Пограничники
Шрифт:
— Молодец, хвалю за настоящую работу, — говорит полковник. — И знаешь, что самым существенным было в твоей операции, — это уже доверительно, дружески сообщается. — То, что ты, Гоша, не опустил руки, не растерялся, вел дело до конца. Крупную птицу поймал, он знает очень много!
Белый офицер Березовский после гражданской войны ушел за рубеж, устроился переводчиком в разведывательном отделе генштаба — «Пляцувке». Он подбирал агентов, помогал готовить резидентуру.
— Пусть его приведут, — распорядился полковник.
Шла
Тревожный звонок с заставы раздался уже утром первого января:
— Товарищ первый, говорит Тужлов. Пять человек с сопредельной стороны на глазах пограничного наряда перешли по льду Прута, срубили кусты и возвратились. Явная провокация. За их действиями наблюдала группа немецких офицеров.
Начальник отряда отвечал только:
— Усилить наблюдение.
Он чувствовал: противник не успокоится. Капитана Агаркова об этом предупредил.
Ночью Тужлов оборудовал скрытый НП.
Утром пятеро опять перешли реку и принялись рубить кусты. Их окликнули: «Стой!» Не ушли. Пограничники дали залп, уложили двоих. С той стороны открыли сильный ружейный огонь. Полковник Строкач передал Тужлову: «Держись, смотри за флангами, чтобы не обошли. Идем к тебе на подмогу».
Полковник привел мангруппу, расположил на берегу. На той стороне уже стоял пехотный полк. Бой у заставы стих. На запрос Тужлова, что делать, начальник отряда велел на огонь отвечать, самим первыми не стрелять.
Ночью полк на той стороне запалил костры (мороз стоял чувствительный), продрогли королевские воины. А наутро на восточном берегу увидели они внушительную картину: с горы к реке могуче двинулись пехота, артиллерия, стали на виду; новые части пошли — и все к берегу, все с горы… Черно стало от войска. Кухни вкусно задымили, палатки рядами протянулись. Голодные, замерзшие солдаты на западном берегу в нарушение всех уставов и приказов принялись кричать:
— Рус, товариш, давай каша!..
В Бухаресте спохватились — попросили создать комиссию для разбора инцидента; в нее вошел и полковник Строкач. На допрос вызвали лейтенанта Тужлова. Вошел усталый, бледный после стольких боевых дней, но сдержанный, спокойный. Королевский полковник сказал: «Вот начальник советской заставы, из его подчиненных нет пострадавших, а у нас убитые и дверь пикета — вот, пожалуйста, фото! — пробита пулеметной очередью». Советский полковник ответил: «Лейтенант отстаивал рубеж оружием. Убитые солдаты в вашей форме на нашей стороне. Прошу взглянуть на фото». Признал королевский полковник: да, они начали, но причин перехода объяснять не стал.
Инцидент был исчерпан, сообщение об этом появилось в советской прессе.
Полковника Строкача вскоре назначили заместителем наркома внутренних дел Украины по войскам. На прощание объехал комендатуры, заставы.
— Что, Василий, твоя жена так плохо выглядит? — спросил полковник.
— Мать она, — отвечал лейтенант. — За ребенка волнуется.
— И за мужа тоже. — добавил замнаркома и обнял на прощание боевого товарища.
Поздравили в погранотряде полковника с боевым орденом Красной Звезды, полученным «за образцовое выполнение задания», и простились с хорошим командиром и сердечным человеком.
Шла весна 1941 года.
Из отряда докладывали в Киев, в наркомат: провокации учащаются. В апреле обстрел с той стороны: по пятой, тужловской, заставе выпущено несколько снарядов. Резкий протест. Снова та же комиссия, только от отряда представитель — новый его начальник. Майор Фадеев, как некогда Строкач, решительно потребовал ответа. Он последовал: «Стрельба произошла по вине недисциплинированного расчета». Это была наглость, вызов. Последний капрал знал ясно, что происходила пристрелка. На осколках снарядов отчетливо проступала маркировка: «Made in Germany».
20 июня вслед за сообщением ТАСС («По мнению советских кругов, слухи о намерении Германии… предпринять напдение на СССР лишены всякой почвы») возле города Броды — двести километров от границы — приземлились три немецких разведывательных самолета «фокке-вульф». Наглецов летчиков, которые заявили, что они «заблудились», взяли под стражу быстро оказавшиеся в том районе пограничники.
По распоряжению полковника Строкача майор Фадеев с помощью местных жителей вел разведку на ту сторону надо было хорошо знать, что там происходит; «до патрона» — как любил говорить полковник. И о сосредоточении войск регулярно информировал Киев, а Киев — Москву…
На оперативной карте в кабинете замнаркома по погранвойскам густо теснились значки, отмечавшие появление за кордоном воинских частей и соединений вермахта. Настойчиво рвались через границу из «генерал-губернаторства», из Румынии разнокалиберные агенты, резко активизировались националисты и их пособники.
Заместитель наркома Строкач добился введения для работников аппарата строевых занятий и регулярной стрельбы из личного оружия.
В последний раз в субботу провел педантичный Тимофей Амвросиевич строевые занятия во дворе большого дома на Жовтневой улице, пять, да так и остался на службе.
Семья была на даче под Киевом, и над Полиной Марковной, над Лялей раньше, чем над ним самим, проплывали нагруженные бомбами немецкие самолеты.
Среди лавины дел, обрушившихся на полковника Строкача в то утро с первых взрывов фашистских бомб и ответных ударов наших зенитных батарей, он нашел минуту и позвонил в Молдавский отряд, на пятую заставу, к Тужлову.
Ответили, что лейтенант в бою: противник на лодках стремится форсировать Прут. Застава отбивает очередную атаку, которым потерян счет. Прибегали из села парни, просили оружия.