Поэма новогодняя моя

Бытует мнение, что поэма умерла как жанр. В какой-то мере это справедливое наблюдение. Сейчас обычно так называют ряд стихотворений, объединенных общей тематикой и часто плохо связанных между собой – стилистически, логически, интонационно. Под «сейчас» я подразумеваю не конкретно настоящие дни, но, скажем так, «нулевые» годы. Ведь что произошло в «нулевые»? Сформировался новый слой авторов (в первую очередь поэтов), взявших на вооружение доселе неизвестные пишущим людям методы продвижения своего творчества в массы, а именно – через Интернет. Данный вид раскрутки, как показывает практика, достаточно эффективен: автор сам размещает свои произведения на литсайтах, отвечает на вопросы читателей, переписывается в блогах с собратьями по перу, рассылает тексты по электронной почте редакторам изданий и т. п. Не смотрел статистику, да и вряд ли она существует по данному вопросу, но обычно самые разрекламированные авторы в Интернете – это бездарности. Исключения составляют те писатели, что пришли в Сеть уже будучи довольно известными, выпустившие не одну книгу, регулярно участвующие в теледебатах, ведущие персональные колонки и рубрики в газетах.

Но Интернет обладает одним серьезным недостатком. Читать в Сети тексты большого объема чрезвычайно утомительно. Поэтому подборка среднего уровня стихов будет, конечно, прочитана, а вот немаленькая поэма, пусть и качественная, – едва ли. Может быть, это и есть главная причина того, что поэмы не очень популярны у современных стихотворцев.

В этой связи мне представляется крайне интересным то, что произошло с поэмой Максима Жукова. В Сети она затерялась. Это не означает, что совсем уж не нашлось людей, которые дочитали бы ее до конца. Такие наверняка были, и ваш покорный слуга – в том числе. Но она не стала событием, ее практически не заметили, не обсуждали, не разбирали, не хвалили и не критиковали, словно бы автор опубликовал проходное стихотворение, которое забывается сразу после прочтения. А между тем, это крайне любопытное произведение, написанное хорошим языком, исполненное глубокого смысла, остроумное, доставляющее эстетическое наслаждение сколько-нибудь

сведущему в поэзии человеку. Не поленился, отправил текст нескольким знакомым литераторам, поинтересовался их мнением и получил восторженные отзывы, просьбы познакомить с автором. Но ведь в Интернете эта вещь провалилась! Как же так?! Задаю этот вопрос не потому, что не знаю ответа (ответ выше), просто испытываю чувство досады и в какой-то мере обиды за хорошего поэта.

Может быть, осознавая, что произведение это отнюдь не «рядовое», Жуков и решился издать его отдельной книгой. На мой взгляд, затея авантюрная и бессмысленная. Издай он поэму вместе со стихами, ее прочитало бы куда больше людей, чем в Интернете. Кроме того, читатели ознакомились бы и с новыми стихами Максима, появившимися уже после его сборника «П-М-К». И, кто знает, может, эта книга привлекла бы к себе внимание критиков. Теперь же я точнее любой прорицательницы могу спрогнозировать дальнейшую судьбу этого издания. Оно не затеряется, но и не сделается событием, поскольку не попадает в «формат»), и не просто не попадает, но резко противоречит современной издательской практике. Такое мог бы позволить себе раскрученный автор, да и то прежде тысячу раз подумал бы – а стоит ли, а как это отразится на имидже, а что скажут поклонники?

Между тем, в поэме нет (или почти нет) никакой нецензурщины. Это трогательное повествование о том, как автор пытался вступить в один из многочисленных Союзов писателей и как его не приняли, формально – за использование все той же обсценной лексики.

На самом же деле отказ был продиктован совсем другими мотивами, мало имеющими отношение к творческим приемам. Сыграла здесь роль и недогадливость лирического героя, увлекшегося спором с литчиновниками, и не вникшим в суть вопроса. Между прочим, поднятая тема более чем актуальна. И познавательна для писателей. И для кандидатов в оные. Это настоящий бич творческих объединений. Сколько доводилось мне встречать за последнее время графоманов, гордо размахивающих корочками того или иного СП. Знатно проезжается «обиженный» автор по самим литчиновникам: «Но вязкое молчанье нарушая,/мне Председатель веско возразил:/«Писать, как мыслишь – это дело вкуса,/вы с этим не по адресу пришли». Действительно, не по адресу. То есть не в кассу. Это в точку. Однако между драмой, разыгравшейся в кабинете СП и окончательными выводами, сделать которые герою помогла внезапно вернувшаяся из командировки супруга – целая история с вызовом проститутки на дом, с телефонными переговорами, многочисленными расценками и перечислением услуг, с колоритным сутенером, похожим на культуртрегера Дмитрия Кузьмина, и совсем без описания физиологических процессов по причине их отсутствия в сюжете. Мне действительно нравится эта – местами веселая, местами грустная – поэма. И не потому вовсе, что главный герой – творческая личность (писатели почти всегда увлекательно пишут о своем ремесле). Но есть в ней то, чего не хватает большинству современных авторов, особенно тем, кого принято называть актуальными. Смелость! Стремление «писать, как мыслишь» – без оглядки на критиков (которые демонстративно не замечают), на культуртрегеров (не привечают), на редакторов (на письма не отвечают). Много у нас поэтов, якобы принадлежащих к андеграунду, а на самом деле банально раскручивающихся на теме собственной отверженности, подобно мошенникам, выдающим себя за калек и просящих милостыню. Но у Жукова все всерьез. Тут не игра. И поэтому написанное им – серьезно, значимо. Он издает книгу, которая заведомо не будет популярна у немногочисленной, читающей публики. Но данная книга, повторю слова классика XIX века, томов премногих тяжелей. Ибо это – настоящее.

Игорь ПАНИН

Мой обрубок с твоей половиной

Сочленится в минувшем году.

Алексей Цветков

– Что первым обновленный взгляд найдет?..

– Форель, я вижу, разбивает лед…

Михаил КузминВ оркестре пело раненое море.Стояли холода. Жена свалилав командировку в город Будапешт.Любовница послала на три буквы.с недавних пор всё к этому и шло.Последняя активная попытка«случайно» познакомиться в метрос двадцатилетней взбалмошной блондинкойне принесла желанного успеха —я от нее отстал на Беговой.…А легкий стук в груди не прерывался,как будто рыба бьет хвостом об лёд…Толкаясь, обтекал меня народи, задевая сумками, локтями,теснил к дверям и сильно раздражал.Я вышел из вагона, огляделся,платформу, чертыхаясь, пересеки сел на подошедший тут же поезд,по схеме четко следующий в центр.Затем, проехав пару остановок,на Баррикадной выбрался наверхи бодро пошагал к Большой Никитской,где в офисе Московской Городскойорганизации Российского СП(или СП России – я не помню,как нынче называется Союзписателей, пришедший на заменусоветскому могучему СП),я, миновав охранника внизу,поднялся по затоптанной дорожкеи отыскал мне нужный кабинет.За окнами порывисто стелиласьпоземка и валил колючий снег.В витрине через улицу напротивсветилась новогодними огнямигустая синтетическая ель,напоминая мне о перспективесемейный праздник встретить без жены,что, в общем-то, не так уж и хреновои даже, если честно, хорошо:прожив с женой бок о бок лет пятнадцать,с женою редко, собственно, живешь…(Тем, кто врубился, пожимаю руки,тем, кто не въехал, надо ль объяснять?)Добротную латунную табличкуокинув взглядом, возле двери япритормозил, с ухмылкою припомнивстихи, что накануне прочитална сайте литераторских Союзовпод именем владельца кабинета(лауреата, члена… и т. д.),к которому, договорившись ране,сегодня я приперся на прием.Стихи на сайте были вот такие(я приведу для ясности строфу):«Когда парадом грезили планеты,Когда свободой грезили уроды,Я весел был, как бывший друг поэтов,Я честен был, как лучший враг народа».Там дальше появлялся «призрак ада»«в очередях за водкой», где стоялкогда-то автор… член… лауреат…«и вспоминая башни Вавилона» (!),«и забывая сны Армагеддона» (!?),одеколон к талонам рифмовал…Я постучал, и «лучший враг народа»как истинный «поэтов бывший друг»,по штату не имея секретарши,«Войдите!» – самолично прокричал.

Не заставляя повторять два раза,я дернул дверь за ручку и вошелв заставленное старыми столамии стульями кривое помещеньесо стопками журналов по углам.Вы спросите: «А почему кривое?» —Да все там было как-то вкривь и вкось:шкафы и шторы, окна и полы,а также два задумчивых мужчины,угрюмо посмотревших на меня.Воротнички рубашек их кривыеторчали косо из-под пиджаков.Я, улыбнувшись, вежливо спросил,кто будет Председателем правленьяМосковской… – дай бог вспомнить! – областной…Российской… или все-таки России?..Короче, кто из них двоих главней:мужик, что за столом сидит напротив,иль сбоку примостившийся мужик?По возрасту они, почти что, обане различались. Тот, что за столом,и тот, что примостился с краю рядом,имели вид начальственный и строгий,но вместе с тем – помятый, испитой.Мужчина, восседавший за столом,кивнул и, поправляя мятый ворот,признался: Председатель он и есть;и, выяснив, что я по телефонус ним лично накануне говорил,переспросив фамилию и имя,задумался и предложил присесть.Я сел, поставив на колени сумку,в которой книжку тонкую принесс последними писаньями моими:компактный сборник прозы и стихов. Я лет в тринадцать начал сочинять;отверг я рано праздные забавы;вкусив восторг и слезы вдохновенья,я стал творить, но в тишине, но втайнеи, слово препарировав, как труп,и алгеброй гармонию поверив,в шестнадцать лет, к строке строку рифмуя,я сделался – ужасный графоман.В те времена известные поэтымогли собрать народу стадион,где масса, обалдев, завороженновнимала их неистовым словам.Творивший что-то в тишине и втайне,я выйти – как поэты те – хотелк народу и излить ему со сценывосторг души и слезы вдохновенья,прославиться, в умах укорениться —И кукиш всем в кармане показать.В начале девяностых интереск поэзии стал непрерывно падать,и те, кто собирали стадионы,концертным ограничивались залом —и то, на тот момент, полупустым.В кармане кукиш стал неактуальным;лет через пять все перешли бесславнов кафе, библиотеки, кабаки.восторг души и слезы вдохновеньяуже со сцены стало не излить.Как ни крути, народная любовьдля пишущих людей необходима,хотя, конечно, можно без нее,но пропадает изначальный стимул…Он у меня в ту пору и пропал.К чему? Зачем? Кому все это нужно?! —Я сам себя разгневанно спросили, не найдя достойного ответа,писать забросил.Раз и навсегда.Но вот через двенадцать долгих лет,увидев ненароком в Интернетесвои изрядной давности стихи,я ощутил прилив ТАКИХ ЭМОЦИЙ,ТАКИЕ ЧУВСТВА мигом пережил,что догадался сам себя отгуглить,и через Яндекс с Рамблером пробить.В одной непрезентабельной статьеменя упомянул известный критик.Он написал, что я давно исчез(цитирую неточно): «С горизонталитературной, пишущей Москвы»; где я сейчас, ему-де неизвестно…«исчез и всё»… и больше ни строки;я знал его… мы вместе с ним когда-топытались самиздатовский журнал,на «Эрике» подпольно распечатав,наперекор властям распространять;у нас в те годы ничего не вышло,а почему – не помню, хоть убей.…Мой взор непроизвольно увлажнился,и по щеке непрошено слеза,мне кожу обжигая, пробежала, —подумал я: «О, это слишком верно!он этим как ремнем меня огрел».Я вбил еще разок в поисковикфамилию свою, а также имяи пару старых стихотворных строк…Но больше не нашел упоминанийни обо мне, ни о моих стихах. Не это ли принудило вернутьсяменя к моим трудам литературным?!и, возбудив тщеславные мечты,заставило припасть к клавиатуреи после столь большого перерывав себе любовь к писанью воскресить?Не ведаю.Должно быть, как ни мучайсебя, как об колено ни ломай,как ни гноби, как лени ни потворствуй,ты все равно поймешь когда-нибудь:в писательстве твое предназначенье,твоя в нем жизнь, планида и т. п.Но я отвлекся. Председатель встали закурил косую сигарету,ее из пачки вытащив кривой.

Второй мужчина тоже закурилпривычно и со стула не вставая.Под потолок клубами взвился дым,и по канонам худших детективов,где непременно следователь «злой»и «добрый» фигурируют в тандеме,помятые кривые мужики,разыгрывая «доброго» и «злого»,неспешное дознанье учинилии тщательный допрос произвели.Где я живу? Где вырос? Где учился?Где я сейчас работаю и кем?Какой объем написанного мноюя предложить готов для рассмотреньякакой-то там комиссией у них,где принимают важные решеньяпо членству в вышеназванном СП.Я сразу же заметил между делом,что, несмотря на странную дотошностьи строгость всех расспросов, у меняни разу даже вкратце не спросили,в каких журналах я публиковался,к какой литературе интереспитаю, кто из авторов мне близок,а кто неинтересен и далек;зачем и почему я к ним явился,и что за политические взглядыменя прийти подвигли в их Союз.Как видно, это их не занимало;зато размер оклада, где сейчася спину гну в коммерческой структуре,чтобы себя с женою прокормить,им почему-то был небезразличен, —не меньше, чем налоговой. Ничуть.Своих доходов прямо не касаясь,я, чтобы все вопросы разом снять,достал из сумки тонкую книжонкусвою и, положив ее на стол,им предложил узнать меня поближе,глазами по страницам пробежав.Возникла в тот же миг немая сцена.Мужчина, что был следователь «злой»по-доброму, но криво ухмыльнулся;а «добрый» косо глазками сверкнул;но, меж собой они переглянувшись,сказали дружно: «ладно, хорошо!»и подождать за дверью попросилименя.Я молча вышел в коридор.За окнами стремительно смеркалось;вдоль улицы включились фонари.Невольно задержавшись у окна,я постоял минуту и подумал:К чему я здесь? Зачем сюда пришел?Ведь не снискать читательской любвипутем осуществления контактас писательскими кадрами страны —ее дурацким членством не заменишь,ни в этом, ни в каком-нибудь другомбессмысленном Союзе, и напраснылюбые наши помыслы, дела,когда доброжелательный читательне только перестал добра желатьписателям серьезным и поэтам,но просто книг их в руки не берет,а если уж берет, то непременнофантастику, иль свежий детектив…Зачем ему восторг и вдохновенье,когда, читая, хочет он отвлечьсяот дел насущных, тягот и забот?!Я начал в этом духе размышлять,кляня себя, читателей и время,но тут меня уверенно отвлек,в кармане завибрировав, мобильный —в динамиках заливисто Тристанзапел одну из вагнеровских арий,что я недавно спьяну или сдурусебе на телефон установил.