Погоня за призраком
Шрифт:
— Так-то лучше будет, — сказал Муха, вынимая из пистолета обойму.
В кармане у лейтенанта оказалась большая связка ключей. Муха отцепил ее от кожаного шнурка, прикрепленного к поясу, бросился к запертой железной двери.
— Митя, ты здесь?
— Да здесь я, здесь, — раздался из-за двери раздраженный голос Боцмана. — Не хрена было его уговаривать. Вырубил бы уж давным-давно, да и дело с концом!
— А сам-то чего ж не вырубил? — поинтересовался Муха, подбирая ключ к замку. Наконец это у него получилось, щелкнул замок, и дверь открылась.
— Руки он мне сковал, скотина, а то бы...
— Никак у нас с тобой, Митя, не получается с властью по-хорошему договориться.
— Это точно. Но ты все равно поторопись-ка, Олег, он ведь и вправду оперативников
Муха снял с Боцмана наручники, и они, прихватив свое оружие, торопливо покинули здание опорного пункта милиции.
22. ПАСТУХОВ
Билет за пятьдесят долларов давал мне право сидеть в пятом ряду, в то время как министр с супругой и их охрана расположились на первом и втором. Широкоплечие охранники хорошо прикрывали «хозяев» сзади, но никак не сверху и не спереди. Вот она, «дыра» в системе охраны! Я на всякий случай тихонько извел пистолет. Так что если, не дай бог, начнется, у преступника в распоряжении будет всего секунда...
Говорят, что президентскую охрану учат стрелять на звук. Не знаю, как охрану, меня точно так учили. Пуля еще летит, а ты уже с точностью до полуметра знаешь, откуда стреляли, и открываешь огонь на поражение. Да только нынче ведь все больше глушители на стволы накручивают. Так что слышишь не выстрел, а только полет пули, которая тоненько так, противно поет, прежде чем впиться в тело жертвы. Но слышишь ты ее полет лишь тогда, когда уже никакой, даже самый прекрасный слух помочь не в состоянии. Приходится работать на опережение, закрывая бесценное тело босса со всех сторон. Хотя киллеры говорят, что «бесценных» тел не бывает. Каждое чего-то стоит. Одну мишень за пятьсот баксов без шума и пыли уберут, другую — за «десятку», а третья на все три миллиона потянет. Сейчас, разглядывая квадратный затылок министерского охранника, я прикидывал, сколько могут заплатить Вэну и его команде за устранение человека такого ранга. Если речь идет о сотнях миллионов, которые могут быть потеряны жуликами из-за этого человека, — значит, за ценой не постоят. И если у Вэна выгорит, он свалит за кордон, поселится где-нибудь в тихой богатой стране под вымышленным именем и будет заниматься собственным здоровьем... Нет-нет, даже думать об этом нельзя — у Вэна не выгорит!.. Интересно, охранники проверили, что там, за театральным задником, или понадеялись на русский авось?
Пока я так рассуждал о судьбе российских министров и киллеров, зал заполнился до отказа, дали последний звонок, и концерт начался.
Киркоров пел неплохо, но, как мне показалось, без того энтузиазма, который всегда так бросается в глаза на телевизионном экране. Вокруг меня бесновались юные девицы, а я сидел и думал о том, что в такой какофонии не то что винтовочного, пушечного выстрела не услышишь. До чего же не люблю я весь этот шум! Может, потому, что пришлось в течение нескольких лет глохнуть под гаубичными и «градовскими» выстрелами?
Я все смотрел и смотрел в квадратный затылок охранника, чьи широкие плечи закрывали от меня министра. Только по его реакции я смогу определить, если что-нибудь, не дай бог, случится.
Концерт шел без антракта. Когда Киркоров уставал и удалялся за кулисы, па сцене появлялся балет, состоящий из тощих девиц и ярко раскрашенных гомиков, которые бодро отплясывали под зажигательные латиноамериканские мелодии.
До конца концерта оставалось минут десять, и я, поняв, что сегодня ничего страшного уже не произойдет, слегка расслабился. С одной стороны, жалко, конечно, вечер. А с другой, ну, чего теперь жалеть, послушал попсу, немного развеялся, отдохнул. Не все же мне лазать по канализационным люкам!
Киркоров запел свою старую песенку про «Зайку», зал, конечно, ее подхватил. Вой стоял такой, что хоть уши затыкай. И тут я вдруг увидел, как охранник впереди меня вскочил и выхватил пистолет, тут же повскакивали со своих мест и другие охранники министра. На сцену выскочила охрана Киркорова. Певца окружили со всех сторон, и он, перестав открывать рот под фонограмму и пригнувшись, в сопровождении охранников убежал со сцены. Фонограмма
«Так, началось», — подумал я, вскакивая с кресла. К счастью, я сидел близко к проходу, поэтому выбрался за какую-то пару секунд и бросился вперед по проходу, туда, откуда доносился визг.
Министр в луже крови лежал под креслом, вокруг него сгрудились охранники. Один из них что-то кричал в трубку сотового телефона. Другие озирались по сторонам с пистолетами на изготовку. Конечно, стрелять в такой толпе они не могли, да и куда стрелять?
И тут я вдруг заметил мелькнувшую у края сцены, за освещенным яркими софитами задником, тень человека. Доля секунды — и все! Ну да, правильно: он не стал искать крыши, селиться в квартирах поблизости, лазать по деревьям, он просто пробрался за сцену. Министр на первом ряду был как на ладони. Грех не выстрелить! Два часа назад я думал о самом слабом звене в системе, и тут... именно так все и вышло! Неужели фээсбэшники не посадили туда своих людей? Кто руководит операцией, черт возьми!..
Я бросился на сцену, на ходу выхватывая пистолет. И вдруг услышал сзади крик министерского охранника:
— Этот, этот, я узнал его! — и тут же в мою сторону грохнул выстрел.
Я кувыркнулся в сторону, спрятавшись за бутафорской лужайкой. Выстрелы так и защелкали со стороны зала. Сверху засверкали вспышки взрывающихся ламп, посыпались мелкие осколки разбитых фонарей.
«Вот ублюдки! Кто вас таких плодит? Как говорится, заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьет! Неужели по входному отверстию от пули непонятно, что стреляли спереди, а не сзади?! А эти сейчас любого, не задумываясь, готовы завалить, лишь бы снять с себя часть ответственности за случившееся. Да только я им не дамся!»
Время терять было нельзя, и я покатился в сторону правой кулисы. Пули летали совсем рядом — со стрелковой подготовкой у министерской охраны все было в порядке, но я тоже не лыком шит, сколько лет уж воюю за правое дело. В общем, извиваясь как уж, ушел я из-под обстрела, вскочил на ноги, побежал, выискивая глазами того, кто мог стрелять. Народ уже весь в страхе попрятался по гримуборным, по комнатушкам, закуткам, поэтому под ногами у меня никто не мешался.
Киллер наверняка бросил винтовку. Теперь, если у него и есть «ствол», то только пистолет. Сейчас он прорвется к служебному выходу, сядет в машину и поминай как звали! Я выстрелил в воздух, чтобы припугнуть этого пока что невидимого врага. Побежал дальше. Слава богу, что везде были стрелки-указатели «Служебный вход», поэтому плутать мне не приходилось.
На вахте в деревянной будке со стеклом, которое покрылось паутиной трещин, в кресле сидел охранник, склонив голову набок. Во лбу у него была кровавая дыра. Значит, я не ошибся — киллер оставил себе запасной ствол именно на случай экстренного отхода.
Я выскочил на улицу как раз в тот момент, когда со стоянки возле театра с воем сорвалась «восьмерка». Встав на колено, я произвел четыре выстрела подряд, и «восьмерка», круто вильнув в сторону, врезалась в молодой каштан. От этого удара каштан надломился, накрыв машину своей широкой кроной. Я бросился к «восьмерке». В те мгновения я не думал ни о чем, все делал автоматически, в мозгу работала только одна программа: «Во что бы то ни стало взять преступника!» Подсознание подсказывало мне, что в «восьмерке» двое, и если даже водитель мертв, то второй жив и через долю мгновения, придя в себя, начнет отстреливаться до последнего, создавая угрозу для жизни людей... Я никогда так больше не бегал. Навстречу мне грохнул выстрел, я вильнул в сторону, а в следующее мгновение уже подскочил к машине и рванул на себя переднюю правую дверцу. Мне под ноги вывалился человек с простреленной головой, из его руки на асфальт выпал пистолет. Я заглянул в салон. Водитель тоже был мертв. Он сидел, уткнувшись головой в руль. И вот тут я не выдержал, выругался пятиэтажным матом, потом спрятал свой пистолет в кобуру под мышку и набрал экстренный номер Голубкова...