Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

₁₈₉₁

БИБЛЕЙСКИЙ МОТИВ

Крадется к городу впотьмах Коварный враг. Но страж на башенных зубцах Заслышал шаг. Берет трубу, Трубит во всю мочь, Проснулась ночь. Все граждане — прочь С постели! Не встал лишь мертвец в гробу. И меч Говорит Всю ночь. Бой в каждом дому, У каждых ворот. — За мать, за жену! — За край, за народ! За право и вольность — кровавый бой, Бог весть — умрем или победим, Но долг свой выполнил часовой, И край склоняется перед ним. Не спавшему — честь! Подавшему весть, Что

воры в дому, — Честь стражу тому! Но вечный укор, Но вечный позор, Проклятье тому — Кто час свой проспал И край свой застал В огне и в дыму.

₁₈₉₄

КОШЕЧКА, НЕ ШЕБУРШИ…

Кошечка, не шебурши! Мышь, не шурши! Мой ненаглядный Уснул в тиши. Теленок-глупыш, Что ты мычишь? Может проснуться В люльке малыш. И ты, ветерок, Не вей, не гуляй! Проказник-щенок, Молчи, не лай! Слышишь? — Молчок! Прикуси язычок! Мальчик уснул, Лег на бочок.

НОЧНЫЕ СТОРОЖА

(Подражание благочестивой песне)

А ночь — просто чудо! Тиха, бестревожна! Но бойтесь огня! Но с огнем — осторожно! Без жара, без пылкости лишней! Захлопните ставни и двери замкните, Смежите ресницы и уши заткните, Храните, как учит всевышний. А если не спится, внимайте затишью, В затишье летают летучие мыши. Как славно, как свято, как тихо! Услышите крики, иль смех, или споры, Иль стоны — не бойтесь, мы ходим дозором! Мы вас охраняем от лиха. Будь проклят, кто дрогнет, кто встанет с кровати, Кто пламя зажжет в очаге или схватит Трубу и сыграет побудку! Пусть в огненном пекле сгорают их души! А здесь все костры мы потушим, потушим, Мы смотрим, мы слушаем чутко! Вы спите! Мы просим, мы к богу взываем С молитвой — пусть туча придет грозовая, И небо, по воле господней, В свинец превратится! О, сжалься над нами, Луну погаси ты и звездное пламя, И сразу вздохнем мы свободней! Мы всех заклинаем, мы молим тревожно: Огня берегитесь! С огнем — осторожно! Ни звука! Ни смеха! Ни стона! Ни свечки — в мозгу и в душе — ни зарницы! Во мраке могильном лишь спать и молиться! Мы, стражи, — бессонны, бессонны!

ЛОДОЧНИК

Вот и кончилась гроза, Просветлели небеса. Крыши мокрые блестят, И ручьи бегут, журчат. Все бегут, бегут, бегут Там и тут. Лодку я пустил в ручей, Парус я приладил к ней, И на крыльях ветерка Понеслась она, легка. Ты в какие же края Мчишься, лодочка моя? Может быть, туда летишь, Где цветение и тишь, В край зелено-голубой?… Так возьми меня с собой!

* * *

Будь я господь, я б нечестивца наказал Особым наказаньем: Все блага бы ему пообещал, Потом — казнил бы ожиданьем!

₁₈₉₄

В БАГРЕЦ ОДЕТЫЙ КЛЕН

Еще стремится ввысь В багрец одетый клен. Но тучи пронеслись, И сразу блекнет он. В испуге ствол застыл, Встречая зимний шквал; И лист слезу пролил — Я умер! Я увял! Не долог зимний сон, Придет весна, и вдруг Зазеленеет клен — На радость всем вокруг! — А я? — вздохнул листок, — Что станется со мной?… — Ответ зимы жесток: — Истлеешь ты весной!

₁₈₉₄

ГДЕ МЫШКА ЖИВЕТ

Спросил я мышку: — Где твой домишко? — И мышка молвила в ответ: — Тебе открою я секрет! Но только эту тайну Не выдай кошке ты случайно, — Она примчится — цап-царап! А я боюсь когтистых лап, Хоть я шустра, хоть я лукава! Так, значит, так — ступай направо, Левей потом, за уголком Увидишь кринку с молоком; Шажок вперед, два шага вкось, Полшага вкривь… Ты видишь, гость, Вот эту дверочку в стене? Она ведет ко мне! А вот и лесенка винтом! Ступенька вниз и вверх потом, Ступенька здесь, ступенька там, Потом опять наискосок… Согнись-ка лучше пополам, Ведь дверь низка, а ты высок.

ЭТЕЛЕ

Этел, Этеле, мой свет, Что ты любишь и что — нет? Растерялась наша Этя И не знает, что ответить. Впрочем, сам я дам ответ, Что ей любо и что нет. По утрам лежать в кроватке — Ах, как славно, ах, как сладко! Если скажешь — время спать! — Ненавистна ей кровать. Леденцы ей очень любы, Ей противно чистить зубы, Грызть орешки ей не лень; Умываться? — Через день! Есть печенье — наслажденье, А ученье? — Ох, мученье! Гребешок?! — Чтоб он пропал! Все как будто я сказал…

ТРИ ШВЕИ

Потухший взор, увядший рот, На бледном лбу холодный пот, Лицо — как выцветший лоскут. Вздохнут, спины не разогнут — Шьют три швеи, все шьют да шьют! Иголки блеск, полотен снег… Твердит одна: — Просвета нет, Я шью и шью, а дни летят, Я шью — который год подряд, Но к свадьбе не сошью наряд… Меиру-чудотворцу я Отдам пятак — пошли в мужья Хоть престарелого вдовца, Хоть многодетного отца — Дожить бы только до венца! Вторая молвит: — Шить, строчить… Встрочить в косу седую нить… В глазах темно, на сердце — мрак, Стучит в висках — машине в такт — Та-та-так-так, та-та-так-так! Сказал мне некий молодец, Зачем кольцо, зачем венец? Гуляй, покуда молода! А год пройдет — и что тогда?… Тогда — беда, тогда — беда! И третья молвила швея: — В чахотке я, ослепла я, Что ни стежок — то тяжкий стон… С другой сыграет свадьбу он! Ему я не желаю зла. Любовь была, любовь ушла!.. Кагал мне саван даст льняной, Кагал поплачет надо мной… В земле я буду отдыхать — Я буду спать, я буду спать!

₁₈₉₅

* * *

Часто мнится мне — Мы мертвы давно; Даже горе нам Лишь во снах дано. Средь скорбей своих Ищем мы судьбу, Хоть давно мертвы И лежим в гробу!

МОРИЦ ВИНЧЕВСКИЙ (1856–1932)

СЛЕПОЙ МУЗЫКАНТ

Там в Чипсайде, вблизи монумента, Ежедневно, ни мертв и ни жив, Чуть касаясь рукой инструмента, Мой слепец, в ожидании цента, Извлекает печальный мотив. Кем он был? И откуда явился? Как бессильно его колдовство! Со стеной серокаменной слился, В голый камень костями вдавился, — Я один и приметил его. Потому что знакомы мне звуки, Что слетают с надтреснутых струн, В них вдохнул бесприютности муки, Одиночество, горесть разлуки Еле слышный скрипач-говорун. Там в Чипсайде, вблизи монумента, Вновь людской закипает поток, Набегая, струясь, точно лента, Размывая напев инструмента, Чтобы он опечалить не смог.

МОИ ГОЛУБИ

Двух голубей родных сердцебиенье — «Он» и «она» — в моем глухом жилище; Они б могли поэту вроде Гейне Немало дать для вдохновенья пищи. Он бы воспел их нежный чистый облик Легчайшими словами-жемчугами, Вовек не стерлись и вовек не смолкли б Слова, что стали дивными стихами. Но я таким уменьем не владею. Хоть на птенцов глядеть — не наглядеться, Молчу и только сердцем холодею: Что рассказать об их счастливом детстве! Так редко вижу, чтоб они смеялись, Не им сверкает солнечное небо: Дневных лучей соломенная малость В лачуге, где, голодные, без хлеба, Заброшенные маленькие птицы Худые тельца зябко прикрывают, Молчат, смежая мокрые ресницы, Как будто спят, а может — умирают…