Поджигатели. «Но пасаран!»
Шрифт:
4
Двое суток Отто не появлялся дома. Если генералу Швереру удавалось поймать его по телефону, Отто отговаривался крайним недосугом и вешал трубку. Ночевал он у Сюзанн.
Беспокойное любопытство грызло Шверера. Он просматривал газеты опытным глазом человека, привыкшего читать между строк смысл сводок, не изображенный печатными знаками. По-видимому, наци собирались преподнести какое-нибудь новое достижение. Военная печать трубила об успехах в строительстве вооруженных сил империи. Все было неопределенно. Но Шверер готов был поклясться: надвигались большие события. А он оставался в стороне и был по-прежнему забыт. Ни одного визита, хотя бы телефонный звонок кого-нибудь из прежних друзей. Ничего! Как будто он виноват в этой нелепой китайской истории.
Преодолевая самолюбие, он пытался вызвать по телефону кое-кого из служащих военного министерства. Одних нельзя было поймать, телефоны других просто не отвечали. Наконец, и это самое неприятное, люди помельче, до которых он докатился, довольно откровенно торопились отделаться от Шверера.
Он понял, что теряет остатки своего достоинства в глазах этой шушеры.
Шверер лег спать, так ничего и не добившись.
Около часа ночи его поднял телефонный звонок. Автомат настойчиво посылал сигналы в темноту. Шверер спросонок не мог найти выключатель. Наконец снял трубку. В ней послышался голос Пруста. Дружески просто он просил разрешения посетить Шверера.
– С восьми утра к твоим услугам, – сухо ответил Шверер.
– Было бы удобнее сейчас.
Искушение назначить свидание именно завтра, вопреки просьбе Пруста, было велико. Но Шверер быстро оценил многозначительность ситуации: Пруст просит о свидании глубокой ночью. Это неспроста. Шверер злорадно улыбнулся трубке и согласился на свидание немедля.
Что могло случиться?
Что бы ни случилось, Пруст нуждался в нем, осмеянном «авторе сумасбродных проектов».
Шверер торопливо одевался. Он не желал предстать перед Прустом в мятой пижаме. Он, конечно, не станет надевать парадный мундир, но рабочая тужурка с ленточкой в петлице все же нужна. Когда войдет Пруст, Шверер будет сидеть за письменным столом над рукописью «Марша».
Но все произошло не так, как представлял себе Шверер. Пруст появился уже через несколько минут и застал Шверера в генеральской тужурке, но еще в полосатых панталонах пижамы.
Не обращая внимания на хмурый вид хозяина, Пруст дружески расспрашивал о семье. Его интересовало здоровье фрау Эммы, работы Эгона, карьера Отто, ученье Эрнста… Ах, он давно уже не учится? Вот как! Бросил? Напрасно. Мальчику нужно было получить диплом.
Скупо отвечая на вопросы гостя, Шверер не стремился подогреть неожиданный интерес того к делам семейства. Все его внимание было сосредоточено на том, чтобы в потоке слов, являющихся не чем иным, как артиллерийской подготовкой, не прозевать выстрела, означающего начало атаки.
И вот Пруст, словно невзначай, спросил, как подвигается разработка плана восточного похода, скоро ли будет окончена рукопись «Марша». Тут-то Шверер своим острым носом и угадал начало атаки. Несколько усилий с его стороны – и гостю пришлось выложить главное. Спасая собственные головы и головы остальных участников ночного совещания, Гаусс и Пруст должны были поклясться, что отныне самым серьезным образом займутся вопросами подготовки большой войны, войны против России! Да, да, войны, которую они еще неделю тому назад считали преждевременной и называли «свинячьим бредом Гофмана – Шверера».
Шверер был так поражен, что даже не выразил радости. То, что выглядело простым и ясным на страницах «Марша», представилось теперь таким бесконечно большим и сложным, что ему показалось, будто под этим грузом подгибаются его колени. Он ощутил непомерную тяжесть. Хотелось сесть и не шевелиться.
А Пруст сказал:
– Завтра же поедем к главнокомандующему. Нужно тебя представить. Ты увидишь: иногда он производит впечатление совершенно нормального человека. К тому же он не любит вдаваться в детали. У него главное – масштаб. Остальное он предоставляет нам. Глядя на него, я начинаю думать: и не лучше ли, когда во главе дела стоит ефрейтор?
Пруст собрался уже уходить, когда Шверер решился, наконец, задать вопрос, волновавший его все эти дни.
– Послушай, Берни, – его голос был при этом почти вкрадчив, – ты не знаешь, что случилось с Гауссом?
– А что?
– Куда он девался?
– Он… получил новое, очень важное задание.
– Ты что-то хитришь, Бернгард, – и Шверер шутливо погрозил пальцем.
Пруст раздул усы, и на его лице отразилось искреннее недоумение:
– Я тебя не понимаю, Конрад.
– Так вдруг не исчезают из-за нового назначения.
Пруст громко расхохотался:
– Кажется, я тебя понял. Неужели же ты вообразил?..
– Был слух…
– Не воображаешь же ты, что между ними может пробегать черная кошка? Так, маленький серый котенок! Различное толкование одной и той же идеи.
– Я не вполне понимаю…
Пруст вернулся к креслу и, откинувшись в нем, сцепил пальцы на животе.
– Если ты действительно понимаешь не все до конца, то пожалуй, лучше сейчас же поставить точку над «i», до твоего свидания с фюрером. Все дело… было в Австрии. В различном отношении к аншлюсу.
Шверер с недоверием посмотрел на Пруста.
– Гаусс, как я понимаю, был полностью «за».
– Да, но представлял себе аншлюс как укрепление нашего тыла, – не сморгнув, продолжал тот, – а фюрер рассматривает его как мост к Чехии, к дальнейшему походу на восток.
– И в этом все дело? – с облегчением спросил Шверер.
– Разумеется.
– А я-то вообразил…
– Значит, до завтра? – И Пруст снова поднялся.
– Да. Еще минуту…
– Да?
– А что поручено теперь Гауссу?.. Не секрет?
Пруст на минуту задумался.
– Разумеется, секрет. Впрочем, не от тебя… Видишь ли, поскольку он был настроен против восточных планов как возможного начала решительного наступления, а фюрер вовсе не хочет с ним ссориться и верит в его способности, он поручил Гауссу разработку совсем другого направления.
– Не имеющего отношения к России?
– И да и нет.
– То есть?
– Все происходящее в Европе и даже в мире имеет теперь отношение к России.
– Значит, ты имеешь в виду…