Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2

Коллектив авторов

Семён Лаевский

* * *

(Отрывок из поэмы «Хлеб»)

Васильевский заснежен остров. Меня на санках привезли. И мыли долго, и скребли, Соскабливая с ног коросту. Мне так хотелось есть, признаться, Я думать о другом не мог. И мне налили суп в солдатский, Помятый боем котелок. Я обжигался влагой жадно, Такой немыслимой еды, Хоть состоял тот суп, пожалуй, Почти что из одной воды. Я ел! И не наелся, каюсь, А повар заглянул в котёл, Чего-то там найти пытаясь, Но ничего в нём не нашёл. Тогда он, усмехнувшись горько, Засунул руку в свой карман И вытащил сухую корку, Сказал мне тихо: «На, пацан»… С тех пор я много перевидел Мордастых, толстых, будь

здоров, В парадном и в затёртом виде И злых, и добрых поваров. Но, как сейчас, того я вижу В затёртом косо колпаке. И хлеб, протянутый мне, – жизнь — В солдатской худенькой руке.

Юрий Логинов

* * *

Люблю дубов державные стволы. Мне клёны – братья, сёстры мои – сосны! Как хорошо, когда кругом – свои! Ломает смех кору тоски несносной. Прольётся дождь – и смоет пыль с листвы, Дохнёт зима – и умирают листья, Но в мае снова – выше головы! — Витают в кронах молодые мысли. Я знаю место под одной ольхой, Укромней нет во всей родной округе, Там, всё простив в моей судьбе лихой, Горит цветок желанных губ подруги. Его не сжечь холодною росой, Не погасить в осенний хмурый вечер, Не загубить – ни стужей, ни грозой, Не позабыть – ведь он, как юность, вечен.

* * *

Сколько нынче солнечного света, Нынче столько синего тепла! Роща – после зимнего запрета — Первыми цветами расцвела. Собирайся, да пора воочью Порадеть зелёным жилкам трав, Слышишь? – птицы зазывают в рощу, Распевая с раннего утра. Вместе с ними встанем спозаранку, Прочь прогоним бред ночной беды, Мы разыщем светлую полянку, Где и нашей юности следы.

Всеволод Луговской

Вече

Погружённый в туманный вечер, Город спал… Вдруг раздался звон: Собирайся, народ, на вече! Прёт беда с четырёх сторон. Три столетья в слепой гордыне Ты дремал, а теперь пора Постоять за свои святыни Ратной доблестью топора! Нечисть дьявольская коварна И хитра: пощадить врага — Снова лезет неблагодарный К тайнам русского очага. Надо бить его так по морде, Чтобы данный ему урок Он всегда мог бы помнить твёрдо В стороне от чужих дорог. Надевай же, мужик, кольчугу, Шлем на голову, в руки – меч И топор боевому другу, Чтобы в страхе не горбить плеч! Будет долгой и тяжкой битва… Помолись за родимый край! Сил прибавит тебе молитва, С нею только чертей карай! Да опустится сила злая На колени перед тобой! Верой-Правдой благославляю Дух народа на правый бой. Люди слушали молча князя И, дослушав, сказали так: «Не упустим ни в коем разе. Русский лапотник – не простак». На уме он себе и смело Ждёт пришельцев, веди же князь, В битву нас за святое дело! Супостата мы втопчем в грязь». И пошли, прогремев щитами, Вдаль под шелестами знамён… Плыл в недобром вороньем гаме С бабьим плачем тревожный звон. И пошли, чтоб прийти обратно Победителями, но мгла Им грозила судьбой превратной: Многих к гибели привела. А повинны князей раздоры В тех смертях. О, святая Русь, И в мою роковую пору Я с проклятой бедой борюсь! Не поэтому ль каждый вечер Вновь я слышу набатный звон: «Собирайся, народ, на вече! Нечисть прёт с четырёх сторон».

Виктор Максимов

* * *

Я о Пропащем поле, брат, — его Отчизной прежде звали — о хриплом беге на закат за теми, кто до нас бежали. И вот сменился тьмою свет, и поперёк пути – могила… Покоя нет и воли нет, всё остальное было, было! Была дорога за предел и к небу близкая возвышенность, и Божьих звёзд над тем, что пел, стремительная неподвижность.

* * *

Как они кончились рано — нынешние соловьи. И до чего ж это странно — стариться, други мои! Торкаться бестолково, сдуру седеть-бородеть, и на себя вот

такого без сожаленья глядеть. В сутолоке бренчащей, в очереди к врачу с грустной улыбкой всё чаще «Господи, грешен!» – шепчу. Как это сладостно, Авва, там, где дурацкий смех, слышать под ухом – справа — тёплое, тихое «Эх!..»

Ирина Малярова

Мой серебряный век

Мой серебряный век, от меня отделённый, Мой серебряный век, в коем я не жила… Но кивают приветно и липы, и клёны — Вот такие дела, вот такие дела. И домашних театров живые картины, И конёк у крыльца закусил удила… И осенних дождей серебро паутины — Вот такие дела, вот такие дела. Акварельные краски смешаю не густо, Лист бумаги почти раскалён добела… А вдоль царской дороги поспела капуста — Вот такие дела, вот такие дела. И покуда ещё не устала влюбляться В Царскосельских озёр голубые тела, Обнимите меня, вы мои петроградцы, — Вот такие дела, вот такие дела. В некий кризисный час продала я Вертинского. Что поделать, коль надо? Была не была. Я в эфире ловлю золотые пластинки — Вот такие дела, вот такие дела. Не могу перечислить всех дальних соседей, Жизнь моя незаметно на убыль пошла… Только Анна с Мариной – мои собеседники, Вот такие дела, вот такие дела.

Георгий Мороз

Чёрнолаковый черепок

Какой-то черепок… Зачем он и откуда? «Я крымской был землёй. Потом – посудой стал. Меня нашёл гончар, он дал мне форму блюда. Он жёг меня в печи и лаком покрывал. Во мне морская соль и горький дух полыни, Пшеничная пыльца и сладкий рыбий сок. Я солнце и лазурь храню в себе поныне, Во мне ещё звучит Гомера звонкий слог. Я нёс душистый хлеб. А душными ночами По мне лилось вино… Вино алей крови! Был воздух напоён бессвязными речами, Я слышал громкий смех и тихий стон любви. И руки помню я – прекрасные, живые. Они меня несли, и я в них трепетал. Потом – не стало их. Но в точности такие Суровый человек из камня изваял. Минуло много лет. Однажды чёрным годом Над морем пронеслось дыхание зимы. Скуластый человек, пропахший конским потом, Скрываясь за холмом, смотрел на нас из тьмы. Рассветный серый мрак разорван был огнями. Хозяин мой упал и встать уже не смог… Я долго пролежал, разбитый, под камнями. И вот теперь я здесь – какой-то черепок».

Владимир Нестеровский

Признание городу

Крыльями Казанского собора Я морозный город обниму. Мне пригрезилось, что этот город Предназначен мне лишь одному. Между нами пролегают годы, Гарь и паровозные гудки. Стонущие медленные воды Под скафандром ледяной реки. Давние, погибшие мотивы, Наводнений грозные валы. На рассвете, как на негативе, Проступает город мой из мглы. Глоткою глубокой кашалота Он к заливу Финскому приник. А вокруг лишь топи да болота. Не пойму, откуда он возник. И какой рискованный правитель Дал ему бессмертные права. Сквозь столетья, как сквозь проявитель, Проступает он для торжества. Здесь зима на зиму не похожа: Голые бульвары – как во сне. Жухлый холод стягивает кожу, Добывает из дыханья снег. Толпы экскурсантов на помосте У Исаакия творят свой суд. Я боюсь: восторженные гости Красоту по свету разнесут. Над Невою звук трубы победный Это Всадник взвился в небеси. О Владыко, яростный и медный, Город мой с собой не унеси. Он мне нынче нужен до зарезу. Здесь прикол, моих кочевий стан. Голою щекой припав к железу, Я смотрю, как горбится туман.

Мечтатель

Вновь город, утром осиян, Ныряет слепо В единый дымный океан Земли и неба. Туман, поднявшийся со дна, Мосты качает, Качает мягкая волна Дворцы и чаек. Ах, горожане, все века Над головами Кошачьим шагом облака Идут за вами. И с давних пор привыкли вы Под облаками Дышать туманами Невы, Дышать стихами. И, ровный, словно строчка, сам, Сквозь дождь и холод Плывет по белым небесам Кошачий город.