Погибшая страна
Шрифт:
«Оживленная через двадцать пять тысяч лет после гибели родного материка, она может погибнуть из-за того, что не учтены ничтожные обстоятельства, необходимые для ее жизни в современных условиях», — родилось однажды в его взбудораженной голове. И тут же мысль перескочила внезапно:
«Почему силы изменяют мне, молодому, бодрому и здоровому? Почему вдруг расшаталось мое здоровье?»
— Я отвык от климата юга СССР! — воскликнул он.
Климат. Вот где крылась тайна тысячелетий. Расположенная в экваториальной полосе в дни жизни Гонды родина приспособила
«Из тропической полосы она переселена в лучшем случае в субтропические широты, — разгадал он. — К тому же, как могла измениться среда в течение двадцати пяти тысяч лет!»
Ученый восстановил в памяти все, что познала наука наших дней в области акклиматизации.
«Человек — высшее из млекопитающих существ. Но и его организм подвержен действию общих всему органическому миру законов».
«Люди в равной мере со всеми животными подвержены влиянию среды. Этого забывать нельзя!»
«Если бы Гонда была оживлена в условиях, весьма сходных с гондванскими, — стало понятно ему, — несомненно, ее организм приспособился бы быстрее и легче».
Гондванка же была перенесена не только в отдаленную эпоху, но и в другой климатический пояс. Медленно, постепенно изменяющиеся условия, может быть, и не так разрушительно подействовали бы на нее, как новая, совершенно иная обстановка, в которой она никогда до сих пор не жила, к которой она не привыкла и которая обладала отличными от прежней свойствами.
Черная, желтая, белая расы.
«Не случайно же это все!»
Пигмеи, карлики, обитающие в девственных лесах тропической Африки и высокорослые народы. Чернокожие и белокожие.
Одни и те же причины действуют в наши дни, действовали и в прошлом. Приспосабливание к новому климату развивается постепенно. Три-четыре помещенных в иную обстановку поколения — и совершенно изменяется человеческий организм. Возврат последнего к прежним условиям почти невозможен.
Под влиянием температуры, влажности, высоты суши над уровнем моря и целого ряда других причин развиваются расовые особенности. В определенных климатических условиях человеческий организм вырабатывает и определенные особенности. Химический состав крови — изменение, быть может, и незаметное с первого взгляда.
Ибрагимов вспомнил, как в ранние юные годы он путешествовал по СССР. Однажды — дело было в далекой Якутии — его поразила жадность, с которой якут поглотил огромное количество рыбьего жира. Шестилетий малыш выпил сразу около четырехсот граммов противной жидкости.
«Что было бы со мной?» — задал Ибрагимов себе вопрос.
Ответ получался простой. Жиры способствуют более энергичному выделению животной теплоты, обильно теряемой в полярной полосе. Естественно, что якуты привыкли к потреблению пищи, совершенно не свойственной жителям южных стран.
Не было ничего удивительного в запомнившемся Ибрагимову примере. В различных широтах земного шара различны и температура и состав атмосферы — сухой в одних местах, влажной — в других, горной и низменной; наконец, разнообразен
Впрочем, следовало ли Ибрагимову чрезмерно углубляться в обоснование расшифрованной им загадки, если к его услугам имелся такой неопровержимый и веский довод, как поразительное различие длины кишечника народностей, питающихся главным образом растительной пищей, от потребляющих преимущественно жиры и мясо?
«Возможно ли было упустить из виду такое существенное обстоятельство?» — воскликнул про себя Ибрагимов.
Каждая пядь земли, почти каждое растение в заповеднике являло собою представителей определенного вида наземной флоры и фауны. Вывезенные из всех частей света устроителями гондванского уголка, первоначально они подвергались изучению, выбирались из культивированных раньше сортов, из тех, о которых можно было со всею ответственностью сказать, что они акклиматизированы.
Таким размышлениям предавался ученый.
Оживленная женщина время от времени приходила в себя. Бывали минуты, когда на ее лице загорался румянец, в сиреневатых глазах зарождалась бодрость. Она поднималась с постели и принимала немного пищи. Но вслед за этим наступала реакция. Тяжелый сон сковывал ее тело. Порой трудно было понять, спит ли она или смерть близится к ней, вырывая ее из нового для нее мира.
Ибрагимов прислушивался к ее дыханию. Ни горячего выдоха, ни медленного колебания грудной клетки. Ничто не показывало жизни.
«Может быть, летаргия?»
Он метался по заповеднику, стараясь рассеять свои сомнения.
«Неужели победа над смертью не удастся?»
Ибрагимов применял все известные ему средства, пытаясь привести Гонду в сознание. И когда удавалось ему оживить ее, он вновь вдохновлялся, вновь убеждался в глубокой, неодолимой силе знания.
А в заповеднике расцветала жизнь.
С каждой неделей бодрее становились акклиматизированные животные. Буйнее раскидывали свои ветви растения. Махрово-красочными соцветиями покрывались деревья. Стоило на безоблачном небосклоне появиться дождевым тучам, как жаждущие влаги, укрывающиеся от зноя мексиканские аквилегии развертывали свои нежные пасти, страстным желанием трепетали болотистые лотосы.
Иногда Ибрагимов пускался в обход заповедника.
Глубокие пропасти, отрезавшие уголок Гондваны от внешнего мира, являлись надежным препятствием: не будучи в силах перебраться через ущелья, животные мирно паслись на лужайках, обзавелись свойственными каждому из них убежищами.
Лишь изредка отмечал ученый отдельные экземпляры неприжившихся представителей и тотчас же выселял их из пределов заповедного уголка.
Шли дни, наполненные тревогами, чередуясь с долгими беспокойными ночами.