно заработанный хлеб, забывая о том, что они немцы, трудясь бок о бок с чехами?