Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

135. ГИМН БОГУ

Есть бог всевидящий! есть бог каратель злобы! Предвечная любовь и красота! Пославший праху жизнь и утвердивший гробы И на гробах бессмертия врата. Как буря — длань его, и глас его — как громы: Подымет перст и возмутит миры; Но, правосудием и благостью ведомый, На добрых льет он нежные дары. Он пастухов хранит соломенные кровли, Невинность их простосердечных дней; Смиренным рыбарям уготовляет ловли И любит дым их сельских алтарей. Тоске гонимого дарует упованье, Дарует мир сердцам беспечных дев; Отеческой рукой таит от них страданье И слушает веселый их припев. Но вы, могущие, на ложе наслажденья Презревшие безумно божий глас! Вы, пренебрегшие его узаконенье,— О горе, горе вам! Он видит вас,— Он видит всюду вас! В безвинных приговорах, В слезах вдовиц, в лиющейся крови, В терзаньях матерей, в потухших старца взорах И в бедствиях приязни и любви. Не дремлет в небе он! Очами гневный двигнет, Нашлет на вас нежданную боязнь, И вспыхнут молнии и громы — и постигнет Неправедных всеправедная казнь. <1822>

136. К СЕСТРЕ

(При посылке ей сочинений Жуковского)

Тому, кто с ранних лет душою Святую правду возлюбил И первых мыслей чистотою Себя

от черни оградил; Кто смелым, огненным желаньем Законы неба одолел И в горний мир перелетел Восторгом, чувством и мечтаньем, — Тому, шум зависти презрев, Ценить, в порывах благородных, Балладника прекрасных дев И летописца битв народных. Тому любить и понимать Высоких чувствований сладость, И тихих дум живую радость, И беспокойных дум печать, И голос сердца потаенный О благах дальних, но святых… Блажен, кто, свыше вдохновенный, Поэта чистый огнь постиг! Но славен и блажен стократно Питомец избранный судьбы — От колыбели непонятный, И вождь и властелин толпы, Приявший жизнь с бессмертным правом На лире воспевать богов И лиры сладостным уставом Богам, в гармонии стихов, Передавать мольбы сынов. Ему не страшно мира мненье! Хвалу людей отвергнув сам, Он, бросив мир, в уединенье Хранит в душе одно презренье К его тиранам и рабам, Одну веселость и беспечность, И равнодушье простоты, С надеждой тайною, что вечность Его наследует мечты. 1822

137. МИЛОЙ ДЕВЕ

Другим судьба послала милый дар Пленять твой ум, живить твое бесстрастье, Угадывать твой потаенный жар И похищать души твоей участье; Пускай других с тобою нежит счастье, Пускай, тебе покорствуя, они Забудут мир, желания, измену И в долгие прекрасной жизни дни Младой любви твоей познают цену. Без зависти, смиренный до конца, Их тайный друг, твой обожатель тайный, Я буду ждать, что лаской, хоть случайной, Когда-нибудь ты наградишь певца. Декабрь 1822 Петербург

138. МУЗЫ

И думы важные, и огнь моей души — Ваш дар, волшебницы камены! Вы были верны мне в украинской тиши И на брегах роскошной Сены. На пиршествах друзей, в беседе молодой Со мной вы пели и смеялись, Любили братский шум и чашей круговой В жару веселья прохлаждались. Но чаще, полные волнением одним, В прозрачной мгле беззвездной нощи Со мной гуляли вы и пением своим Безмолвны потрясали рощи. Как солнце, золотя небес своих лазурь, Им тихо светит и в ненастье, Так, неизменные, в минуты грозных бурь Вы тайно мне дарили счастье. Когда больной, без сна и охладев, как лед, В борьбе с недугом изнывая, Я ждал, что с важностью наемной отопрет Мой ранний гроб рука чужая; Когда веселых дней коварные друзья Страданья моего бежали И ни единый взгляд не падал на меня С участьем искренней печали; Когда в очах моих последний пламень гас… В тот миг я, с верою спокойной, Ко мне слетающих опять увидел вас Толпой приветливой и стройной. Вы, с лаской нежною и за сестрой сестра, К одру любимца приближались И, став, как гении, по сторонам одра, Приятно меж собой шептались. С усильем голову больную приподняв, Я слушал шепот сей волшебный И, в радостных слезах, подруг своих узнав, Источник обретал целебный… Мне улыбнулась жизнь — и долго, бодрый вновь, В благословенной ими сени Я славил песнями высоких дев любовь, И сладко трепетал мой гений. <1823>

139. ТОРЖЕСТВО ПОЭТА

Когда Владыку муз с холмов его счастливых Пустынник-юноша, игрою струн своих, В неведомый шалаш приманит, хоть на миг, Он празднует сей миг в мечтах честолюбивых! Но что же чувствует возвышенный певец, Кто чародейством уст и верой в них сердец, Земный еще, достиг священных сеней неба? Кому сладчайший мед подносит с лаской Геба? Кто, лицезрением бессмертных упоен, На лире радостной подъемля стройный звон, Томит гармонией Олимп гостеприимный? Чьи песни смелые, пророческие гимны Поодаль ото всех воссевший Аполлон Безмолвно слушает и, быстро вдохновенный, Снимает древний лавр с главы своей священной. <1823>

140. К KH. Н. А. ЦЕРТЕЛЕВУ

Мой друг! Не тот еще Поэт, Кто, музам преданный от юношеских лет И устарев над их законом, С обычной нежностью ласкает юный свет Однообразным лиры звоном. Не тот еще Поэт, кто, слабою душой Искусства позабыв высокие начала, В толпе своих друзей, с цевницей иль трубой, Идет просторною тропой По шумным гульбищам журнала. Нет! не заблещет лавр бессмертный на челе Рабов общественного мненья, Привыкших истину вещать — без убежденья, Неправду и порок щадящих на земле. Законы Гения — свобода! Не знает он оков иных, В глубоких вымыслах своих Неисчерпаем, как Природа; Как ангел бытия с надзвездной вышины Проникнув в таинства созданья, Он видит слитый там мятежный лик страданья С прекрасным ликом тишины. Он слышит глас судеб, веков предназначенья, И, властный в души нам свой пламень передать, Кладет он на свои живые песнопенья Ума высокого печать. То, дней минувших собеседник, В счастливой дерзости своей, Вскрывает древний прах народов и царей, Народов и царей отважный проповедник; То воспевает он грядущий светлый мир, И духи горние с безоблачного края, Еще невольно воздыхая От звуков сладостных поющих в небе лир, Слетают хорами на глас певца земного. Смотри, как Байрон в наши дни, В отчизне испытав гонения одни, В слезах страдания живого Велик душою на земли! Смотри, с каким презреньем он оставил Забавы светские и светскую толпу, И сети узкие разорванных им правил! Без страха разглядев грядущих дней судьбу, Он бросился в ее холодные объятья, Не тратя гордых сил на позднюю борьбу, Сокрыв в душе своей моленье и проклятья. И, предназначенный к великому, не пал Страдалец юноша, его хранили чувства! И в нем, как вечный огнь, горел, не потухал Светильник мыслей и искусства. Пролив от братий токи слез, Он знал людей, пороком обольщенных, Сих падших ангелов — и тратою небес К раскаянью не пробужденных. Рукой безжалостной покров он с них сорвал, И страшный человек предстал Испуганному человеку; Он видел ужас их — и в исступленьи сил За язвой новую он язву наносил Как труп бесчувственному веку. Он пел любовь — чтоб сердцу показать Любви жестокую измену, Он верной дружбы славил цену, Чтоб бытие ее пред миром отвергать. Но он Поэт, и глас его нельстивый, Свирепый, безнадежный глас, Как ветра бурного порывы, И мучит, и терзает нас. <1823>

141. МАЙ

Повеял май! шумят и блещут воды, На солнце лист трепещет и блестит, Цветут луга, пестреют огороды, Но светлый май меня не веселит. Пусть

тот весны очарованье славит, Чью душу кроткую, как тихий мир полей, До поздних лет младенчески забавит И первый лист, и первый соловей. Но я, томясь в душе мятежной Однообразием и жизни, и забав, Безумный, я б желал, чтоб снова вихорь снежный Затмил красу потоков и дубрав. Не говорите мне: всему чреда на свете, Иные думы на уме: Я в дни снегов грущу о теплом лете, В весенний день тоскую по зиме. Так пылкий юноша, изведав страсти муку И сердцем полюбить испытывая вновь, В своей любви находит грусть и скуку, А разлюбив, опять зовет любовь. 15 мая 1823

142. ВЕК ЕЛИСАВЕТЫ И ЕКАТЕРИНЫ

(Отрывок из послания к Державину)

Ты помнишь ясное Елисаветы время, Когда, на слабый мир бросая верный взгляд, Мы стали с важностью народов первых в ряд. В те дни всё было шум и пиршество и радость; Надеждой почестей одушевляясь, младость Стремилась к знаниям в волненьи гордых дум, В приятных обществах с умом сближался ум. Свободу отыскав, предательницы-жены Слагали варварства последние законы И, строгость лишнюю вменив себе в позор, Любезностью своей увеселяли двор. В сердцах проснулися возвышенные чувства: Желанье нравиться — произвело искусства. Тогда, нежданностью дивя полночный свет, Рыбак по промыслу, но по душе поэт, Рожденный средь пустынь и ледяных утесов, На лире загремел впервые Ломоносов. Чья хладная душа при имени его Порывы укорит восторга моего? Кто вспоминал без слез, кто слышал равнодушно, Как отрок избранный, судьбе своей послушный, Презрев опасности, покинув край родной, Богатый верою, но с легкою сумой, В плаще работника, одеянный туманом, К бессмертию ступал за бедным караваном. Сбылись мечты его! Он видит древний град, Куда с ладьи своей перелетал стократ, Где ждут его труды и честь образованья, И новый дальний путь, и новы испытанья. Но в чуждой стороне изнемогая вновь, На миг почувствовав, преодолев любовь, Беглец, не ведал он, мечтая о возврате, Что друга обретет в российском Меценате! Ты воссиял, о Бард! Благословляю час, В который Промыслом ты обречен для нас! Люблю исследовать твой откровенный гений, В волненьи первых дум и первых вдохновений. Я вижу: на стене, в туманах, над рекой Задумчиво стоит и ходит часовой. Всё спит; окованы ночной дремотой волны; В прозрачных облаках блуждает месяц полный И светом трепетным пылающих ланит Младого ратника оружье серебрит. Всё тихо, но толпой над юношею думы Кружатся, носятся, то резвы, то угрюмы; Пылает взор его: он жаждет громких дел, Блаженства мирного не льстит ему удел Без славы; почести не радостны без славы. Он жаждет к вам принесть, родимые дубравы, Труды высокие, заслуженный венец И память сладкую признательных сердец… И вдруг — о дивный глас! — среди надежд и муки С мечтой его слились неведомые звуки — И стихла шумная в груди его борьба. В тех звуках юноши исполнилась судьба, И быстро осветил луч утренней денницы Грядущего певца божественной Фелицы! Ты зрел: уже собой дивила свет Она! Рукой всевышнего от бедствий спасена, Народов сильных Мать сияла в славной доле, Как солнце на своем лазоревом престоле. Заране предсказав успехи наших лет, Ты зрел в очах Ее сей благодатный свет, Как ток, пролившийся и в грады, и в пустыню. Ты живо начертал сию полубогиню, Хозяйку милую средь избранных гостей, Героя и вождя в кругу богатырей, Но всюду русскую, всегда Екатерину! Жену, которая, очаровав судьбину, Умела нисходить к мечтам от важных дум; В безвестном юноше предвидеть зрелый ум; Над сердцем властвовать, давать законы миру; Улыбкою будить твою, Державин, лиру; В доспехах воина скакать перед полком, Вольтера побеждать аттическим пером И, даже в Сан-Суси пугая Фредерика, Не ведать, сколь сама прекрасна и велика. О, сколько славных дел и памятных картин В твоих писаниях! Правдивый гражданин, Свободный в похвале, бесстрашный в порицанье, Ты пел, восторженный, отчизны ликованье, И, гордо отклонив в пристрастии упрек, Ты внукам завещал Екатеринин век! Величественный век! Вотще в мечтах безумных, Как дети, радуясь толпе событий шумных, Образователи людей на новый лад Бросают на него неблагосклонный взгляд,— Поднесь жива его зиждительная сила, И слава наших дней его не помрачила. 1823

143. ЧЕРНАЯ РЕЧКА

Пора покинуть терем древний, Пора мне воспевать луга, Свободу, светлые деревни И Черной речки берега. Прости, обманчивая радость Высоких мраморных палат: Сих мест уединенных сладость Душе пленительней стократ. Здесь неизменные забавы! Здесь мило слушать, как порой Словоохотные дубравы С болтливой шепчутся волной. Здесь мило, предаваясь лени, Следить по влаге у брегов Берез трепещущие сени И цепи легких облаков. Но вот со свода голубого Скатилось солнце; день погас; Утихло всё, и без покрова Нисходит вечер в поздний час. Умолкли сельские певицы; Ко мне летят издалека Лишь стоны перелетной птицы Иль гул призывный рыбака. О речка! много оживила Ты милых снов в водах твоих, Когда без весел и ветрила Я тихо плыл по воле их. В душе возобновлялись думы, В устах теснилися мольбы; Разоблачался вид угрюмый Давно разгневанной Судьбы. Я вспоминал мои обеты, Надежды, слезы и любовь, И милой давние приветы, Как прежде, волновали кровь. Она повсюду мне являлась… Быть может, здесь, в полдневный зной, Она небрежно наклонялась И воду черпала рукой. Быть может, образ незабвенной Напечатлелся на водах — И мне сиял он неизменно В моих изменчивых мечтах. Катись, катись волною сонной, О речка тихая моя, И добродушно, благосклонно Ласкай любви моей края. С дубравным шумом непрерывно Сливай свой говорливый ток, Как с песнью девы заунывной Вдали сливается рожок. Когда ж ты грусть ее пробудишь, Не скрой мне ласковых речей — И, речка Черная, ты будешь Светлее зеркальных морей. 1823

144. ЗЕНЕИДЕ

1

В любезной резвости своей Вы сохранили детских дней Простосердечные привычки. Вас тешат бабушкины сны, Наряды, пляски старины, Цветы и комнатные птички. Живя по воле каждый миг, Вы избалованы бездельем, И не привыкли для других Счастливым жертвовать весельем. Не раз пред модным женихом Вы шутке вольной предавались, Ловили поступь, речи в нем, Или нахмуренным лицом В беседе важной забавлялись. Вы не умеете скучать: Беспечной радостью, забавой С рожденья прыгать, хохотать Дано законное вам право. Они заране от любви Вас увели прекрасным следом, И вашей младости неведом Огонь, играющий в крови. Непостижимы вам желанья Неволи, милого страданья, И к нежным бредням наших лет У вас ни крошки веры нет. Хотя (подслушав, что толкует Язык молвы в досужный час) Не первый юноша от вас Украдкой плачет и тоскует…