Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

173. СТАНСЫ («Ни дум благих, ни звуков нежных…»)

Ни дум благих, ни звуков нежных Не хочет раздраженный мир; Он алчет битв и бурь мятежных; Он рвется на кровавый пир. За тучей тучу Запад гонит; Дух тьмы свой злобный суд изрек; Земля растерзанная стонет, Как пред кончиной человек. Теперь не суетную лиру Повесь на рамена, певец! Бери булат, бери секиру, Будь гражданин и будь боец. Но прежде с пламенем во взоре, Как богом избранный Пророк, Воскликни: «Горе, горе, горе Тому, кто вызвал гневный рок!» Декабрь 1830

174. МЫСЛЬ О СЕВЕРЕ

— Морозная ночь! полнолунная ночь! Блеск неба и снега вокруг! — «Певец! простодушных друзей не морочь, А юг твой, а песни про юг?» — Мой демон, молчи! вещих струн не порочь: Мысль сердца, как птица, вольна. Морозная ночь! полнолунная ночь! Как весело: снег и луна! Любуйся:

уж дым не ложится на дол, Над кровлей не вьется венцом, Он бел и легок; как пророка глагол, Он к небу восходит столбом. Любуйся: вдоль улиц в решетчатый свод Не льется ручей дождевой; Там, словно сребро до боярских ворот, Разостлан ковер снеговой. На воздух, на воздух! Из хат, из палат Детей своих кличет мороз. Вот он, наш кормилец! Как щеки горят — Весенних румянее роз! Какая отвага и удаль в очах! Льдяная нагайка в руке, И прянул он в сани, и мчится в санях На бурном гнедом рысаке. О родина! в снежных сугробах играй Назло полуночной судьбе. Без роскоши солнца, без неги твой край, Народ твой с природой в борьбе; Но крепость и волю дарует борьба, Но дух возвышает она. Морозная ночь! полнолунная ночь! Ты сил богатырских полна! Между ноябрем 1830 и 1831

175. ПРИГЛАШЕНИЕ

Приди, я жду тебя в томлении бессонном! Я жду тебя одна на ложе благовонном, С восточной роскошью любви и наготы, Одна с лампадою, как любишь, милый, ты! О, верь мне, никогда в восторгах сладострастных Ты не испытывал таких ночей прекрасных, Как будет эта ночь! Мой дух тобой объят. Лобзаний полные уста мои дрожат, Грудь ноет и горит, и брачные виденья Рисуют предо мной все виды наслажденья. Я увлеку тебя в небесную страну, Я в море огненном с тобою потону, И завтра скажешь ты, меня целуя в очи: «О, нет! не пережить другой подобной ночи!» Январь 1832 Яссы

176. ОТРОКОВИЦЕ

Не упреждай годов; зрей тихо; не вреди Развитию красот, сокрытых впереди. Утехи ранние отрава, а не сладость: Лишь целомудрием цветет и блещет младость. О милая! дозволь златой твоей весне Без искушения, в беспечной тишине Допраздновать свой век. Дни счастья не изменят. Придет твоя пора, и юноши оценят Влюбленной думою все прелести твои: Блеск утренний ланит, густых кудрей струи, Уста цветущие с двойным жемчужным рядом И светлые глаза с победоносным взглядом. 1832

177. STRAND-WEG [149]

(Береговая дорога от Мемеля до Кенигсберга)

1

Песок и море; грустный вид! Со смертью жизни сочетанье: Шум вечный, вечное молчанье! Здесь распростертый он лежит, Как труп недвижный, беспробудный. Вотще над ним гремит волна, Сверкая ризой изумрудной, Неистощимых ласк полна! Ее объятья и лобзанья Глагола не дают устам, На коих с дня миросозданья Наложена печать молчанья, Да будут вечной тайны храм. И море целое возьми, И бури хищными крылами Восколебай и подыми, И затопи его волнами Весь одр безжизненный песков — Нет! и тогда твой грозный зов Сна первобытного не взбудит, И пред могуществом твоим Всё мертвым мертвое пребудет И безглагольное немым. Не так ли племена земные, С начала данных твари дней, Пытают камни гробовые Упорной думою своей И алчут в тайны роковые Проникнуть? Тщетная борьба — Нема грядущего судьба. И может быть, когда б разъяли Мы смерти грозную печать, Мы б сами небо заклинали Незнанья мир нам даровать!

149

Дорога от Мемеля до Кенигсберга доселе следует по берегу моря. Берег образован из сыпучего песка, так что экипажи для облегчения лошадей часто упираются одним колесом в море. В продолжение трех перепряжек, путешественник решительно не видит ни произрастений, ни человеческого жилища. С севера необъятная пустыня вод; с юга ветром набросанные песчаные курганы, кой-где прибрежные камни да небольшие сараи, поставленные для укрытия от непогод путников и скота — вот общий очерк этой нагой дороги. Даже почтовые лошади приводятся из-за песчаных возвышенностей, где есть несколько деревень, но вовсе окруженных бесплодием. Однообразие почвы и медленность переезда утомили бы меня до крайности, если б в это время необычайность и быстрота воздушных явлений не развлекли моего воображения. То было в средних числах равноденственного марта, и я в жизни моей не помню дня, который бы заключал в себе такие видоизменения, такие внезапные и решительные переходы от дождя к солнцу, от ясного неба к непроницаемому туману, от тепла к холоду и метели. Может быть, влиянию этой чудной погоды обязан я некоторым поэтическим раздражением, которое выразилось в помещаемых здесь стихах. (Извлечено из путевых воспоминаний 1833 года).

2

Песок и море! Этот брег Как будто сотворен для летних, мирных нег, Для звучных игр и прихотей купанья. Вокруг какая тишина! Какая чистая и сильная волна! Какое ложе для мечтанья! О! верно, в алой мгле тех дивных вечеров, Когда закат горит в отливах светозарных, Здесь, покидая мрак палат своих янтарных, Своих коралловых садов, Ундина северного моря Всплывает русой головой, И жадно плавает, с жемчужной пеной споря Высокой груди белизной; И жадно воздух пьет, и брызгами играет; И косу длинную по влаге расстилает, Как сеть из ткани золотой; Иль вдруг, причудница, песнь дивную заводит, Из бездны кличет свой народ, И, слушая ее, за нею рыба ходит, Сверкая чешуей на темном лоне вод.

3

Песок и море: ни жилища, Ни поля, ни дерев, ни гор; Как мрачным зрелищем кладбища, Здесь утомлен упорный взор, Пустынен берег, и пустыня На зыбкой бездне моря синя! Лишь кой-где на мели разбитая ладья Обезображенной кормою Торчит над бурною волною, Обломок жалкий бытия! Да невод, к свае прикрепленный, Кой-где чернеющий в песке, Напоминает мысли сонной, Что человек невдалеке!.. Беги отсель ты, чья душа, Заемной жизнию дыша, Не знает, нищая, отрады самобытной, Ключей живительных сердечной глубины! Но ты, питомец тишины, Ты, собеседник ненасытный Неумолкающей мечты, О, приходи сюда! На обнаженном бреге, Подобно мне, воссядь средь мира пустоты И одиночества предайся дикой неге, Затем что много, много дум Наводит моря вещий шум! И если, звуками той музыки волшебной В страну видений унесен. Ты в сердце оживишь иль образ, или сон, Давно разрушенны судьбиною враждебной… О, ведай, странник! что и я Здесь так же вспоминал весны моей края, Моей любви истлевшие одежды И юности разбитые надежды, Как эта бедная ладья! 1833

178–179. ДВЕ ПЕСНИ

1. РАЗМОЛВКА

«Сорентинка, голубица Померанцевых садов, Что так пристально ты смотришь Вдаль от наших берегов? Всё на море голубое Да на резвые ладьи, — Уж не рвутся ли на волю Думы праздные твои? Поцелуй меня: ты знаешь, Я ревную иногда…» — «Милый, я хочу в Неаполь; Повези меня туда». «Что в Неаполе, мой идол! Там обычный скучный свет; Много стуку, много блеску, Для любви ж и места нет. А под тихой нашей сенью Всё к согласию манит. Даже в листьях голос неги Сердцу внятно говорит». «Милый, милый! здесь пустыня, Там же светлый пир людей; Там забавы, там уборы, Вечный праздник для очей. Там по улице Толедской Мы вдвоем пойдем гулять, Пред народом ленты, цепи Отмечать и выбирать…» «Сорентинка, голубица Померанцевых садов, Больно мне твое признанье. Едем в город — я готов. Но, в узорны ленты, цепи, Как Мадонна, убрана, Знай — под свой навес зеленый Ты воротишься одна. Там, где сердцу счастье снилось, Не хочу припоминать, Что любовь и сельской девы Откупная благодать».

2. ПРИМИРЕНИЕ

За прихоть женского тщеславья, За резвый бред души младой, В безумном гневе, тень бесславья Набросил я на идол мой. И думал: «Нет! мечты послушной За нею вслед не повлачу: Я не хочу любви бездушной, Корыстных благ я не хочу». Но как же грудь моя забилась, Когда внезапною грозой Она, прелестница, явилась В слезах и в блеске предо мной! Когда небесные все силы Призвала, дни свои кляня, И застонала: «Милый, милый, Ужель разлюбишь ты меня!» В одно мгновенье гнев и пени — Всё разлетелося как дым,— И вот уж вновь в зеленой сени, Сплетясь руками, мы сидим. Глядим на море, где трепещут Заката яркие струи, И наши взоры так же блещут Златыми искрами любви. 1833

180. НЕАПОЛЬ, ПРОЩАЙ

(Посвящается М. В. А-г)

Неаполь, прощай! О, недолго мой взор Красою твоей любовался, Отливами дивными моря и гор, Лазурью небес упивался! Как изгнанный дух, покидая свой рай, С тобой расстаюсь я, Неаполь. Прощай! Прощай, голубой, полнозвучный залив, Живая Неаполя лира! В час ночи, когда твой немолчный призыв Носился по безднам эфира, Гремучий и жалобный, вещий без слов,— Мне мнилось: то голос отживших веков. И ты, мой любимец, надводный чертог, Ты, замок плавучий Капрея, Прощай! Кто прекрасного чувство сберег, Тот, в сердце твой образ лелея, Его сохранит до заката мечты, Как милые милого друга черты. А вот и Везувия грозный панаш, Как облако, к небу восходит. Привет тебе, старец, недремлющий страж! Очей с тебя странник не сводит И мыслит, тобою любуясь: «Вот он, Кем древнего мира обломок спасен!» Прощайте, балконов зелены шатры, Садов благовонные своды, Звон музыки, песни, ночные пиры, Разгул нищеты и свободы, — И ты, сорентинка, цвет юга златой, Поэзии Тасса отрывок живой! Край солнца, чудес вечно юных страна, Где создал Эдем свой Виргилий! На лаве твоей жизнь, как чаша, полна Без грубых забот и усилий; Душа, упоенная внешней красой, Ликует и пищи не хочет иной. О, что же отныне мой путь озарит Таким вдохновительным светом? Что душу, как ты, освежит, обновит И врежется в память заветом? Мне грустно; отныне мне счастья не знать: Кто видел Неаполь, тому умирать. Март 1834