Как Божья свеча – солнца луч безмятежный —Сияет твой взор непорочный.Как отблеск серебряный россыпи снежной,Лицо твоё в час полуночный.Как капли росы на соцветиях розы,Глаза твои в свете зарницы.И грусти ночной золотистые слёзыНаводит луна на ресницы.Как слава Сиона весь край наш родимый,Так страсть грудь твою наполняет.Там властвуют чары, там прелесть любимойИ сердце и душу пленяет.Идём же со мной, Шуламит дорогая,И будешь, в стране наших грёз расцветая,Цветов её дивных чудесней.И там, среди лилий долин, моё счастье,Забудешь печаль, как весною ненастье,И песней звучать станешь. Песней!
«Сион незабвенный! Отсохни, десница…»
Сион незабвенный! Отсохни, десница,Коль я о тебе позабуду!Пусть в яму сойду, коль душою стремитьсяК руинам Сиона не буду!Прилипни, язык, влаги жаждущий, к нёбу,И высохни сердце от боли,Коль слёз мне не хватит, чтоб плакать до гробаО муках Сиона в неволе!Пусть рухнет мой кров, пусть скитаться по норамЯ буду в лохмотьях и в горе!Червей стану есть и покроюсь позором,Коль слава Сиона в позоре!Оплот мой единый!
Меня неизменноТы греешь своими лучами!И даже в могиле, средь гноя и тлена,Почувствую я твоё пламя!
Пока жар души глубокоВ груди еврея пылает,И он к пределам востока,К Сиону взор устремляет —Ещё дано воплотитьсяНадежде нетленной:В страну отцов возвратиться,В Давида град [17] незабвенный.Пока, как из полной чаши,Дождями слёзы струятся,И верные братья нашиК надгробьям отцов стремятся,Пока ещё нашей СвятыниВ глазах горит отраженье,Пока еврей и понынеСкорбит о её крушенье,Пока потоки Ярдена [18]Кипят и неугомонноС великим гулом и пенойВ Кинерет текут с Хермона,Пока песок запустеньяНочная буря взметает,Пока дочь Сиона теньюСреди руин обитает,Пока ещё есть евреи,Встающие в час урочный,Оплакать прах ИудеиСлезой молитвы полночной,Пока ещё кровь, вскипая,Струёй бежит в наших жилах,Пока роса голубаяЛежит на святых могилах,Пока в груди, как и прежде,Еврейское сердце бьётся —Ещё верны мы надежде,Что благом Бог отзовётся.Внимай же, о брат мой милый,И помни слова пророка:Пока не иссякли силы,И взор устремлён к востоку —Ещё дано воплотитьсяНадежде священной!В страну отцов возвратиться,В Давида град незабвенный!
16
Начало стихотворения (вторая строфа изменена) стало гимном Израиля.
17
Иерусалим.
18
Иордан.
Мордехай Цви Мане
1859, Радошковичи (Белоруссия) – 1886
Роза
Как блещешь ты, роза, весенней красою!Полны твои вены рубином багряным.То плачешь, сверкая вечерней росою,То взором сияющим льнёшь к моим ранам.Цвет белый, цвет жёлтый – всю гамму цветеньяТы в завязи прячешь, и ждёшь, что природа,Тебе аромат подарив от рожденья,Добавит к нему запах дикого мёда.И с тихим жужжаньем пчела золотаяУкрасить тебя блеском крыльев стремится.Пьёт сладкий твой сок, над тобою витая,И ты оживаешь, вспорхнув словно птица.
Моей музе
Лишь голос услышу твой утренней ранью,Пробудится сердце, воспрянет, как птица;Навстречу рассвету, навстречу сиянью,С тобой, моя муза, душа устремится.Очнусь от дремоты, и струны настрою,В твоё изолью я, любимая, лоноВсе чувства мои, наслаждаясь тобою,И рад буду жизни, тоской утомлённый.И слыша твой голос, забуду невзгоды.И в утренний час, с восходящей зарёю,Увижу всю прелесть ожившей природы,И неге весенней я сердце раскрою.И если душа, словно в миг сотворенья,Полна первозданной надежды и силы —Зачем же твердить мне, что нет избавленья?С тобою я счастлив до самой могилы!
Мой идеал
Солнце к западу склонилоОгненное лоно,Озарило светом алымДали небосклона.Мир в покое. Не услышишьШума до рассвета;На пригорке, в отдаленье —Там приют поэта.Как ты мил, расцвет весенний!Голос мой немеет:Он твоё великолепьеВыразить не смеет.Но весна душе надеждуВозвратит – и с неюГолос мой, забыв печали,Зазвучит сильнее.Мир в покое до рассвета.Кажется – не дышит;Но крыла внезапный трепетДаже сонный слышит.Это аист надо мною,Белизной сверкая,Взмыл в простор и путь свой чертит,Небо рассекая.Ах, и мне б такие крыльяИ стремленье птичье!Полетел бы прочь, срываяРабское обличье!И в полях моей отчизны,Ветром исцелённый,Стал бы петь, как пел Галеви [19]У руин Сиона.Где ты, где, земля святая?Сердце искры мечет;Душу грустную и телоТвой бальзам излечит.И блаженство и отрадуСилою целебнойНаконец-то мне подаритВоздух твой волшебный.В золотых лучах рассветаЗаблестели росы;Вышли рано земледельцыС песней на покосы.Собирает рог пастушийС водопоя стадо;И напев невесты юнойСлышится из сада.На заре и я бы вышелС пахарями в поле;Затянул бы с ними песню,Позабыл о боли.Позабыл бы скорбь, увидевЛик надежды милой;И вернул бы я весельеИ былую силу.Чтоб тебя, Земля святая,Воспевать до гроба!Так пускай же к возрожденьюМы воспрянем оба!
19
Поэт Йегуда Галеви.
Шмуэль-Лейб Гордон
1867, Лида (Белоруссия) – 1933, Тель-Авив
У надгробья невесты
Стоит со мной рядом, и словно живая,В глаза мои взором глядит голубиным;Молчанье. Лишь роща шуршит вековая,И сладким напевом звенит соловьиным.И светлая россыпь – жемчужин крупицы —Всё так же на облике светится юном;Взлетает, сияя, и к ней на ресницыСпускается вновь отражением лунным.Лишь ветер подует – и чёрные прядиНа лоб ей ложатся крылом воронёным.Вздымаются волны в чарующем взгляде,И тонет душа в этом море бездонном.Лучом к её чистым устам приникая,Ей месяц с теплом и участьем внимает;Целует
её – и меня утешая,Дрожащую руку мою обнимает.И лунному сердце подвластно объятью —Душа семикратным заполнена светом;И вместе с сияющей звёздною ратьюК высотам стремится, любовью согретым.Но стонут печальные арфы страданья,И лишь соловьи не смолкают, ликуя.Не этот ли образ – гранит изваянья,Красу ледяную в себе унесу я?На облик любимой смотрю я угрюмо,И в сердце потухшем не слёзы, а камни.А роща полна неумолчного шума,И песня прощанья в округе слышна мне.Доносится стон, в грудь мою проникая,И сердце становится мягким, как глина.Что это за стон? Не душа ли живая,Как эхо разбитого плачет кувшина?И гаснут неяркие жёлтые блики:Луна в облаках наплывающих тонетС печатью страданья на сумрачном лике —И только душа безутешная стонет.Довольно! Ни возгласы горя, ни стоныНам стати её не вернут лебединой;Пусть струны притихшие скрипки влюблённойО жизни поют среди ночи пустынной!Мерцание гаснущих звёзд на рассвете,Багряное солнце, волнение нивы,Журчание вод, ароматы соцветийИ утренних птичьих напевов изливы —Все прелести мира! Куда вы пропали?Чьи чёрные тучи светило затмили? —И певчие птицы умолкли в печали,И скорбные лилии стебли склонили.Кто был тот безумец, преддверие адаОткрывший бездумно навстречу сиянью?Кто высушил свежесть весеннего сада?Кто предал красу и любовь поруганью?Как ягод созревших тяжёлые гроздья,Вином молодым её очи пьянили;Она ненадолго пришла, словно гостья,И ей черепки на глаза положили [20] .Теперь отдыхай от нужды и от болиВ пристанище вечном. Забудь всё, что было!С тобою останусь и я: в этом полеДуши моей мёртвой и сердца могила!
20
Еврейский траурный обычай.
Хаим-Нахман Бялик
1873, Рады (Украина) – 1934, Вена
К ласточке
Привет тебе, ласточка! Снова вернуласьКо мне под окно ты весною;Из дальних краёв, где ни снега, ни вьюги,Вернулась ты петь предо мною.Быть может, споёшь мне, быть может, расскажешьО странах чудесных восхода?Скажи, неужели там те же страданья,Что множатся здесь год от года?Привет принеси мне от братьев в Сионе,Своё засевающих поле!О знают ли братья-счастливцы, как горько,Как тягостно бремя неволи?О знают ли, сколько врагов беспощадныхМеня окружают повсюду?Пой, ласточка, пой о стране благодатной,Подобной весеннему чуду!Привет принеси мне от стеблей в долинах,От гор каменистых, но милых!Утешит ли Бог свой народ, коль в СионеЗабвенье и пыль на могилах?Всё так же ль, как прежде, Шарон [21] и ЛевонаПолны ароматом бальзама?Поник ли главою лес кедров Ливана,Иль высится гордо и прямо?Нисходят ли жемчугом росы Хермона,Иль падают в землю слезами?По прежнему ль светлый поток ИорданаВ долине журчит меж горами?И тучи, как ночь, расстилаются ль так жеНад склонами, дню в укоризну?О предках моих спой мне, ласточка, песню,О павших в боях за отчизну!Скажи мне, что теплятся древние всходы,Моим орошённые потом;И я расцветал на свободе когда-то,Но вяну и гибну под гнётом.Скажи мне, родная, о чём тебе тайноШептали кусты полевые?О том ли, что грезят, раскинувшись лесом,Шуметь, как стволы вековые?А братья мои, что в слезах засевали,Колосья срезают ли с пеньем?Будь крылья, и я б полетел любоватьсяМиндаля и пальмы цветеньем!Но здесь не могу, в этом крае печальном,Как ты, петь в весеннюю рань я,Лишь горестный плач от меня ты услышишь,Лишь траурный вопль и стенанья.И что мне поведать тебе, дорогая,В предутренний час у порога?Что муки мои и несчастья всё те же,Лишь стало их больше намного?Вернись же обратно к отрогам скалистым,Лети же к пустыням и зною!Ведь если жилище моё не покинешь —Рыдать будешь вместе со мною.Но нет в бесконечных слезах утешенья,И сердце они не излечат;Так много страданий, что взоры тускнеютИ прежние искры не мечут.Нет сил больше плакать, иссякли надежды,Конца нет тоске и унынью…Привет тебе, ласточка! Пой, дорогая!Ликуй под весеннею синью!
21
Саронская долина, упомянутая в Песни Песней.
Очи
Там, в тени дубов косматых,Заблудившись в чаще,Повстречал и я впервыеВзор её манящий.Солнце поздними лучамиМеж ветвей светило;Словно горсть монет бросая,Листья золотило.Шла в лесной тени – красиваИ лицом и станом;И закат мерцал на косахОтблеском багряным.Опускались блики светаИ у ног мелькали;И тогда в глазах, как звёзды,Искры засверкали.И она остановилась,В тишине застыла;Очи чёрные – два угляПламя охватило.Как они сияют, Боже,И горят, и точат!Этот взор её волшебный,Что сказать он хочет?Но змеиным обернулсяВзор её оскалом;Стал свирепым ликом кобры,Ненасытным жалом!Жгучий яд в меня вливает,Жаждет моей плоти;Сгинь же, демон! Шаддай, Шаддай [22] !Лилит [23] на охоте!И пропал коварный призрак!Только с этой ночиВсё следят, следят за мноюОчи… Ах вы, очи!
22
Бог Всемогущий.
23
В еврейской традиции и фольклоре – ночной призрак, демоница, убивающая младенцев вредящая роженицам; суккуб, соблазняющий мужчин.
Песнь Израиля
Я Богом Всесильным не избран для брани,Дух брани и кровь не приемлю душою;Ни трубы, ни крики в воинственном стане —Не саблю, а лютню ношу я с собою.Но счастлив герой, полный доблести львиной,И молот ему по плечу и секира;И горе поэту, чьё сердце пустынно —Не может глухих пробудить его лира.Так звонкая песня Израиля сталаТоскливым напевом страдающей плоти,Заброшенной в плесень сырого подвала,Гниющей и чахнущей в смрадном болоте.