Пограничными тропами
Шрифт:
Гаубщики нащупали второй танк, который вскоре вспыхнул факелом и распустил по ветру длинный шлейф густого черного дыма. Остальные два танка повернули назад, а пехота покатилась вслед за ними, оставляя трупы солдат под губительным огнем наших пулеметов. Атака врага захлебнулась.
В двенадцать часов двадцать минут после огневой обработки нашего переднего края немцы повторили атаку. Теперь на Сухой мыс шли пять танков и вели за собой пехоту. Курилов и Хабибуллин заняли места у единственного уцелевшего орудия без щита, а солдаты вышли на огневые позиции к пулеметам.
Курилов
— Товарищ лейтенант, пробку, пробку на дороге надо сделать, а там болото, не пройти им, — кричал Хабибуллин сквозь грохот боя. Но пойти на этот рискованный шаг Сергей не решался. Подпустить немецкие танки вплотную с одним орудием — дело опасное: десант мог прорваться и вклиниться в оборону взвода.
Курилов бил по танкам, как только ловил их на прицел, но ни одного не мог подбить. Тем временем гаубщики снарядом угодили под гусеницы немецкого танка, который дополз как раз до того места, где горели подбитые раньше машины. Образовалась та самая пробка, о которой толковал Манан. Два танка сползли в сторону и тут же застряли в грязи.
Тяжелое положение создалось на направлении старшины Шибких. Туда устремились два танка, выбрав проходимый взгорок. Но через непродолжительное время один из танков загорелся от удачного попадания ПТР. Второй застрял и был добит полковыми артиллеристами. «Максимы» работали на пределе, уничтожая пехоту противника. Но тут Сергей уловил досадный перебой в ритме станковых пулеметов. Они начали захлебываться. Однако противник уже катился восвояси, гонимый очередями ручных пулеметов и автоматов.
Снова пошел дождь, вода потекла по траншеям. Пулеметные ленты отсырели, и «максимы» перестали повиноваться солдатам. У одного из пулеметов сломался замок. Вышли снаряды, истощился запас патронов. Во всех отделениях появились раненые и убитые. Об этом сообщили Женя Тахванов, прибежавший восстановить связь, и посыльный от сержанта Мамочкина.
— Держаться, ребята, надо, — выслушав их, сказал Курилов, и Тахванов поспешно заверил:
— Пока есть патроны, ни один гад не проползет.
Сергей молча пожал ему руку, вынул свою потрепанную и промокшую записную книжку. Ниже слов:
«Милая Аня, как мне трудно, вспомни меня. Я никогда, даже в огне не забываю тебя», — он написал: «Гриша! Если ты еще в состоянии нам помочь, пришли патронов и один замок к пулемету. Если будет трудно, отходи на косу. Мы прикроем, за нас не беспокойся. Привет, К. С.»
Курилов оторвал половинку листка, отдал записку Тахванову и сказал:
— В общем, нужен замок и патроны. Выручайте ребят. Давай, Женя, крой на полном.
И Женя под градом неунимавшейся свинцовой бури и холодного дождя пополз в свое отделение с бедственным сигналом друзей: нужны патроны, замок для
Тахванов успел. Он притащил на своих плечах ящик с патронами и замок для пулемета. Манан Хабибуллин на радостях расцеловал его.
Солнце лишь на исходе дня пробилось сквозь толщу туч, и, покраснев, казалось, от огня разыгравшегося сражения, скоро спряталось за горизонт, а уставшие, мокрые бойцы, получив передышку, только сейчас ощутили, что не ели целый день. Однако нет никакой надежды на доставку продуктов, нет даже связи с комбатом. Сухой мыс остался советским как малая недоступная для врага земля.
Из десяти бойцов в группе Курилова осталось пять человек, из которых одного — Женю Тахванова пришлось направить в отделение Мамочкина — там было особенно тяжелое положение: немцы старались снять наших солдат и отсечь Сухой мыс.
Проводив Тахванова, Манан молча вынул свою солдатскую лопату из промасленного и потертого чехла, встал и тихо сказал:
— Пошли, ребята.
Он ушел из мокрой траншеи. За ним направились все, понимая, что Манан зовет хоронить товарищей. И скоро на холодной и сырой земле, тут же, рядом с огневыми позициями, вырос безымянный холмик братской могилы.
Дать бы салют над захороненными телами товарищей, но мало патронов, да и противник ответит на это ураганным огнем. Все смотрят на лейтенанта с выжидательным молчанием и, поняв подчиненных, Курилов говорит:
— Дадим салют, ребята, только завтра утром и по врагу. Они поступили бы так же. А теперь Савельев — на пост наблюдения, остальные — в блиндаж.
Солдаты расходились по местам молчаливые.
Утро следующего дня началось с интенсивного артиллерийского обстрела. В половине седьмого немцы начали бить по Сухому мысу из всех видов оружия.
Огонь все усиливался. Грохот орудий и ружейно-пулеметная трескотня слились в единый ревущий гул. На Сухом мысу не осталось спокойного места не только для живых, но и для мертвых. Тяжелый вражеский снаряд угодил в братскую могилу пятерых похороненных ночью разведчиков и разметал их прах окрест, где другие взрывы мин и снарядов перемешали его с землей. Траншеи и хода сообщения скоро превратились в отдельные ямы, и как только артиллерия перенесла огонь в тыл и последовала атака, разведчики заняли огневые позиции в глубоких воронках.
Сергей лежал за станковым пулеметом. Отрываясь на мгновения от прицела пулемета, Курилов видел, как крошили вражеских солдат группы старшины Шибких и сержанта Мамочкина, и крепче нажимал на гашетки, расчетливее пускал пулеметные очереди.
Атака врага захлебнулась, но через несколько минут вновь последовал мощный артиллерийский налет на позиции полка, а за ним атака. Так целый день. Разведчики после каждой атаки меняли огневые позиции, чтобы скрыться от нацеленного на старое место вражеского орудия, и встречали цепи фрицев губительным огнем. Лишь вечером изнеможенный и оглушенный взрывами Сергей заполз в уцелевшую нишу траншеи, съел поданную Мананом порцию — один сухарь и маленькую банку консервированного перца, достал блокнот и записал: