Поединок. Выпуск 7
Шрифт:
— Вы где работаете, Валя?
— Не люблю, когда меня Валей зовут. Тина я.
— Тина в школу ходила.
Она усмехнулась непонятно:
— Запомнили… Вот теперь на работу ходит. Работа есть работа, работа есть всегда, хватило б только пота на все мои года! — вдруг пропела, кружась на ходу. — Окуджаву любите?
— Н–не знаю… Как–то не задумывался. Да и слышал мало.
— А я люблю. Сейчас больше Высоцким увлекаются, а по мне Окуджава лучше. На домостроительном я работаю. Крановщицей. Подходит?
Ну
— Ничего. Непыльной вашу работу не назовешь.
— Я наверху. А внизу, верно, грязи хватает. Так ведь и у вас, поди… не чище. Хотя, — повернувшись и пятясь спиной чуть впереди, она критически оглядела его: — Вон вы какой на вид…
— Это какой же, если поточнее?
— Фасонистый.
— Вид не главное.
— А что главное? Душа, да? Чтобы душа была хорошая! Это у нас как замухрышистая девчонка, урод уродом и нечего про нее сказать, так говорят: «У нее душа хорошая». А у вас душа — хорошая? И вообще, как вы считаете, вы — хороший человек?
Родионов сознавал, что улыбается довольно глуповато, но ничего не мог поделать.
А ее понесло:
— Ну и не говорите, какой вы человек, пожалуйста, — она прыснула. — А еще знаете, как говорят? «Он не человек, а милиционер…»
Осекшись, Тина покосилась на него и стала серьезной. А Родионов только теперь заметил, что они идут уже ее улицей.
— Ну вот и пришли, — подтвердила она, когда подошли к калитке. — Спасибо, что доставили в целости, сохранности.
— На здоровье…
Он спешно подыскивал слова, чтобы задержать ее хоть ненадолго, и не находил. Поверх ее головы увидел, как в дверях террасы появился Малюгин, встал в проеме и глядел в их сторону. И вскоре оттуда донеслось:
— Валентина, обедать ждать тебя?
— Иду! — не оборачиваясь, отозвалась она. А сама прямо и без выражения смотрела на Родионова.
— Кто это? — тихо спросил он.
— Сергей Корнеевич? Материн муж.
— А… мама?
— А мамы нету… Пошла я.
Зайдя за калитку, прикрыла ее, задвинула засов и добавила:
— Вы не обижайтесь, если болтала много и не то… Вдруг это потому, что понравились вы мне?
Косынка ее стремительно пронеслась меж кустов, с треньканьем стекол хлопнула дверь террасы за ними, во дворе за невысокой оградой опять стало тихо.
И только тогда Родионов ощутил, что изрядно растерян, а с ним такого давно не случалось.
Выпадали дни, когда непременная часовая гимнастика по утрам казалась тягостной обязанностью, но сегодня он делал ее с особенным удовольствием. С таким же удовольствием принял холодный душ, брился, завтракал и вышел в пеший маршрут до работы.
Дойдя до проспекта, не свернул подле гастронома направо, как было бы короче, а перешел на другую сторону, и улицей, ведущей к новому району, вскоре вышел к заборам, ограждающим участки застройки.
Недавно потревоженный продуктовый ларек особенно не обновляли, просто поставили на место, кое–где подкрасили и заново остеклили боковое оконце.
До начала рабочего дня у строителей оставалось с четверть часа, ларек уже работал, и возле него толпилось десятка полтора рабочих.
Отсюда, с некоторого отдаления, было видно, что Раиса Федякина торговала бойко. Впрочем, это было неудивительно, поскольку ее ларек один представлял торговую сеть па обширной территории строительства.
Рядом с Родионовым появился и присел на бетонную тумбу рабочий в брезентовой куртке, ходко жуя пирожок и запивая его лимонадом.
— Смотри, как рано, а не пробьешься! — кивнул на ларек Родионов.
— Угу, — отозвался тот. — Собралися перекусить сейчас, кто из общежитий… Да только жратвы никакой, смех один. Так что учти.
— Да нет, я хотел лотерейчиков взять, тираж ведь скоро. Выиграть захотелось.
— Это тут–то? — перестал жевать рабочий. — У Райки?
— Ну да… А что?
— Пятый месяц по два раза на дню хожу, а билетов не видывал. — Нечаянный собеседник оглядел его и подмигнул: — Ты, верно, шутки шутишь, парень… Или какую другую лотерею ищешь? Давай, давай, она баба обоюдная!
И, поставив пустую бутылку к доскам забора, пошел себе, хохотнув на прощание.
А Родионов еще постоял минут пять, наблюдая, и пока стоял, план работы на день выстроился окончательно.
День снова обещал быть жарким, поднимающееся солнце пригревало все сильнее, напротив, через улицу, шустро мельтешилась белая челка продавщицы в проеме ларька.
Дзасохов сидел ссутулившись, сцепив опущенные руки между колен. Глядя в пол, зябко передергивал плечами, хотя в кабинете было душно, но говорил напористо:
— Сами же обещали. Сами! А теперь и позор, и все… Володька точно говорил, что нельзя вам верить никому, в органах приказ такой: в благородных играть!
— Это вы бросьте, Дзасохов. Если все так, как говорите, то и признание ваше учтут, и ходатайства с работы… Лучше вспомните еще раз: не было там свертка какого, ну, пакета, что ли…
— Не было, — подумав, вздохнул Дзасохов. — А то и не заметили, не до того было. Светло уже стало, кругом все видно, а мы… От настырности все и получилось. Володька — малый заводной, а Яшка этот так и подначивал… Ну и поехали.
Родионов напрягся внутри, но голос его прозвучал ровно и бесстрастно:
— Это какой же Яшка? Из монтажников?
— Да он у нас и не вкалывает. Шофером где–то… Перед сменой как раз с ним поддавали, так он и на работу вместе навязался. Все одно, говорит, делать нечего… Смеялся: «Водка рядом, а взять не можете… Сразу видно не шофера, бульдозеристы». Ну, Володька и скажи: «Бульдозер побольше твоей машины стоит. Хочешь докажу?» — Дзасохов вздохнул обреченно: — Вот, доказали!