Поединок. Выпуск 3
Шрифт:
Швартуемся. После осмотра шхуны Зуев идет составлять акт. На борт к нам поднимается высокий, широкоплечий человек в резиновом плаще. По виду ему около сорока. Берется за поручни мостика. Из-под плаща виден ворот свитера. Спокойные карие глаза. Черные брови почти соединяются на переносице. Нос с горбинкой.
— Знакомься, Андрей Петрович, — кивает Полянков. — И вы знакомьтесь, лейтенант. Начальник Сосновского рыбнадзора.
— Васильченко, — человек протягивает руку. — Спасибо, Алексей Дмитрич. И вам спасибо, товарищ
— Мартынов.
— Петрович, это мой новый штурман. — Полянков усаживает Васильченко на стул. — Что ж на чашку чая не заходишь, Петрович?
— Вы меня тоже не балуете, Алексей Дмитрич... Хоть бы раз в Сосновск зашли. С патрулирования. Как непогода, заворачивали бы, и делу конец. Имеете право. Место на колхозном причале — стойте в свое удовольствие. А дома у меня всегда картошечка отварная. С селедочкой!
— «С селедочкой»... — передразнивает Полянков. — Вечно в соблазн вводишь. Прямо хоть сейчас на твою посудину.
Полянков протягивает пачку сигарет:
— Угощайся...
— Спасибо. Штурман, вообще-то, между нами, холостой?
— По-моему, до сегодняшнего дня как будто бы, между нами, был, — улыбается Полянков.
— Девчат у нас в поселке — ох, хватает! Одна другой краше.
— Его так и называют — поселок невест, а, Петрович? Точно? Штурманец, вы слушайте и вникайте.
— Вот вы шутите, а на самом деле — зашли бы ненароком.
— В нашей глуши и Сосновск — Рио-де-Жанейро.
— Уж я не говорю про курортный сезон. Там действительно все модницы, кажется, к нам едут. Из Ленинграда, Риги. Вы, Алексей Дмитриевич, запишите на манжете.
— Ладно. Пойдем посмотрим, что там Зуев нацарапал.
На мостике — сырость, холод, ветер. И все-таки мы стоим здесь, молча вглядываясь в темные очертания причала. Наконец-то дом! Только человек, проведший несколько суток в штормовом зимнем море, может понять, какое это блаженство — вернуться домой из дозора. Нам кажется, что был самый трудный дозор. Труднее в этом году уже не будет. Ведь сегодня 31 декабря. Нам повезло — Новый год встречаем дома!
В квартире, где мы живем втроем, — шум, веселье, суматоха. До двенадцати осталось полчаса — и тут появляюсь я. Мои соседи, штурманы нашей части Володя Черняев и Леня Пугачев, увидев меня, кричат «ура».
— Давайте за стол!
— Подождите, дайте снять шинель!
У нас сидят девушки. Я их не знаю, но лица знакомы — они живут в нашем доме. Леня шепчет: «Знакомые моей знакомой. Выбирай!» Так и не успев отогреться после похода, я встречаю Новый год.
Двадцать четыре ноль-ноль. Торжественно тушится свет. Перезвон кремлевских курантов.
— С Новым годом, товарищи!
— За тех, кто в море!
Это замечательно — сидеть за праздничным столом, смеяться вместе с друзьями, отвечать невпопад на расспросы о походе.
— Теперь танцевать!
Звонок. Мы все вместе бежим открывать. Видно, кто-то опоздал.
Ребята кричат:
— Принимай гостя!
Я открываю дверь. За ней — рассыльный.
— Прошу разрешения обратиться. Лейтенантам Пугачеву, Черняеву, Мартынову явиться на корабли. Приказ командира.
Выскакиваем из подъезда, натягивая на ходу шинели. Косой мокрый снег режет лицо. Бежим, скользя по тротуару.
Возле проходной сталкиваемся с другими офицерами. Успеваем спросить на бегу:
— В чем дело, не знаете?
— Знаем, как и вы. Видимо, в море.
Вот и корабль. Влетаю на мостик. Там уже стоит Зуев.
— Отходим?
— Да! — кричит он, как будто я его не слышу. — Идем на поиск.
— Поиск? Чего же мы медлим?
— Ждем командира!
Из темноты показывается огромная фигура. Какой-то гражданский. Прыгает на корабль. Полянков!
— Алексей Дмитрич! — кричим мы.
Командир уже на мостике. Он в штатском — не успел переодеться. Наклоняется к микрофону, говорит:
— По местам стоять... Со швартовых сниматься...
Мы уходим, так и не дождавшись всех. Каждая секунда на счету. От соседних причалов отходят еще несколько кораблей.
Сразу же по выходе из порта нас встречает крупная волна. Резкий ветер с моря.
Из соседнего порта передано сообщение: нарушена граница. Ушел мотобот. Надо задержать его во что бы то ни стало. Это и называется — поиск.
Нас кладет с боку на бок. Я стою, крепко вцепившись в леер. Алексей Дмитриевич наклоняется, что-то кричит мне на ухо. Сквозь рев ветра и шум моря с трудом различаю:
— Слышите, штурман... первый раз...
Только потом я понял, что это значило: такого шторма здесь не помнят давно.
Всю ночь мы ведем поиск. Безуспешно. Кажется, мы обшарили биноклями и прожекторами каждую волну. Наступило утро, а корабль все шел, непрерывно меняя курс.
Днем получили приказ — окончить поиск.
Мы идем на базу. Я стою наверху, рядом с командиром. Только что дан отбой боевой тревоги, свободные от вахты матросы бегут отдыхать. Корабль по-прежнему кладет с боку на бок. Но это меня не удивляет. Меня удивляет другое: почему я не свалился от усталости прямо тут же, на мостике?
— Эх, штурман! — с улыбкой оборачивается ко мне командир. — Я удивляюсь, как ему удается раздвинуть замерзшие губы? — Вы только представьте себе, штурман, какой был гусь!
— Какой гусь, Алексей Дмитриевич? — не понимаю я.
— Как какой? Свадебный! Корочка хрустит! Я ж на свадьбе был тамадой! — Он поворачивается спиной к ветру, рассказывает неторопливо: — Свадьба и Новый год сразу. Племянница замуж вышла. Понимаете — любимая племянница. И я — тамада. А гусь, эх, штурман, какой гусь! Редкостный гусь! И вот — беру я его за крыло, поднимаю нож.