Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

91. К РОДИНЕ

Благословляю вас, страны родимой воды, Священны волжски берега, Вас, холмы красные, шелковые луга, И вас, небес знакомых своды! Я там, я там опять, где провиденья глас Воззвал меня на подвиг жизни; Я выждал наконец с тобою, край отчизны, Свидания желанный час. О счастливые дни младенчества златого! Вы ожили передо мной: Я улетаю к вам крылатою мечтой — И на минуту счастлив снова! Вот здесь, где сей хребет надбрежной высоты, Волнами сдвигнут, уклонился, Младенец, средь забав, я постигать учился Природы дивной красоты. Отсюда детские мои невольно взоры Кругом стремилися блуждать; Лугами, рощами за Волгой пробегать; Взноситься на окрестны горы. Вот здесь, где ключ Гремяч [129] , скользя по желобам, Слетает в бездну водопадом И, тщетно в мрак ее сопровождаем взглядом, Гремит невидимый очам, — Уединен от всех, я сладкому вдавался Влеченью непонятных дум; Внимал паденья вод однообразный шум, Картины дикостью пленялся. У ног моих зиял глубокий крутояр; Вдали, рекой, суда мелькали; А там, из-за лесов, гигантски восставали Две башни древние болгар [130] . Вот опустелые прапрадедов палаты, Где первый мой услышан вздох; Кругом безмолвие; крапивой двор заглох; На кровле мох зеленоватый. Вот сад; я узнаю тропинки, дерева; Но как он много изменился! Беседки нет; забор местами обвалился И по пояс везде трава. О, сколь моей душе сей образ опустенья Красноречиво говорит, Что всё невидимо

проходит и летит, Всё будет жертвой тленья! Один великий дух, лишь песнопенья дар Цветет среди усилий время: Пускай еще веков отяготеет бремя Над ветхой пышностью болгар И гордые сии преклонит минареты; Пускай под Кроновой рукой Сии громады гор сровняются с землей, Лесов изгладятся приметы, Но волжские края — для вас забвенья нет И в самом вашем запустеньи! Не западет времен в неистовом стремленьи Для россиянина к вам след! К вам некогда придет искать он колыбели Того бессмертного певца, На чьей главе мы три завидные венца Сплетенными в единый зрели; Который с Пиндаром взлетал до облаков, От взора в высоте скрывался; С Горацием на блеск, на пышность ополчался, Изобличал временщиков; С Анакреоном пел роскошные обеды, Вино, любовь и красоту, Дев русских прелести, их пляску, простоту, Восторги чувств, любви победы. Вас также некогда придет он вопрошать Об именах не меней славных: О том любимце муз, кто в вымыслах забавных Умел нам истину вещать И научил владеть поэзии языком; О том, что Клией вдохновен. Ее светильником рассеял мрак времен И, смелый в подвиге великом, Воззвал на правый суд из вековых могил Деянья предков знаменитых, Их славу, бедствия, потомками забыты, — И к новой жизни воскресил. Благословляю вас, страны родимой воды, Священны волжски берега, Вас, холмы красные, шелковые луга, И вас, небес знакомых своды! 1820

129

Так называется небольшой водопад близ города Тетюш Казанской губернии. Ключ Гремяч, вытекая в полугоре, с громким шумом низвергается в глубокий овраг, заросший деревьями и кустарником.

130

С Тетюшской горы, возвышающейся над Волгою почти на 500 сажень, представляется взору обширная, великолепная картина окрестностей, в дополнение которой из-за густого бора на конце горизонта видны верхи обоих болгарских минаретов.

92. РАССТАВАНЬЕ

«Не спеши, моя красавица, постой: Мне недолго побеседовать с тобой; Оберни ко мне прекрасное лицо, Есть еще к тебе заветное словцо: Скажи, любишь ли ты, молодца, меня И каков тебе кажусь удалый я?» Лицо девицы-красавицы горит, Потупивши ясны очи, говорит: «Не пристало мне ответ такой держать И пригожество мужское разбирать!» «Не спросил бы я, да вот моя беда: Я сбираюсь в понизовы города, Волгой-матушкой в расшиве погулять, На чужбине доли, счастья поискать». Помутился вдруг девицы светлый взгляд, Побледнела, словно тонкой белый плат. «Уж зачем бы меня, девицу, пытать, Коли едешь, коли вздумал покидать? Видит бог, как я любила молодца! Может, больше — грех и молвить — чем отца! Всё на свете за него бы отдала! Да ему уж, видно, стала не мила!» «Ты мила мне пуще прежнего теперь; Не словам — хотя божбе моей поверь. Для тебя же я сбираюсь в дальний путь, Чтоб трудами выйти в люди как-нибудь, Чтоб, вернувшись, быть на родине в чести, Чтоб смелее от венца тебя вести. Понизовые привольные края: Не последний за другими буду я». «Волга-матушка бурлива, говорят; Под Самарою разбойники шалят; А в Саратове девицы хороши: Не забудь там красной девицы-души!» «Не боюсь я Волги-матушки валов, Стеньки Разина снаряженных стругов; Не прельстит меня ничья теперь краса, Ни такие ж с поволокою глаза; Страшно только мне вернуться невпопад: Тот ли будет на тебе тогда наряд? Встретишь молодца ты в ленте золотой Или выдешь на крылечко под фатой?» «Коли шутишь — не до шуток мне — до слез; Коли вправду — кто ж так девицу обнес? С кем иным, как не с тобою, молодцом, Поменяюсь обручальным я кольцом? Для кого блюла девичью красоту, Для того и русу косу расплету; Гробовой скорей покроюсь пеленой, Чем без милого узорчатой фатой». <1826>

93. МАТЬ И ДОЧЬ

(Опыт русской идиллии)

«Скажи мне, родимая Голубушка матушка, К худому ли, к доброму Сегодня мне снилося: Что будто кольцо мое — Дружка подареньице — Само распаялося; Что будто коса моя Волнистая-русая Сама расплеталася?» «С полуночи ль, с вечера Тебе это виделось?» [131] «С полуночи, матушка». «Ахти, мое дитятко, Ахти, мое милое, К дурному — не к доброму! Молись божьей матери, Хранителю ангелу, Угодникам киевским!» «Здоров ли-то молодец, Мой суженой-ряженой?.. Вот близко уж полгода Ни слуха, ни весточки!..» «Бог милостив, дитятко». (Старушка заплакала.) «О, полно кручиниться! — Сказала красавица (Взглянув на пречистую С слезами и верою),— Пускай со мной сбудется По воле владычицы; Лишь бы ты, родимая, Печали не ведала, Себя не тревожила». <1826>

131

Известно, что наш простой народ при разгадывании снов всегда принимает в соображение время, когда они виделись.

Б. М. ФЕДОРОВ

Борис Михайлович Федоров (1798–1875) родился в Москве, в дворянской семье. Систематического образования он не получил и еще ребенком был определен в службу — в Петербургский надворный суд, позднее в министерство юстиции; с 1818 года служил в департаменте духовных дел под начальством А. И. Тургенева, секретарем которого вскоре стал (1821). Уже в 1812–1813 годах он дебютирует патриотическими одами, пьесами и сатирами; в 1814 году издает сборник «Минуты смеха», а в 1815 году — журнал «Кабинет Аспазии». В 1818 году выходят его «Опыты в поэзии» (ч. 1; вторая не появилась), подведшие итог его раннего творчества. К этому времени круг его литературных связей довольно широк: ему покровительствует А. И. Тургенев (сохранивший к нему расположение до конца жизни), Карамзин, Дмитриев, Шишков, Державин; он дружен с Панаевым и будущим цензором К. С. Сербиновичем. С 1819 года он член Обществ любителей словесности, наук и художеств и любителей российской словесности. Поэтическая деятельность Федорова отличается эклектизмом: автор сентиментальных и даже романтических элегий, романсов и баллад («Разлука рыцаря», 1819; «Альфонс», 1820; «Федор и Маша», 1820, и др.), он в то же время культивирует традиционную для XVIII века сатиру, осмеивающую «подьячих», нравы «модного света», общечеловеческие «пороки» и «странности», пишет оды и большое число стихов «на случай». Эти последние очень сближают Федорова с низовой официозной поэзией XVIII века, типа Рубана и др.; он приближается к ней и по своему социальному самосознанию поэта-чиновника, зависящего от меценатов и относящегося к своей литературной деятельности утилитарнопрагматически.

Уже в ранний период подчеркнутый и несколько назойливый морализм и благонамеренность определяются как основное качество литературной продукции Федорова. Они обусловили и преимущественное внимание, которое он уделял басне; пышным цветом расцветает официозный дидактизм и в детских стихах Федорова. В 1820 году он — один из активных деятелей правого крыла «соревнователей», выступающий в поддержку В. Н. Каразина; в ближайшие годы он принимает активное участие в борьбе «измайловцев» против «союза поэтов». Его стихотворные памфлеты и пародии этих лет принадлежат к заметным явлениям литературной полемики (наряду со статьями Цертелева и пародиями Сомова). Равным образом выступает он и против «Полярной звезды». Его «антиромантическая» позиция сказалась в разборе «Бахчисарайского фонтана» Пушкина в «Письме в Тамбов о новостях русской словесности» (1824); он предпринимает характерную попытку отделить Пушкина от Вяземского и «союза поэтов». В 1823–1824 годах, замещая П. П. Свиньина, Федоров издает «Отечественные записки», где помещает ряд статей на исторические темы и первые главы романа «Князь Курбский». В это время основной его литературный враг — Ф. Булгарин, борьба с которым в значительной степени носит коммерческий характер. В 1820-е годы Федоров печатается почти во всех журналах; однако даже его сторонники и благожелатели смотрят на его стихи как на массовую продукцию; широкое хождение имела эпиграмма Дельвига «Федорова Борьки мадригалы горьки» и т. д. и самое прозвище Федорова — «Борька». В 1826–1827 годах он издает альманах «Памятник отечественных муз», где благодаря содействию А. Тургенева, помещает ряд неизданных произведений Карамзина, Батюшкова, Вяземского, Пушкина; к 1827–1828 годам относится и его личное общение с Пушкиным, не скрывавшим иронического отношения к нему [132] . В 1828 году он предпринимает издание журнала «Санктпетербургский зритель», где помещает рецензию на IV и V главы «Евгения Онегина», встреченную Пушкиным также иронически. К этому времени относится и начало его деятельности как детского писателя; среди его стихов для детей есть некоторое количество несомненно удачных, довольно долго державшихся в репертуаре детского чтения [133] . Своеобразным проявлением литературного консерватизма Федорова была поддержка им крестьянских поэтов — М. Д. Суханова, Е. И. Алипанова, Ф. Н. Слепушкина, в творчестве которых он усматривал благонамеренность и патриархально-идиллический нравственный кодекс. Отсюда и тяготение его к идиллическому творчеству В. Панаева, и собственные опыты стилизации «сельских песен». Другой формой утверждения «добрых нравов» для него является басня, моралистический аполог, дидактическая легенда.

132

См.: Пушкин, Письма последних лет (1834–1837), Л., 1969, с. 479.

133

А. К. Покровская, Б. М. Федоров. — Материалы для истории русской детской литературы, вып. 1, М., 1927, с. 135.

Литературно-издательская деятельность Федорова уже с конца 1820-х годов была для него средством к существованию. В 1830-е годы он постоянно озабочен поисками службы, вынужден прибегать к покровительству чиновных и титулованных особ (Шишкова, Т. Б. Юсуповой); с начала 1840-х годов влачит полунищенское существование.

Еще в 1833 году он проходит в члены Российской академии — большинством в один голос. Во второй половине 1830-х годов Федоров сотрудничает в «Журнале министерства народного просвещения»; его переписка с Сербиновичсм, в это время редактировавшим журнал, пестрит остережениями против неблагонамеренных и подрывающих устои сочинений. Он становится добровольным осведомителем III отделения и в 1840-е годы известен как автор доносов на «Современник» и «Отечественные записки». В начале 1840-х годов он сотрудничает в «Маяке», позднее в «Северной пчеле». Для либеральной и революционно-демократической критики он представляет собой крайне одиозную фигуру. Резкие отзывы о его изданиях дают Белинский и Добролюбов. Федоров печатается до конца 1850-х годов; одна из его последних книг была составлена из стихотворений, посвященных Николаю I («В память Николая I», 1857).

94. ТЕРПЕНИЕ

Степенный ум и поздны леты, И книги, и друзей советы, И мудрецы преподают Науку счастья, жить уменье, Твердя: терпенье! и терпенье! Кто терпелив, тот любит труд; Даров Фортуны он не просит, Ее любимцев не следит, Спокойно в долгий путь глядит, Без скуки горе переносит, Умеет дружбе снисходить, Умеет с недругом ужиться, Без прихотей с богатством жить И без богатства обходиться. Доволен более других, Себя всех меньше упрекает, В желаньях не упрям и тих; Зато раскаянья не знает. Невежд спесивых важный тон, Пиитов неусыпных оды, Клонящие невольно в сон, Вседневный разговор с погоды, Все сплетни барынь городских, Все новости большого света, Все требованья этикета, Все пересуды щеголих, Смесь разговорных мадригалов В беседе дружеской глупцов, Мы, мы издателей журналов, Я, я болтливых хвастунов, Вельмож, приказных обещанья, Сбор бесконечных лотерей — Не утомят в нем ожиданья, Не надсадят его ушей! Роптанья за собой не водит И сам не в тягость никому; Судьба не хмурится ему; Везде он угол свой находит. Вот терпеливого портрет. Но где же подлинник? скажите. Не вы ль, друзья? Но вы молчите. Итак, не я ль? — Ах, вовсе нет. <1822>

95. СОЮЗ ПОЭТОВ

Сурков Тевтонова возносит; Тевтонов для него венцов бессмертья просит; Барабинский, прославленный от них, Их прославляет обоих. Один напишет: мой Гораций! Другой в ответ: любимец граций! И третий друг, Возвысив дух, Кричит: вы, вы любимцы граций! А те ему: о наш Гораций! Тевтонова Сурков в посланьях восхвалял: О Гений на все роды! Тевтонов же к нему взывал: О баловень природы! А третий друг, Возвысив дух, Кричит: вы баловни природы! А те ему: о Гений на все роды! А я скажу питомцам муз: Цвети хвалебный ваш союз! Друг друга прославляйте, Друг друга разбирайте, С Горацием равняйте, Посланья сочиняйте, В журналы отсылайте, Видения слагайте, Друг другу посвящайте, Слепую нас столпу, счастливцы, забавляйте — И, свой отборный слог любя, Хвалите вы — самих себя! Условные желанья, Немые ожиданья, Кипящие лобзанья И сладострастье нег Твердите и твердите! Увядши для утех, В окно, не зря, глядите! Над чашами дремлите И чашами стучите! Читателей глушите! Друг другу дребезжите О чашах вы своих! Без чаш не полон стих. Беспечность, свободу В кустах огорода Зовите летать, Летать и порхать, Друзей прикликать! И в юности бывалой Венки брусники алой Любите вспоминать! Заслугой вы велики — Вам музы воздадут!.. Венками вас брусники К бессмертию увьют! <1822>

96. СОЗНАНИЕ

Не ваш, простите, господа; Не шумными иду путями, Любитель легкого труда! Вам честь и слава! Всё пред вами! Не ваш, простите, господа! Мои стихи — вода водою; Не мне затейливо писать! Я не блистал в них мишурою — Их даже можно понимать. Друзей моих с Анакреоном Во фрунт к бессмертью не равнял И дико-мрачным важным тоном Моих бессмыслиц не читал. По новой форме я не знаю На полустишии гудить; Тех за поэтов не считаю, Чья страсть писать, чей дар дразнить. Досугом с музами деляся, Спесиво к славе не лечу И, с журналистом сговоряся, Попасть в таланты не хочу. Я не имею дарованья: Вас не хвалил и виноват! Не стою вашего посланья, И мне стишков не посвятят. Не шумными иду путями; Не ваш, простите, господа, Любитель легкого труда,— Вам честь и слава! Всё пред вами! Не постигал, невежда, я, Как можно, дав уму свободу, Любви порхать по огороду, Пить слезы в чаше бытия! Как конь взвивался над могилой, Как веет матери крыло Знакомое, как бури силой Толпу святую унесло! Очей, увлаженных желаньем, — Певца гетер — у люльки Рок — Уста, кипящие лобзаньем, — Я — как шарад — понять не мог. Не ваш, простите, господа; Не шумными иду путями, Любитель легкого труда, — Вам честь и слава! Всё пред вами! <1823>

97. ОБОДРЕНИЕ

Сиянье дню, роса цветам, Крыле уму в его стремленье, Талантов воспитатель нам, Живительное Ободренье!.. Не ты ль ввело младых певцов, Марона, Флакка, честь веков, В чертоги Мецената пышны? Не ты ль восторг внушило им? Их лирами — гордился Рим, И звуки их вселенной слышны! И там, где Цезарь воздвигал Торжеств трофеи, в страх вселенны, Отколе меч простря победный, Закон земным царям давал, — Там, в честь ума и дарований, Певец Лауры и мечтаний, Багряной тогой облечен, На стогнах славы, в Риме шумном, При плесках граждан, громе трубном В Капитолийский храм введен. Неверно счастье нам; но слава Не требует его венцов! Необорима, величава, Сквозь даль пространств, сквозь мрак веков Она свой блеск распростирает, В полете время обтекает — Не кипарис, но лавр растит! Дерзай, чье сердце к славе бьется! Забвенье лиры не коснется, И ты не будешь позабыт! Позор тому, кем не почтен Муж, дарованьем знаменитый! Омер, пристанища лишен, В безумных доме Тасс сокрытый Коварну зависть обличат. Талантам к славе — нет преград; Невежд бессильны все упорства, Гоненье изнеможет их, И грозный приговор потомства Отмстит за честь певцов своих. Счастлив, кто хочет уступать Завистникам успех неверный И, выше став молвы пременной, Хулу и лесть их презирать; Над облаками так парящий Орел не слышит рой жужжащий; Но, в силах ослабев души, Чувствительный к неблагодарным, Расин поник челом печальным, И Озеров — угас в тиши. Бессмертен век их, краткий днями! Но ободреньем лишь цветут Сады наук; его лучами Согреты, зрелый плод дают! Хвались плодом благотворений, Шувалов, мирных знаний гений! Отчизна дел твоих полна, И в свитке Клии, пред веками, Златыми блещут письменами Тебе подобных имена. Здесь дар почтен! здесь он прославлен! В стране побед, в земле снегов, Афинских муз Парнасе восставлен! Здесь холмогорский рыболов Двор украшал Елисаветы; Был зван на царственны советы Державин, лиры властелин; Венчанный лавром страж закона, Предстатель Дмитриев у трона, И гость чертогов — Карамзин! Любимцы пиерид бессмертны; Их имя, по теченью лет, Из рода в роды отдаленны Юнея, славою прейдет. Изменится лицо Природы, И минут царства и народы; Афины были! — путник там Одни развалины застанет; Твой лавр, Державин, не увянет, Взносясь челом, в упор векам! Благоговенье к дому Феба! Здесь жил Державин, здесь звучал! Здесь, проповедник тайны неба, Он бога пел — и мир внимал! Следы его здесь не остыли; Сюда мы зреть его спешили; Мы не забыли звуки слов, Как здесь приветным разговором, Грядущее провидя взором, Он ободрял младых певцов. Так, ободренья, ободренья Прошу, о музы, я от вас; Вам на достойны песнопенья Внушите вы мой робкий глас! Забудь звук чаш, пиров свидетель! Венчай цветами Добродетель, Воспой Отечества сынов. Победы славной ищет воин, — Да будет нас предмет достоин Поэзия — язык богов. 1823