Поезд на Солнечный берег
Шрифт:
В этом месте шахта расходилась в три стороны. Во избежание путаницы к каждому ходу была прикреплена табличка, дабы тот, кто вздумал бы проверить состояние подвалов Вуглускра, не заблудился ненароком в этом лабиринте.
Первая надпись, по левую руку от Ромула, лаконично гласила: «Для крыс». На надписи впереди значилось: «Для грабителей», а на правой – «Канализация». Ясно, что вторая табличка была приделана исключительно для отвода глаз, потому что дальше в трубе ждала мышкетерская засада, и тому, кто в нее попал, явно не поздоровилось бы. Принимая во внимание это соображение, а также горький
Следуя указаниям карты, вызубренной наизусть, на второй развилке он свернул опять–таки направо и пополз, поминутно роняя фонарик и чертыхаясь. В шахте сквозил ледяной ветер, и Ромул продрог до костей. Противогаз вскоре вышел из строя; едва не задохнувшись, Лиходей сорвал его с себя и тут чуть не задохся вторично. Странный, воющий звук коснулся его слуха; он приближался, грозно нарастая. Ветер, гулявший в трубе, обрушился на Ромула, толкнул его в спину, сбил с ног и поволок за собой. Ромул падал в вертикальной трубе, затем его несло по горизонтали, кружа и разбивая о стенки. Какой–то люк распахнулся перед злоумышленником, и он упал в большое мягкое кресло, стоявшее в комнате без окон и дверей. Прежде чем Ромул успел сообразить что–либо, на его запястьях защелкнулись автоматические наручники, бывшие частью подлокотников, так что теперь он не мог пошевельнуться. Люк захлопнулся. Комната, куда попал Ромул, имела очертания правильного восьмиугольника с девятью углами; стены ее, как и потолок, были выкрашены в черный цвет. По–видимому, Ромула здесь ждали; несколько человек в мышкетерской форме попивали тархун из глазированных кофейных чашечек и дружелюбно разговаривали. При виде Ромула один даже привстал от изумления.
– Уже поспел?
– Милости просим! – пробасил второй, детина впечатляющего роста и комплекции.
– Это новичок, сразу видно, – пояснил третий. – Ну–с, приступим…
Ромул сделал последнюю попытку вырваться из тисков, но наручники держали крепко.
– Я, собственно, не понимаю, в чем тут дело, – сказал он с заискивающей улыбкой. – Я просто гулял.
– Так и запишем, – согласился первый мышкетер. – Пиши, – обратился он к компьютеру. – Фонарь – один. Грабитель – один. Мешок для денег… Студень, обыщи его. Мешок для денег – один.
Второй мышкетер развернул мешок, который Ромул прихватил с собой в тот миг, когда недобрая звезда внушила ему надежду поживиться за чужой счет.
– Это тянет на пять миллионов, – задумчиво пробасил Студень. – А ты жадный, парень! Не надо быть таким жадным. Видишь, к чему это приводит!
– Прошу обратить ваше внимание на то, что мешок пустой, – шепнул Ромул, бледнея.
– Правильно, – сказал Студень. – Стараешься для вас, жмотов, стараешься, и все зря. Уж, кажется, человеческим языком написали: «Для грабителей», а они все в дерьмо лезут.
– Вы поменяли таблички? – беззвучно вскричал Ромул, ибо голос больше не служил ему.
– О чем это он? – удивился Студень. – Что написано, то и есть, но вы, как всегда, думаете, что написано то, чего нет. Вот народ! Исправь, компьютер: не пять миллионов, а десять. Такой пятью не удовольствуется, так что отягчающее обстоятельство налицо.
– Протестую, я невиновен, – заявил Ромул.
– Пока –
Ромул сник. Все его надежды рассыпались в прах, а будущее не сулило абсолютно ничего хорошего.
– Что же со мной теперь будет? – спросил он.
– Поместим тебя в изоляцию, – сказал Студень, – от мешков, фонарей и вентиляции. Ничего не поделаешь, приятель.
– И надолго эта изоляция?
– Двадцать пять лет, – пискнул компьютер. – Кодекс Дромадура, статья вторая, часть двести сорок восьмая, пункт девять а, подпункт третья римская, примечание гамма восемь.
– Это уже слишком! – возмутился Лиходей.
– Ромул – изготовитель фальшивых бубликов, – не унимался компьютер. – Ромул – фальшивомонетчик и вообще гад свинячий. Удвоить срок. Кодекс Дромадура, статья первая, часть семидесятая.
Мышкетеры переглянулись.
– Так–то вот, – сказал первый. – Хочешь тархуна? Все–таки пять десятков тебе светит, – вещь немалая. А тархун классный.
– Я хочу на волю, – уныло отозвался Ромул. – Скажите, а если я покаюсь, мне скинут срок?
– Не советую, – вмешался Студень, – могут еще добавить десятку за малодушие.
Ромул залился слезами: кресло содрогалось от его рыданий. Третий мышкетер пожал плечами:
– Послушай, это, конечно, не мое дело, но ты сам виноват. В конце концов, у тебя была хорошая работа. Если бы ты держался за нее, ничего бы не случилось.
– Пятьдесят лет! – стонал Ромул. – Пятьдесят! Неужели я так провинился? Я знаю одного парня, который летает и насылает дождь с ураганом, – и ничего! Скажите, что ему будет по вашему кодексу? А? А другой – я же видел собственными глазами, как его рука превратилась в лист. Ну? Что вы ему сделаете за это?
– Постой–постой, – вмешался первый мышкетер. – Кто это превращается в лист, а?
– Это же подсудное дело! – вскричал Студень.
Но Ромул уже разошелся, и унять его нельзя было никакими средствами.
– И что? И ничего! Меня тошнит от его физиономии! Куда ни плюнешь – всюду он! Надоел! Говорю вам: я сам видел. Он упал, и рука стала листом. Знаете, как у растений! Это вампир его укусил, когда он отвернулся. А она взяла и прикрыла ее. Может, она тоже, а? С ним заодно?
– Прекратить галдеж! – заорал компьютер. – Подсудимый, держите себя в руках!
Ромул стих и смотрел на мышкетеров обессмыслившимся взором. Первый из них подошел и сел перед ним на край стола.
– А теперь ты расскажешь нам все, что знаешь, и помни: твое спасение может зависеть от этого. Давай по порядку. Кто превращался в лист? Что за вампир? И какая такая она?
Наступило напряженное молчание.
– Да, – сказал Ромул, – я готов.
Сон тридцать второй
Когда Филипп отнял руки от лица, Ада, настоящая Ада по–прежнему была там. Молодой человек не решался поднять на нее глаза; и оба они стояли чужие, как враги.