Погибшая страна
Шрифт:
Подводя итоги достигнутому, Ибрагимов заметил:
— Если теперь нам удастся открыть такой способ химического разбальзамирования, при котором мертвые ткани мумии не пострадали бы, мы могли бы считать разрешенной первую половину задачи.
— Я думаю, — отвечал ассистент, — химическим способом можно восстановить любую материю, все ее первородные качества.
Они углубилась в работу. Прошло несколько часов прежде, чем они сумели прийти к желаемым выводам. Теперь все дело сводилось к следующему: если бальзам растворить при температуре ниже нуля, то телесные ткани не поддадутся разрушительному действию раствора. Придя
— Я думаю, — заметил при этом Ибрагимов, — древние знали, что делали. Вряд ли они поместили бы препарированные внутренние органы в среду, убивающую их жизнеспособность. Гондванцы, по всей вероятности, приняли меры к предотвращению возможного распадения тканей сердца.
— Нам они оставили самую трудную часть задачи: оживление, — нахмурился ассистент.
Ибрагимов подумал.
— Науке, — сказал он, — известны результаты опытов профессора Звардемакера. Он заставлял биться сердца, извлеченные из человеческих трупов, через некоторое время после смерти их обладателей. Попытаемся повторить его опыт.
Во избежание риска ученые умертвили предназначенного для экспериментов кролика из зоопитомника «Фантазера» и поместили сердце его в гондванский мумифицирующий раствор. На следующее утро они извлекли это сердце из сосуда, промыли его и стали пропускать через него особую питательную жидкость, по своему составу не отличающуюся от крови. Введенная в кровеносные сосуды сердца, жидкость медленно проходила через него; однако никакой деятельности сердце не проявляло.
— Сердце мертво! — нервничал Ибрагимов. — Наука установила, что жизнедеятельность организмов всецело зависит от состояния вещества, называемого гормоном. Гормоны имеются и в мертвых, и в живых органах. Разница между первыми и вторыми заключается в том, что в живом сердце гормоны деятельны, а в мертвом — не деятельны. Попробуем перевести их из состояния пассивного в активное. Мы знаем: жизнь сердца обусловливается радиоактивной энергией, содержащейся в крови, в соединении ее с калием.
Ибрагимов подвергнул мертвое сердце кролика действию радиоактивных лучей.
В открывающиеся наружу концы сосудов подвешенного сердца были вставлены трубки, через которые под определенным давлением воздуха пропускалась питающая жидкость.
Через полчаса после включения лучей радио мертвое сердце слегка дрогнуло. По-видимому, в этот момент ткани впитали кальций и прочие недостающие им вещества. По мере того, как радиоактивные лучи восстанавливали неизвестное еще в точности соотношение составных веществ телесных тканей, гормоны переходили в деятельное состояние!..
Сердце начало биться! Кроличье сердце ожило!
Ибрагимов выключил лучи радия и вместо первой жидкости стал пропускать другую, иного состава, поглощавшую калий. Сердце тотчас же остановилось, ибо без калия нет жизни.
— Теперь можно рискнуть проделать опыт и на человеческом сердце, — не сказал, а скорее прохрипел возбужденный Ибрагимов.
Затаив дыхание, оба ученых приступили к опыту. Они прекрасно помнили все детали эксперимента над засохшими в янтаре насекомыми. Эти поразительные результаты в побудили их решиться на такой дерзкий шаг.
Отличие новой операции от операции с кроличьим сердцем заключалось в том, что питательную жидкость, как это делал в свое
Оказалось, температура человека, жившего во времена Гондваны, сильно разнилась от современной, превышая ее на полтора градуса.
Это было тем более интересно, что подтверждало теорию происхождения видов. Сходство температуры древнего человека и человекообразных обезьян стояло в одном ряду с такими явлениями, как сходные по длине конечности, удлиненный череп и выдающаяся нижняя челюсть.
Все эти предварительные манипуляции, а также и нервное возбуждение утомили их. Они решили немного отдохнуть. Совершенно обессиленные ученые направились в кают-компанию.
Время было раннее, шел только четвертый час. В каюте еще никого не было.
Исследователи присели возле громадного окна. За прочной стеной стекляризованного металла царила глубокая придонная ночь. Бесчисленные стаи фосфоресцирующих рыб кружились вокруг «Фантазера». Разноцветные огоньки мелькали среди самосветящихся кустообразных «водо-рослей-животных»… Всегда с интересом наблюдавший за жизнью океанских пучин, Ибрагимов сегодня был безучастен. Он очень вяло воспринимал теперь этот водоворот жизни и сидел нахмуренный и сосредоточенный, словно окружающее перестало для него существовать.
— Самое трудное впереди. Не знаю, как мы справимся с загадкой оживления мозговых тканей, нервов. Это гораздо сложнее того, чем мы сейчас занимаемся, — сказал он, отвечая на свои мысли.
Ассистент сам давно уже задумывался над этим вопросом. Кое-какие пути им были, впрочем, намечены и теперь, когда зашла речь, он высказал свои соображения.
— Помните, как Гальвани открыл электричество? Его знаменитый опыт с мертвой лягушкой? Там основную роль играли провода — нервы. Не исходить ли в своих построениях и нам отсюда?
Мысль была неплохая. Ткани мозга так же, как и все остальные ткани человеческого организма, в числе важнейших составных частей своих имеют белки. Смерть вызывается свертыванием этих белков; электротоки, акт деятельности мозга зависят, помимо того, и от количества воды, содержащейся в протоплазме. При уменьшении влажности протоплазма густеет, то есть, другими словами, мозг умирает.
— Знаете что? — поднялся вдруг ассистент. Глаза его блуждали, выдавая подавляемое им волнение. — Без особого труда добиваются искусственного возбуждения деятельности сердца. Искусственное кровообращение должно оживить весь организм. Следует только вспомнить теорию знаменитого Гентера, заявившего, будто «жизнь человека, пожалуй, можно продлить до тысячи лет, если овладеть тайнами анабиоза.» А что такое анабиоз? Скрытая жизнь? Граница жизни и смерти?
— Вы забыли последнее его заявление. Гентер признался, что произведенный им опыт с двумя замороженными карпами разочаровал его. Впрочем, наших работ мы во всяком случае не бросим!
Ибрагимов снова направился в лабораторию.
Исследователи подошли к самой серьезной задаче — сращиванию перерезанных органов.
Рассуждения их были, как будто, бесспорны: если продолжают жить порознь ампутированный человеческий палец и потерявший его человек, — разве уж так невозможно соединить их вновь и добиться совместной их жизни, срастить их?