Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

4

Что ум? Уменье жить. В чем виден он? В делах. Его не сыщем мы в классическом ученьи, Ни в романтических мечтах. В «Дурацком колпаке», смешном стихотвореньи, Я это ясно докажу; Себе ни в чем не помирволю И, выполняя вашу волю, Я в колпаке мою вам жизнь перескажу.

5

Вы Дарленкуровы читаете ж романы… Пусть правда русская, в стихах, На время заменит французские обманы, Где рыцари любви, в бесчисленных главах, Вас прозой вялою томят бесчеловечно.

6

Но спор оставя о правах На скуку русскую, скажу чистосердечно: Бытописания, конечно, Не заслужила жизнь моя; Не славный даром, ни делами, Я не подвинул думой век; Я не мудрец, не вождь, не важен меж певцами, Ни даже журналист, однако ж — человек: А человек везде чего-нибудь да стоит.

7

Виновница стихов моих смешных! Поэт на воздухе волшебны замки строит: Не разрушайте их…

Глава 1

Que les sottises des p`eres Ne se perdent pas pour leurs enfants [118] .

1

О жизни повесть начинаю. Когда, в предстарческих годах, На все дурачества минувших лет взираю, Не рифма — долг велит воскликнуть: «Ах!» Родителям моим скажу я не в укору,— Не мне судить их брачные дела,— Я выброшен на свет, мне кажется, не в пору. Увита колыбель не розами была…

118

Пусть дурачества отцов не пропадают для детей (франц.). — Ред.

2

Фортуны пасынок, не барич, сын дворянский, Я не в Аркадии — в Москве рожден, в Мещанской. Когда рожден? Не помню я. Я не люблю мой день рожденья: Напоминает он мгновенность бытия… А это скучно мне, друзья!

3

Лишен я сладких чувств к родительскому дому: Еще в младенчестве отцом Я отдан деду был седому, — Он прежде жил в кругу большом, Под старость бил хлопушкой мошек. Мой дед в отставке бригадир; Он цельных не любил окошек… Глядел из щелочки на мир; Гулял между кустов в заглохшем огороде; Под сению рябин дивился он природе; А я, при нем, чертил указкою букварь. Мой дядька — конюх был, наставник — пономарь. Под стражей бабушки и няньки Акулины, На выучку, меня учили по-латыни; Твердил я книги наизусть.

4

О детских летах я одну лишь помню грусть. В ребячестве мою стесняли слишком волю: Таков обычай был у прежних стариков; Я вырос; вырвался из дедовских оков И пожил шибко в Петрополе. Товарищей имел двух славных молодцов…

5

Но я не призывал духов: Мефистофель ко мне из ада не явился… И я душой не развратился. Ты, луч поэзии! мой добрый гений был! Ты силой творческой мой дух воспламенил. Мечты прелестные! Щастливые мгновенья! Мне внятен стал язык богов; И предо мной таинственный покров Упал с прекрасного творенья…

6

Призывный с неба глас мне слышался: Живи! Ум рвался сбросить в прах невежества оковы; Прозрели чувства; мне представился мир новый; Я жажду ощутил и славы и любви… Мне сердца не сжимал хлад опыта суровый, Я в нем, казалося, Природу всю вмещал; Я жизнью свежею дышал, Боготворил мои мечтанья… Восторг поэзии святой И роскошь вымысла и знанья

Угадывал душой.

7

Я, педантической не убоясь ферули, Наморщивши дворянское чело, Ученое избрал по вкусу ремесло: Тут, с важностью взмостясь на Кантовы ходули, Всему учился я, старухам злым назло,— И Хемам. Логиям, и Истикам, и Икам, Линейкам, точкам и кавыкам… Знакомы стали мне надзвездные края, Устав и летопись Природы.

8

В весенние, доверчивые годы Огромный свиток бытия Я развернул с благоговением; Седую древность полюбил: Узнал народов жизнь, их славу, их паденье; Мир настоящий позабыл. Я жил в давнопрошедшем мире: То в Спарте, в Мемфисе, то в Риме, то в Эпире. Я с чердака вселенной управлял, Анахронически мечтал: Сидя недвижимо на сломанном диване, Студент, то Кесарь гордый в стане, Самовластитель римский был; То Мильтиад, карал я персов в Марафоне; То в Капитолии торжествовал Камил, В лавроволиственной короне; То, славой утомлен, я в неге отдыхал, Лелеясь роскошью любезного народа, Афинским воздухом дышал…

9

Где ж Греция? Где Рим? Прекрасная Природа? Где мой высокий идеал? Где Капитолия? Где общество гигантов? Я с неба Аттики на русский снег упал… Меж фрейлин отставных и отставных сержантов, Смешной, классический чудак, Я жил по-книжному и делал всё не так…

10

Какая ж польза от ученья? Для просвещенья Убил я года три; Я многое узнал a priori, А тайны опыта и успевать уменья Из книг не вычитал, дурак. Дурацкий кстати мне колпак.

Глава 2

Grau, theurer Freund, ist alle Th'eorie; Und gr"un des Lebens goldner Baum [119] .

Si la Raison dominoit sur la terre, il ne s’y passeroit rien [120] .

1

Прельстясь веков минувших славой, Мой ум стал слишком величавый, И окатонился мой нрав: Чуждался обществ я, чуждался я забав. Но от Истории, сей хартии кровавой, Где нам о щастии так мало говорят, Где много лгут и много льстят, Щастливей не был я: она роман печальный, Нередко спутанный и часто не моральный… Я перестал его читать…

119

Сера, дорогой друг, всякая теория, но зелено золотое древо жизни (нем.). — Ред.

120

Если бы Разум царил на земле, на ней бы ничего не происходило (франц.). — Ред.

2

К чему рассудок обольщать? К чему ходули мне? Мой в мире путь недальный: Плутарх и Ливий был забыт, Саллустий пламенный, разгневанный Тацит. Без них век целый Фирс провел благополучно… Всю жизнь учиться, право, скучно. Меж римско-греческих теней Не всё ж сидеть мне с мертвецами; И, я не потаю пред вами, Мне посмотреть живых хотелося людей. В России солнце греет тоже, Есть храбры юноши, есть девушки пригожи: Без греков весело на родине моей… Так басни книжные — на что же? Без них бы смертных род здоровей был, ей-ей!.. На чердаке мне стало душно.