Поединок
Шрифт:
Между тем другая, меньшая часть Родолий-Ведалий пустилась в погоню за тлями, расшвыривая налево и направо «пастухов» с небольшими жвалами. Догнав тлю, нападавшие тут же разрывали нежный хитин и принимались высасывать мягкие ткани, а более жесткие – выгрызать неровными кусками. Причем вокруг этих жуков, задом к ним, выстраивались в кольцо еще несколько других, обороняясь от муравьев-воинов. Защита оказалась прорвана сразу в четырех местах.
Вскоре, однако, «мясники» то ли насытились, то ли устали; они уже начали проявлять признаки вялости. Это заметили муравьи, атаковавшие «мясников» внутри круга. Они ужесточили нападения: теперь на поедающих тлей Родолий-Ведалий наседали со всех сторон уже не по три-четыре защитника, а по пять-шесть, и потому смерть нападавших наступала раньше. Топчась
«Очень хорошо, что на берегу останется много грязи, – подумал Деггубэрт. – Наберу ее и смажу доспехи, чтобы не блестели на солнце. В чистых я издалека слишком заметен…»
Между тем побоище на берегу явно подходило к концу: живыми, хотя и не вполне невредимыми оставались всего лишь четыре Родолии-Ведалии, более юркие и удачливые, чем остальные. Жуки оставили своих погибших сородичей и спешно направились на прорыв замкнувшегося кольца обороны.
Но не успели они проползти и половину пути, как отовсюду сбежались «воины» противника. На сей раз пастухи насели на жуков всерьез, не оставляя тем никаких возможностей для маневра. Р-р-раз! – и, как по команде, «воины» откусили лапы и усики нападавших. Два! – и, отсеченные крепкими жвалами-резцами, покатились по глинистой почве головы врагов. Тр-р-ри! – И «воины» дружно вгрызлись в их мясистые туши, вырывая куски, швыряя их наземь и тут же вырывая новые.
Деггубэрту показалось, что битве пришел конец, но тут небо над песчаными холмами, среди зарослей тростника, наполнилось мерным гулом. Сверху на Деггубэрта накатилась волна воздуха, и влажные от пота волосы смотрителя растрепал поднявшийся ветер. Он вскинул голову, но тут же невольно вжал ее в плечи, а заодно на всякий случай пригнулся пониже, чтобы его случайно не заметили те, кто прилетел на место битвы и теперь кружил в воздухе с широко раскрытыми крыльями, выбирая место посадки и готовясь атаковать победителей. Подняли головы и муравьи; по их массе, вновь снующей беспорядочно, как бы прошла судорога – это громадным насекомым опять пришлось срочно перестраиваться.
Родолии-Ведалии, прилетевшие, видимо, на запах крови погибших сородичей или на звуки сражения, между тем достигли небольшой, в два человеческих роста, высоты, откуда и рухнули на муравьев, на удивление стремительно сложив черно-красные крылья и прозрачные, с коричневатым каркасом подкрылки. «Воины» оборонявшихся не успели отскочить, и на земле в месте посадки двух десятков жуков распластались неподвижно множество мертвых муравьев. Новый отряд, ничуть не теряя напора после падения с высоты, в тот же миг сориентировался и принялся уничтожать «воинов» и «пастухов». Брызжа кислотой, те не менее яростно отвечали ударами жвал, и в мгновение ока пространство между озером и холмами вновь наполнилось звуками битвы. Успех, однако, не сопутствовал Родолиям-Ведалиям, и как бы храбро они ни сражались, ряды их постепенно редели. Один за другим жуки отдавали свои жизни под натиском превосходящего по численности противникам.
«А черно-красные все-таки тоже утащили порядочное число врагов к предкам», – усмехнулся Деггубэрт.
Он сидел в зарослях тростника, опасаясь поднимать голову, разглядывая подробности этого страшного и одновременно очень любопытного зрелища, и даже дышать старался едва-едва: ветерок успел несколько раз сменить направление и теперь дул в сторону озера, и смотритель понимал, что в пылу битвы случайно могут зацепить и его.
«Нужно выждать, – твердил про себя Деггубэрт. – Терпеливо выждать, когда все это окончательно затихнет. Только тогда я смогу идти дальше…»
Серо-зеленый глинистый берег озера теперь, после битвы имел грязно-бурый цвет, а прибрежные воды стали ярко-оранжевыми, и это мерзкое пятно довольно быстро расширялось, распространяясь вдоль береговой линии. Деггубэрт не знал, насколько ядовита кровь Родолий-Ведалий, лишь помнил, что когда-то старики говорили, будто ею можно отравиться.
Между тем «пастухи» собрали остатки сильно разбредшегося стада тлей. Они подползали к «воинам» и, чуть приподнявшись на задней и средней паре лап и сильно наклонившись к туловищам сородичей, словно бы щекотали им голову усиками; по окончании этого необычного ритуала из пастей «пастухов» выкатывались небольшие липкие капельки, быстро уменьшавшиеся в размерах, и с помощью жвал и передней пары лап многоногие как бы перекатывали эти капельки вдоль усиков и погружали в пасти «воинов». Однако несколько капелек в пасти не попали, и в воздухе повис новый запах. Деггубэрт, сделав очередной глубокий вдох, внезапно почувствовал удивительную смесь эмоций – торопливости, легкой тревоги, чувства долга и обеспокоенности за кого-то. Ничего в сознании человека в тот момент не могло вызвать подобных ощущений. Он слишком увлекся наблюдением за ходом битвы… Но тут же смотритель понял, что эти эмоции вызываются искусственно, запахом, исходящим от муравьиной жидкости.
«На что-то это похоже… – твердил про себя Деггубэрт. Он неосознанно прижал к носу рукав взмокшей от пота рубашки, и чужие эмоции вскоре оставили его. – На что-то похоже…» И только когда «пастухи» с «воинами» завершили странный ритуал, смотритель понял, что же ему напомнило это ощущение.
Два-три десятка времен назад он побывал в гостях у своей родни, обитавшей в большом кампусе неподалеку от города Сиднея. У тамошних жителей в обычае было вечерами совместно распивать у костра приготовленную необычным образом огненную воду. В нее добавляли мелко перемолотые земляные орехи, какие-то травы, кожуру диковинных фруктов с Островов. Местные поселенцы еще называли их мудреным словом… Что-то вроде «оранж»… Туда же входило крепкое кактусовое вино и свежий сок сладкой агавы. Потом эту смесь варили в большущем металлическом горшке над угольями костра и, пока была горячей, разливали по металлическим кружкам.
Когда кружку, полную почти до краев остро и в то же время возбуждающе пахнущей жидкостью протянули Деггубэрту, пожилой поселенец, его родственник Мэтт-Обжора, назначенный компанией главным по костру и напитку, сказал: «Пей глинтвейн, не бойся. Сперва обожжет рот, конечно, но несильно, а потом станет очень приятно. Да не бойся – пей, это тебе не кусачее многоногое!» – и компания ухнула раскатом хохота, потешаясь над недоумевающим видом Деггубэрта. Смотритель осторожно, чтобы не пролить ни капли, отхлебнул из кружки, еще и еще… а потом наступило странное ощущение, когда кровь по жилам потекла быстрее и горячее, щеки словно загорелись, а в горле запершило… и тогда он отхлебнул еще и еще, затем выпил единым глотком содержимое кружки и довольно выдохнул: «Ох!»… а потом Деггубэрт мало что помнил. В памяти его остались лишь несколько сцен, возникших на миг и пропавших опять, словно картинки в древней книге.
Вот он танцует вокруг костра, один, без пары, высоко поднимая ноги, будто идет по болотистой топи глубокого, загаженного ослами крика… а вот хватает за рукав молодую, крепко сбитую, с пышным свежим телом красотку, чье имя-прозвище так и не зацепилось в памяти, а Мэтт-Обжора потирает ладони и гогочет с глупым видом: «Так мы тебе, Деггубэрт, и жену подберем! С тебя за это причитается!» – и подмигивает, кося глазом на широкий зад женщины, которой явно охота попрыгать не только в танце на поляне, но и где-нибудь в более укромном месте… и вот, наконец, то самое ощущение, когда наутро Деггубэрт очнулся после вчерашнего. Костер давно потух, и даже угли перестали тлеть, а прохладный утренний ветерок ворошил одежды поселенцев, уснувших тут же, на месте попойки. На жерди над золой еще висел горшок, плотно закрытый крышкой. Деггубэрт неловко поднялся и зацепил рукой крышку; свалившись, она открыла содержимое горшка, еще до половины наполненного неповторимым напитком. И сразу же в нос ударил такой аромат, от которого к нему на миг вернулись ощущение ночного безудержного веселья и непреодолимого желания тут же пуститься в пляс, обнимая грудастую красотку…