Поединок страсти
Шрифт:
В этот раз, выезжая на шоссе, она уже не обращала никакого внимания на респектабельность Ривер Окс-сквер. Кэйт предвкушала, как обрадуется Хэнк, когда узнает, что благодаря сенатору Моргану ей удалось договориться о мультимиллионном долларовом займе, В ее деловой папке находились документы, вступление в силу которых зависело только от того, когда Хэнк поставит под ними свою подпись.
Когда дела с финансами будут улажены, Кэйт позвонит Гарнеру Холланду с официальным предложением работы постоянного консультанта. Этим утром он должен был заехать на ранчо для составления списков животных, которых необходимо приобрести в
Резкий запах пороха и еще более резкий запах собственного пота раздражал двенадцатилетнего Байрона Невилла. Он сжал винтовку, подаренную ему отцом в прошлый день рождения, и стал пристально вглядываться в разбитое окно зала. Неделю назад ему не удалось с достоинством выдержать тест на мужество. В этот раз за провал он может поплатиться жизнью.
Резкие крики мародеров разрывали тишину ночи: «Ухуру, ухуру», — голосили они так, будто этот звук обладал магической силой, предохраняющей от метко пущенной пули.
Байрон услышал, как из окна соседней комнаты глухо отвечает на крики винтовка отца. Сестра Винифред, припав к подоконнику, с королевским хладнокровием стала целиться из ружья. Ни одна черточка ее осунувшегося лица, не выдавала того ужаса, который наверняка переполнял ее душу. Пятеро преданных слуг, верностью которых так гордился отец, вскоре присоединились к хозяину.
— Спокойно, — услышал Байрон крик отца. — Не стрелять до тех пор, пока эти сукины дети сами не вылезут под пули.
Сердце Байрона дрожало, как молоденькая загнанная газель. Он вглядывался в темень за окном, стараясь, найти живую мишень. Черная кожа и темные брюки налетчиков служили великолепным камуфляжем в эту безлунную ночь. Внезапно мальчик увидел белое пятно рубашки. Стараясь отогнать от себя страхи и сомнения, смахивая пот со лба, он собрал в кулак все свое мужество и аккуратно взял жертву на мушку.
Байрон нажал на курок и в ту же секунду увидел, как красный цветок распускается на белоснежной мишени. Целясь и стреляя вновь и вновь, он не успевал насладиться триумфом побеждающего мужчины или пролить слезы двенадцатилетнего мальчишки.
Запах пороха окутывал его…
Байрон вскрикнул — и звук собственного голоса разбудил его.
Лежа в роскошной кровати одного из королевских номеров отеля «Норфолк» в Найроби, он, опьяненный сном, со страхом вдыхал аромат женского тела и шампанского. Байрон лежал, не двигаясь, пытаясь унять сердце, стучащее в груди с бешеной силой. Его подружка безмятежно посапывала, обхватив рукой подушку.
Страшные воспоминания о давнем налете преследовали его с самого детства и не отпускали даже тогда, когда на голове его стали появляться седые волосы. Кровавые сцены являлись ему во сне. Если бы не слуга, предупредивший о налете, его и всю его семью расстреляли бы прямо в постели.
Но он остался жив, чтобы наблюдать медленную агонию горячо любимой Кении. Он презирал смерть во имя призрачных идеалов — все эти жизни, все эти мечты, втоптанные в пыль национализма. И зачем? Чтобы нескончаемые беды сокрушили его Отчизну? Чтобы народ этой страны страдал от демонов политической коррупции? Чтобы первой фразой туристов
Байрон осторожно встал с постели, стараясь не разбудить женщину, уткнувшуюся ему в плечо. Роузбад Фэйрчайлд.
Что за бестолковое имя! Однако сама женщина была то, что надо. Пышущая здоровьем вдова, которой недавно стукнуло сорок пять, успешно управляющаяся с делами, оставшимися после мужа, Роузбад сочетала в себе качества, особенно нравившиеся ему в янки. Она была открыта, честна, немного неуклюжа, полна энергии и различных проектов и очень хорошо знала, чего добивается. Когда прошлой ночью он привел ее группу назад в Найроби, она очень явно дала понять, чего от него желает.
Вот зачем женщины стремятся попасть в самое сердце сафари, подумал он и по-доброму усмехнулся. Возможно, в этом виноваты таинственные легенды, возникшие вокруг образа «белого охотника» — фантазия пера Хемингуэя, которая потом разрасталась благодаря стараниям таких звезд кино, как Стюарт Грангер и Кларк Гэйбл.
Но, как бы там ни было, большинство женщин, приезжавших в сафари, относятся к белому охотнику как к потенциальному трофею. Правда, мало кто из них столь же прямо и откровенен, как Роузбад.
Голый и босой, Байрон на цыпочках прошел в ванную комнату, чтобы смыть с себя утренние кошмары и ночное шампанское. Он был стройным, превосходно сложенным мужчиной довольно высокого роста. В своем привычном наряде — отлично скроенном костюме — Байрон производил впечатление благородного джентльмена, готовящегося выйти к ленчу, хотя в том же костюме он превосходно себя чувствовал, сидя в кустах с ружьем наготове.
В сорок семь лет его волосы стали совершенно белыми; бледно-голубые глаза задумчиво смотрели из-под все еще черных бровей и ресниц. Было что-то детское, мальчишеское в его лице — немного курносый нос, круглый подбородок и ямочки на щеках. Одним из характерных свойств этого лица была выразительность; ни при каких обстоятельствах ему не удавалось скрыть своего настроения.
Байрон стоял вод душем, наслаждаясь прохладной водой и пытаясь избавиться хоть на миг от недовольства собой и всеми вокруг, — недовольства, преследовавшего его все последние дни. Он устал нянчиться со всеми этими богатенькими, здоровенькими, вооруженными камерами туристами, идущими в сафари сплошными потоками.
Туристы и слышать не желают, что их представления об Африке давно уже не соответствуют действительности. Кто бы мог подумать лет десять назад, что всемирно известные заповедники «Тсаво», «Абердарс» и «Масай Мара» потеряют почти всех своих животных в бесконечной кровавой вакханалии. Но самым ужасным было то, что он не видел никакой перспективы, нет никакой надежды до тех пор, пока бедность и беспомощность идут рука об руку.
Кровавый ад. Что так мучает его, почему он продолжает думать о проблемах Кении в то время, как теплое, податливое женское тело ждет ласки всего в нескольких шагах от него?.. Небольшая прогулка, отличная еда, великолепное вино и здоровый секс — такие вещи всегда только поднимали ему настроение. Всегда, но не теперь. Теперь грустные мысли мешали Байрону наслаждаться жизнью.
Голубые мечты юности спустя тридцать лет казались теперь смешными, и ничто на свете не сможет уже вернуть ему прежнюю силу души. «Боже мой, как бы я хотел хоть что-то изменить в своей жизни», — подумал он, выходя из ванной.