Пограничные бродяги
Шрифт:
— Послушай, бездельник, — угрожающим тоном произнес капитан, — у меня нет никакой охоты терять с тобой время, слушая все твои увертки. Отвечай мне прямо на мои вопросы, иначе…
— Что иначе? — иронически прервал проводник.
— Иначе я прострелю тебе череп, как собаке! — ответил капитан, вынимая пистолет из-за пояса и быстро взводя курок.
Взор проводника загорелся недобрым огоньком, но лицо сохранило прежнее бесстрастное выражение и ни один его мускул не дрогнул.
— О-о! Господин капитан, — ответил проводник глухим голосом. — У вас странная манера расспрашивать своих друзей.
— Кто мне поручится, что вы мой друг? Я вас совсем не знаю.
— Это верно. Зато вы знаете того, кто послал меня к вам. Человеку этому мы оба подчиняемся, я исполнил его приказание отыскать ваш отряд, а ваша обязанность заключается в том, чтобы повиноваться полученному вами распоряжению.
— Да, но это распоряжение передано мне вами.
— Что же из этого?
— Кто мне может поручиться, что депеша, которую вы мне доставили, действительно была вручена вам?
— Caramba 31 ! Ваши слова, капитан, для меня не очень-то лестны! — возмущенным тоном ответил проводник.
31
Черт побери! (исп.)
— Я это знаю. К сожалению, мы живем в такое время, когда друзей трудно отличить от врагов, и надо принимать все меры, чтобы не попасть в ловушку. На меня правительство возложило чрезвычайно важное поручение, и мне поневоле приходится относиться с известной подозрительностью к незнакомым мне людям.
— Вы правы, капитан, поэтому, несмотря на всю оскорбительность ваших слов, я те стану относиться к вам придирчиво. Исключительность положения вызывает исключительные меры. Впрочем, я постараюсь своим поведением доказать вам, что вы судите обо мне ошибочно.
— Я буду счастлив, если ваши слова оправдаются. Но берегитесь — если я замечу в ваших действиях что-нибудь подозрительное, да и не только в действиях, но и в словах, то я сейчас же прострелю вам череп. Теперь вы предупреждены, советую вам принять мои слова к сведению.
— Да будет так, капитан, мне придется рисковать своей жизнью. Но что бы ни случилось, я убежден, что совесть не будет меня мучить, так как мною руководят благие цели.
Слова эти были сказаны с таким искренним выражением, что внушили доверие капитану, несмотря на всю его подозрительность.
— Посмотрим, — сказал он. — Скоро ли мы выберемся из этого проклятого леса?
— Нам осталось не более двух часов пути. К вечеру мы соединимся с теми, кто нас ждет.
— Дай-то Бог! — пробормотал капитан.
— Аминь! — сказал проводник веселым тоном.
— Но так как вы не сочли нужным ответить ни на один мой вопрос, вы не должны обижаться на то, что с этой минуты я не буду спускать с вас глаз, а когда мы вступим в ущелье, вы поедете со мной рядом.
— Как вам будет угодно, капитан. Сила, если не право, на вашей стороне, и я должен руководствоваться вашими желаниями.
— Очень хорошо, теперь вы сможете спать, сколько вам будет угодно.
— Значит, наша беседа окончена?
— Окончена.
— В таком случае я охотно воспользуюсь вашим позволением и постараюсь наверстать потерянное время.
С этими словами проводник протяжно зевнул и, отойдя немного в сторону, расположился прямо на земле, закрыл глаза и через несколько минут сделал вид, что погрузился в крепкий сон.
Капитан продолжал бодрствовать. Разговор с проводником только увеличил его беспокойство, показав ему, что он имеет дело с чрезвычайно хитрым человеком, который только прикидывается неотесанным простаком.
В самом деле, он не ответил ни на один вопрос, обращенный к нему капитаном, и скоро заставил капитана от наступления перейти к обороне, представив ему веские доводы, против которых офицеру нечего было возразить. Вследствие всего этого дон Хуан находился в чрезвычайно плохом расположении духа, вызванном недовольством самим собой и другими. Внутренне он был уверен в своей правоте, но положение вещей некоторым образом заставляло его признать себя виновным.
Солдаты, как это часто бывает в подобных обстоятельствах, заразились дурным настроением командира. При этом офицер, опасаясь того, как бы ночной мрак не увеличил те затруднения, которые задерживали путь, и не имея никакого желания быть застигнутым ночью в непроходимом лесу, сильно сократил время стоянки на биваке, чего не позволял себе делать ни в каких ситуациях.
В два часа пополудни он отдал приказ седлать лошадей и трогаться в путь.
Между тем дневная жара начала спадать, солнечные лучи, перестав падать отвесно, утратили значительную часть своей силы, и переход продолжался в более сносных условиях, нежели утром.
Согласно своему решению, капитан приказал проводнику ехать рядом с собой и старался ни на минуту не терять его из виду.
Но тот, по-видимому, вовсе не смущался таким положением дел и ехал с самым беспечным видом, дымя маисовой сигареткой и вполголоса напевая какую-то песенку.
Мало-помалу лес начинал редеть, прогалины попадались чаще, и глазам открывалось более широкое поле зрения. Все заставляло предполагать, что лес скоро кончится.
Между тем справа и слева стали попадаться заметные неровности почвы, которая начинала постепенно повышаться, и тропинка, по которой следовал караван, делалась круче по мере того, как он продвигался вперед.
— Значит, мы теперь недалеко от предгорья? — спросил капитан.
— О нет, еще далеко, — отвечал проводник.
— Однако теперь мы движемся уже среди холмов.
— Да, но очень небольших.
— Это правда, но, если я не ошибаюсь, мы сейчас вступим в ущелье.
— Да, но оно очень короткое.
— Вам бы следовало меня предупредить.
— Зачем же это?
— Чтобы я мог выслать разведчиков.
— Это верно, но и теперь еще не поздно это сделать, если только вам будет угодно, хотя на том конце ущелья находятся те, кто нас поджидает.
— Значит, мы у цели своего пути?
— Почти что так.
— Пришпорим коней.
— Это — самое лучшее.