Поездка к Солнцу
Шрифт:
— Ай-яй! — Бабка Бутид укоризненно качает головой.
— Я на коня сажусь, — отец уже обращается к бабке, — скачу по следу, чугунок нахожу. Думаю, замёрз парень или волки уже задрали.
— Волки! Я бы их топором, — говорит Андрейка.
— Вот тоже герой какой! — ухмыляется отец. — А чугунок зачем взял? Волчатину, что ли, варить?
— Это он с Дулмой играть хотел, — говорит бабка.
Андрейка отворачивает лицо: ему очень смешно. Пусть думают, что он хотел играть с Дулмой.
Бабка поспешно добавляет:
— Ладно, ладно, он больше не будет… Не плачь, Андрейка.
И тут
— Ишь, мать там беспокоится, а ему смешно! — стараясь сдержать улыбку, говорит отец. — Иди дров ещё принеси! — не глядя на сына, приказал он.
Андрейка выходит из юрты, за ним следом Дулма. Нянька и Катя.
— А ты как в чугунок хотел играть? — спрашивает Дулма.
Несколько секунд Андрейка молчит в нерешительности, а потом всё же открывает Дулме свою тайну.
С опаской поглядывает он на юрту и шёпотом рассказывает, как он захотел поехать к солнцу, как думал привезти в чугунке кусочки солнца в интернат и для своей юрты. А вместо солнца здесь оказались юрта, Дулма и бабка Бутид.
— А солнце вовсе не здесь! — Дулма звонко рассмеялась. — Солнце — вон оно!
Андрейка взглянул, куда показала Дулма, и увидел, что оттуда поднимается большое, раскалённое, как железная печка, яркое солнце. Оказывается, оно находилось не за Крестовой сопкой, а за Верблюжьей.
— Ладно! — решительно сказал Андрейка. — Когда будет ещё большое воскресенье, мы с тобой, Дулма, вместе поедем за Верблюжью сопку. Два чугуна возьмём. Ладно?
— Ладно, — согласилась Дулма. — Я тогда в первом классе буду.
— А я во втором! — с гордостью сказал Андрейка.
— Я тогда все буквы узнаю и буду учительницей, — доверчиво глядя на Андрейку, просительно сказала Дулма.
— Ладно, будешь учительницей, — великодушно согласился Андрейка.
Бабка Бутид попросила отца оставить Андрейку поиграть с Дулмой. Когда отец уехал и бабка угнала отару в степь, Андрейка и Дулма, не дожидаясь будущего года, всё-таки поиграли «в школу». Правда, Андрейка был «учительницей», а Дулма — «классом». Андрейке-«учительнице» было очень трудно, потому что «класс» ну ничего, ничего не знал! Ни одной буквы! И «класс» забывал вставать, когда его спрашивали. Но «учительница» была очень хорошая, она сказала: «А сейчас дети, мы с вами выучим стихотворение…»
И скоро «класс» сам, без подсказок, громко, не хуже Андрейки Нимаева, отделяя слово от слова, говорил:
— Рано… утром… малышок… в школу… к нам… стучится… открывайте… шире… дверь… Я… пришёл… учиться!
— Очень хорошо, дети! Дулме я ставлю пятёрку. А Фиске-Анфиске… — Тут «учительница» почему-то замолчала. Она хотела было поставить Фиске-Анфиске двойку, но это было несправедливо, и потому она сказала: — А Фиске-Анфиске тоже пятёрку. Она, дети, ябеда! — неожиданно закончила «учительница» и засмеялась совсем как Андрейка Нимаев.
Очень интересно было так играть!
Они вышли из юрты и увидели, что солнце совсем поднялось. До него стало далеко, только самолётом можно, но на самолёте Андрейка ещё не летал. Он теперь знал прямую дорогу к солнцу, его больше но обманешь. Дорога эта лежала прямо перед Андрейкой: вон Крестовая сопка, а за ней Верблюжья. Именно между горбом и головой этой
Ах, скорей бы, скорей новое большое воскресенье!
Слово не воробей
Дни теперь стали длинные. Когда бы Андрейка ни заснул, утром он просыпается рано. Каждую ночь ему снится, что он спит в своей юрте. Снится, что его будит Нянька: подойдёт и стягивает с него зубами одеяло.
А во дворе кричит коза Катька, бодает рогами дверь юрты, стараясь открыть её. Рыжик весело ржёт, в нетерпении бьёт копытами, требует седло и уздечку с серебряными бляхами!
Бляхи звенят, звенят. Рыжик ржёт всё громче, Катька кричит-надрывается, к ней присоединяется Нянька со своим пронзительным лаем. А в общем оказывается, что Тудуп заиграл на горне и спугнул Андрейкиных друзей.
Раньше Андрейка постарался бы доглядеть свой сон, но сейчас он нарочно широко открывает глаза и молча поднимается на зарядку.
Тудуп думает, что Андрейка стал очень дисциплинированным. Андрейка же думает, что подкараулит утром «Победу» председателя колхоза, заберётся в багажник, туда, где шофёр Миша хранит запасное колесо, и тайком уедет в степь… Ну как ему жить одному в интернате, когда в степи светит такое солнце!
Тудуп — большой парень, комсомолец, ученик восьмого класса. Но что Тудуп знает о солнце? Ничего.
Что знает о солнце Афоня, друг Андрейки? Ничего. А учительница Вера Андреевна? Может быть, она знает, где на ночь прячется солнце, знает и молчит?
С Тудупом вообще нельзя ни о чём говорить, он учится только на пятёрки, а летом зарабатывает в колхозе трудодни. Ему некогда говорить, он всегда занят.
Афоня другое дело. Афоня рад говорить сколько угодно, но с ним только интересно баловаться. А про солнце он как-то сказал:
— Врёшь ты всё, Андрейка. К солнцу ты не ездил, всё врёшь и выдумываешь. На собаке разве доедешь до солнца! Если бы у тебя был самолёт, тогда другое дело. А самолёт таким маленьким не дают.
Андрейка, конечно, обиделся. Это очень плохо, но он не забывал обид. Раньше бы он просто побил Афоню, но теперь этого сделать нельзя. С тех пор как Андрейка узнал, что дядя Костя Суворов — Афонин отец, драться с Афоней ему невозможно. Ведь он дал дяде Косте слово не бить Афоню, а слово у настоящего мужчины крепче железа. Это знает всякий.
Отец, например, дал слово на колхозном собрании от каждой овцы настричь по пять килограммов шерсти. Кто бы стал уважать Арсена Нимаева, Андрейкиного отца, если бы он не сдержал своего слова? Как показался бы Андрейка на глаза тому же Тудупу или самой зловредной девчонке, какая только существует на свете, Фиске-Анфиске, если бы отец настриг от каждой овцы не пять, а четыре килограмма? Четыре — это тоже не мало, но для Арсена Нимаева мало. «Слово не воробей, выпустишь — не поймаешь», — говаривал дед Егор. И это правда. Воробей очень вёрткий, хитрый, быстрый, но поймать его можно, а слово… Слово не воробей. Человек выпустил его из своего рта, и оно разлетелось по всему свету и, сколько людей его услышало, каждому залетело в ухо и живёт там. Попробуй достань!