Поединок
Шрифт:
От боли у Деггубэрта раскалывалась голова. Караульщик, прежде обладавший очень точным ощущением времени, сейчас словно потерял это умение и не мог понять, сколько же часов он полз. В небе ярко блестели звезды, и старший смотритель, насколько получалось, ориентировался по знакомым ему созвездиям. Направление движения он выбрал весьма приблизительное: в темноте следы на песке были практически не видны, и к тому же оказались занесены песчинками, нанесенными слабым ветерком.
Ползти было очень тяжело. Во-первых, мешало вооружение, но бросить его Деггубэрт не мог и не хотел. Он под страхом смерти не имел права оставлять оружие даже в двух шагах от вышки: так требовали законы службы.
Во-вторых, досаждали голоса. Тонкие, визжащие и непонятные, они звучали прямо в голове, к счастью, все слабее и слабее, разламывая череп нетерпимой болью. Непонятные – потому что, если прислушаться, поодиночке каждый голос разобрать было еще можно, но вот звучащие вместе, они создавали адский шум и грохот. Деггубэрт до скрежета стискивал зубы, и это неприятное ощущение хоть немного отвлекало его от головной боли.
В-третьих, он был вынужден ползти, а не идти в полный рост, и весьма далеко: несмотря на невысокие дюны и углубления между ними, местность прекрасно просматривалась даже с человеческого роста, и Деггубэрта запросто могли заметить с чужой вышки. Наколенники, наголенники и налокотники доспехов терлись об песок с тихим шорохом, но этот звук относило ветерком в сторону, противоположную загадочной сети, и хоть этим Деггубэрт не был обеспокоен. Правда, песок ощутимо остывал и вскоре уже начал холодить металлические латы, и смотритель ни о чем другом так не мечтал, как поскорее добраться до своей вышки, согреться у очага, а потом спуститься на сигнальную площадку и подать знак тревоги, – три зеленых дыма с короткими паузами, три длинных и снова три коротких, бросая в огонь специальные порошки.
В-четвертых, очень хотелось пить. Но разве напьешься из маленькой кожаной фляги, притороченной к бедру и предназначенной для коротких походов? Ее хватило лишь на три привала, которые он был вынужден делать, когда силы совсем покидали его. Затем фляга опустела, и Деггубэрт с сожалением вытряс из сосуда пять последних капель, перевернувшись на спину и мечтая, что к утру он все же доберется на свою вышку и напьется вдоволь.
Но шли часы, звезды медленно меняли свое положение на небе, вращаясь вокруг невидимой оси, а родная вышка до сих пор даже не показалась на горизонте. «А ведь она уже давно должна была показаться, – прикинул Деггубэрт проделанное на карачках расстояние. – Во мгле вышка слегка светится: не зря же каждое время мы смазываем снаружи стены третьего этажа фосфором, добытым из светляков!» Этот фосфор по вполне приемлемой цене завозили в поселения прибрежной полосы островитяне, и Дэды обычно покупали его, чтобы кампусы виднелись даже по ночам. Но вышка Деггубэрта словно исчезла с лица земли! Смотритель не видел ее, как ни вглядывался, и мог поклясться, что усталость и ошеломление после всего случившегося тут ни при чем.
«Там она, на месте, – думал Деггубэрт, продолжая ползти. – Куда же ей деться? Разве что поселенцы ни с того ни с сего надумали, что хватит кормить-поить смотрителей, пришли ночью и вот так запросто снесли вышку к хвостам ослиным? Да только не будет такого, пока я жив, во всяком случае. Может, туман висит, и потому ее не видно?..»
Правда, туманы, насколько знал Деггубэрт, были для здешних мест таким же частым явлением, как, к примеру, осел, танцующий после кружечки огненной воды в придорожной таверне. Представив себе эту картину, смотритель усмехнулся: «Туман… Ну-ну, утешь себя хоть этим, дурачина!..»
Вскарабкавшись на крутой склон бархана, он сделал еще одну остановку и перевернулся на спину. Небо еще не начало светлеть. И вдруг длинная линия прочертилась по нему как бы сама собой – и быстро пропала. «Говорят, нужно загадать самое заветное желание, пока не растаял след от звезды, – подумал старый воин. – Жаль, не успел… Еще говорят, что иногда такие линии в ночном небе заканчиваются грохотом. А потом на землю или в пески падает горяченный камень. Порой такой раскаленный, что легко обожжешься, если тронешь рукой. А когда остынет – можно тащить в кузницу и делать из него всякие полезные вещи. Подковы для ослов, кто богатый и у кого хватает воды на ослов. Острия стрел – и будут такие стрелы самыми прочными и острыми. Ножи, гвозди, а если постараться – то и наконечники для пик. Жаль, редко попадаются падающие с неба камни!» Звезды в глазах Деггубэрта стали расплываться и тускнеть, и он, помотав головой, чтобы прогнать сонную хмарь, снова встал на четвереньки и пополз…
Там, где с песчаных холмов уже не проглядывалась таинственная огромная сеть с чужой вышкой, он поднялся. Прищурил глаза и пристально всмотрелся в горизонт, но так ничего и не увидел. Мысленно Деггубэрт представил проделанный путь и покачал головой: «Я взял немного левее, чем было нужно. Ничего страшного, выйду не близ Ульдии, а где-нибудь у кампуса Бело-глинного Крика, а там пара часов пути – и наша вышка». Он зашагал, так резво переставляя ноги, насколько позволял разъезжающийся под подошвами песок. Шел, вспоминая о том, что произошло у чужой загадочной сети, и сожалея о незадачливой судьбе Мирейна и Ларса…
Когда обувь стала пропускать внутрь песок, Деггубэрт сделал новый привал. Он тщательно осмотрел кайды в свете звезд. Подошвы стерлись настолько, что в них зияли большие дыры. Путник сидел на песке, зяб от прохладного ветерка, мечтал о нескольких глотках воды и ощущал подкравшуюся усталость от веса доспехов и проделанного пути. Потом поднялся, отыскал самый высокий из ближайших барханов и забрался на него. Кампуса Белоглинного Крика сквозь мглу он не увидел – не проглядывались ни светящиеся окна, ни фонарь, что должен гореть всю ночь над дверью Дэда, ни дымки из труб. Не доносились ни звуки, ни запахи жилья. «Значит, взял еще левее, – подумал смотритель. – Проклятье! Теперь придется выйти к прибрежной полосе гораздо дальше, наверное, около кампуса Широкой Горы, а оттуда до башни еще идти и идти…»
Но и кампус Широкой Горы со следующей остановки не просматривался. Действительно, стоявший на плоском большом пригорке, он просто не мог не быть виден отсюда. Большой кампус, свыше сорока домов, в которых уж всяко хоть одна пара да не спала, пеленая ребенка или зачиная нового! И не мог даже самый сильный ветер задуть на доме Дэда фонарь, защищенный со всех сторон стеклом и заправленный огненной водой для лучшего горения! И тогда Деггубэрт понял, что ошибся он гораздо сильнее, чем ему казалось, и направился не к прибрежной полосе, а совсем в другую сторону. «Но куда? – ломал голову смотритель. – В каком хотя бы направлении? Ничего не понимаю…» И только теперь, в этой тишине, нарушаемой лишь тихими, почти неслышными шорохами, смотритель понял, что же все-таки изменилось к лучшему в его состоянии: из головы наконец исчезли голоса и отступила ноющая боль.
В небольшом провале между этим холмом и следующим из-под песка пробивались несколько клочков густой травы, и Деггубэрт спустился вниз, радуясь признакам того, что жизнь еще продолжается. Он аккуратно, стараясь не причинить растительности большого ущерба, сорвал несколько самых толстых, сочных травинок и, очистив их от налипших песчинок, положил в рот и стал пережевывать, надеясь выжать хоть немного влаги. На вкус трава оказалась терпкой и горьковатой, но смотритель жевал ее и жевал, пока не почувствовал некоторое облегчение. А потом снова зашагал, направляясь прямо вперед – туда, где, как он предполагал, есть хоть какое-нибудь жилье и поселенцы…