Поэтические поиски и произведения последних лет

Кирсанов Семен Исаакович

ЗВЕЗДА

Звезда зажглась в ночной вселенной, нет, не зажглась, а родилась. Звезда, не гасни, сияй нетленно, светись на небе ради нас! Но лишь зажглась, как уронилась из мирозданья навсегда… Скажи на милость, скажи на милость, куда девалась ты, звезда? Не оттого ль так жарко сердцу, что ты горишь в моей груди? Звезда, погасни, помилосердствуй, твой жар убьет меня — уйди!

БЕССОННИЦА СОЛНЦА

Плывет путем земным Земля. Сияет день ее. У Солнца ж бред: за ним ведется наблюдение. Земля из-за угла подстерегает диск его. Схватила в зеркала. Спустила вниз. Обыскивает. Коронограф ведет трубой

по небу зрительной. Земля себя ведет неясно, подозрительно. Зеркальные круги преследуют. Исследуют те ядра, о каких планетам знать не следует. Одной из полусфер Земля в пятне пошарила. Ушла. Следит теперь другое полушарие. Закрыть лицо Луной! Чернеть еще надменнее! Доволен Шар Земной — он ожидал затмения. Посты в горах. Досье ведутся. Линзы глянули. Фиксируются все встревоженные гранулы. Поднявшись в высоту, захватывают атомы… Как не взрываться тут? Как не покрыться пятнами? Протоны слать! Трубу слепить протуберанцами, волной магнитных бурь глушить, глушить их рации! Такой у Солнца бред, как у людей в бессонницу. Горячкой лоб нагрет. Горит. К закату клонится.

ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЧАС НА СОЛНЦЕ

Освещен розоватым жаром танцевального зала круг: места много летящим парам для кружащихся ног и рук. Балерины в цветном убранстве развевают вуалей газ, это танец протуберанцев — C’est la dance des protuberances! Пляшет никель, железо, кальций с ускорением в тысячу раз: — Schneller tanzen, Protuberanzen! — Все планеты глядят на вас. Белым пленникам некуда деться, пляшет солнце на их костях. Это огненный пляс индейцев в перьях спектра вокруг костра. Это с факелом, это с лентой и с гитарою для канцон, и спиральный, и турбулентный в хромосфере встает танцор. Из-под гранул оркестр как бацнет! Взрыв за взрывом, за свистом свист: — These is protuberances dancing! — Длинноногих танцоров твист. — Questo danza dei protuberanze! — Это пляшут под звездный хор арлекины и оборванцы с трио газовых Терпсихор. И затмения диск — с короной, в граммофонном антракте дня, где летим в пустоту с наклона — мы с тобой — два клочка огня!

СОЖАЛЕНИЕ

Меня оледенила жалость! Над потемневшею листвой звезда-гигант внезапно сжалась и стала карлицей-звездой. Она сжимается и стынет и уплывает в те миры, где тускло носятся в пустыне, как луны, мертвые шары. Но прелесть ведь и красота ведь: дрожат Весы, грозит Стрелец… И это должен ты оставить, — Вселенной временный жилец.

НА СМЕРТЬ ЗВЕЗДЫ

Известье по созвездьям комета развезла: — О, горе! Умирает великая звезда. В небесной панораме с надеждой на успех она между мирами светилась ярче всех. О, как она сияла — U W Большого Пса! С брильянтами тиара слепила небеса. Швыряла свой Аш-альфа красавица сия — сияла, досняла и высияла вся. Всю молодость без толка растратила на свет, и жить осталось только ей триста тысяч лет. А триста тысяч — звездам, что людям — три часа… Раскаиваться поздно, U W Большого Пса! Напрасно посылала лучи: «Спасите! SOS!» Зато уж посияла, как десять тысяч солнц! И если в мире, где-то, заметят пышный свет, — не восторгайтесь — это былого блеска след. Какая неприятность! Как бренно бытие! Раскроем Звездный атлас и вычеркнем ее.

НА РОЖДЕНИЕ ЗВЕЗДЫ

О, звезды! В верхнем ярусе, буквально среди нас — звезда гигантской яркости внезапно родилась. Подумайте! Вчера еще там плыл туманный шар, боками подмерзающий и погруженный в пар. Из углерода с кремнием там жили существа, проникшие со временем в устройство вещества. Таблицу Менделеева продлили, чтоб постичь и вызывать деление таинственных частиц. Потом пошли испытывать!.. На суше и воде шар начал тихо вспыхивать, не весь, а кое-где. Но существа работали и лет за двадцать пять свой способ разработали — как звезды создавать. И вот — уран, плутоний ли, вчера — в холодный пар они устройство подняли и бросили на шар! Удача! Вспыхнул пятнами сплошной огневорот, разбушевались атомы, зажегся водород. Хоть существа расплавлены, исчезнув навсегда, — но способ явно правилен: имеется звезда! Гиганты-звезды! Карлики! Сказать придется вам спасибо этим маленьким упорным существам. Какая новость ценная! Какой эксперимент! …А в остальном Вселенная пока без перемен.

ГЕЛИОСКОП

Среди гальки и песков стал расти гелиоскоп. Тропы крымские узки, высоко стоит скала; в жаркой чаще — лепестки раскрывают зеркала. Учится — за солнцем в путь оборачиваться он, чтобы мог на нем сверкнуть с неба мчащийся фотон. Бури солнца. Пятна. След от кипящего ядра. А у нас простой рассвет, луч рождения утра.

ДВЕ ГОРСТКИ ЗВЕЗД

Оказалось — в небе есть и я — в горстке отдаленного созвездия — Ореолом засиял бледный отблеск, это я — Альфа — я, Бета — я, Гамма — я, Дзэта — я… Через сто парсеков — звездных лет — твой ко мне донесся слабый след — Через гущу черноты — свет бегущий это ты — Альфа — ты, Бета — ты, Гамма — ты, Дзэта — ты… Почему же не прошли насквозь друг сквозь друга — эти горстки звезд? Бездна! Где ж эти мы? Без надежд — море тьмы! Разлетелись в стороны, навсегда разорваны — Альфа — мы, Бета — мы, Гамма — мы, Дзэта — мы…

ПЕРЕД ЗАТМЕНИЕМ

Уже я вижу времени конец, начало бесконечного забвенья, но я хочу сквозь черный диск затменья опять увидеть солнечный венец. В последний раз хочу я облететь моей любви тускнеющее солнце и обогреть свои дубы и сосны в болезненной и слабой теплоте. В последний раз хочу я повернуть свои Сахары и свои Сибири к тебе и выкупать в сияющем сапфире свой одинокий, свой прощальный путь. Спокойного не ведал Солнца я ни в ледниковые века, ни позже. Нет! В волдырях, в ожогах, в сползшей коже жил эту жизнь, летя вокруг тебя. Так выгреби из своего ядра весь водород, и докажи свой гений, и преврати его в горящий гелий, и начинай меня сжигать с утра! Дожги меня! Я рад такой судьбе. И пусть! И пусть я догорю на спуске, рассыпавшись, как метеорит тунгусский, пылинки не оставив о себе.

«ВОЗЬМИ СВОЙ ОДР!»

Шел дождик после четверга, тумана, ветра, кавардака, во тьме, достойной чердака, луна — круглей четвертака — неслась над пиком Чатырдага. Обсерватория, с утра раздвинув купол за работой, атеистична и мудра, как утренний собор Петра, сияла свежей позолотой. Синели чистые холмы, над ними облако витало в степных цветах из Хохломы, и в том, что созерцали мы, Мадонны только не хватало. Как божье око, телескоп плыл в облака навстречу зною, следя из трав и лепестков, обвалов, оползней, песков за вифлеемскою звездою. Здесь не хватало и волхвов, и кафедрального хорала, волов, апостольских голов, слепцов, Христа, и твердых слов: «Возьми свой одр!» — здесь не хватало.