Пограничными тропами
Шрифт:
«16 сентября. Отбили 6 атак. Все труднее становится с патронами. Из взвода осталось семнадцать человек».
А через три дня появилась новая запись:
«19 сентября. С рассвета и до темноты отбиваем атаки. Убит Савельев. Вытащить его из воронки не можем, накрыли палаткой. Слышим, как немцы по ночам подбирают трупы убитых. Страшно устал. Теперь нас двое, едва управляемся. Ленты отсырели, «максим» дает частые перекосы. Шибких прислал второй замок с разбитого «максима», умница. Ему тоже тяжело. «Батя» прислал связного с просьбой держаться».
«20 сентября. Прошел день. Огонь шквальный, нигде нет живого места. Из взвода
Так закончился двадцать восьмой день фронтовой жизни Сергея Курилова.
Их осталось двое на Сухом мысу и по трое у основания этого мыса. Теперь по ночам они могли спать попеременно.
Хабибуллин достает из вещевого мешка строго определенную норму провианта — один сухарь и одну на двоих банку консервированных овощей. Молча едят, молча закуривают в холодной нише, укутавшись в промокшие плащ-палатки, чтобы согреться дымом и высушить одежду теплом своего тела.
Струи дождя черными спицами втыкаются в стенку траншеи выше головы Курилова и бросают в лицо холодные, секущие брызги грязной, перемешанной с песком воды. Вверху, накрытый брезентовой накидкой, стоит пулемет — единственная надежда удержаться здесь пока будут патроны, а их становится все меньше и меньше. Удастся ли пополнить боеприпасы? Послать некого. Только ждать подносчика патронов полкового пункта боепитания. «Батя» знает, что здесь трудно, и примет все меры. Примет, обязательно подошлет подкрепление. А если нет?
Манан, свернувшись клубком, давно уже храпел, а Сергей все думал и думал об одном и том же: «Как раздобыть патроны?» О чем бы другом ни пытался он думать, возвращался все к тому же вопросу. Сергей покинул траншею и быстро пополз отыскивать пулемет, то есть место, где была еще вчера его огневая позиция.
Он с трудом нашел сначала щиток от станкового пулемета, потом катки и только после усиленных розысков наткнулся наконец на нишу, где лежал ящик с патронами. Взвалив его на спину, он с такой радостью побежал к Манану, что забыл обо всех мерах предосторожности и маскировки. Сбросив ящик в траншею, кинулся было тормошить Хабибуллина, чтобы обрадовать его находкой, но тут же спохватился: человек только что уснул.
Немцы по обыкновению ставили в черном небе свои светильники — ракеты на парашютах, но даже от их яркого огня ночь не становилась светлее. В плотном тумане ракеты проглядывались, как электрические лампочки в парной бане.
После частых дневных атак немцы понесли такие потери, что ночью выделили значительно меньше часовых. Это определил Сергей по редким выстрелам. Вслушиваясь в них, он невольно вспомнил старого сторожа колхозных садов, который всю ночь методически стрелял из берданки, прицеливаясь в какую-нибудь звезду на небе. Так, для порядка палил дед, а больше для начальства, чтобы слышало, что сторож на своем посту.
Близился рассвет.
Торопливо и сноровисто перебегая от воронки к воронке, оттащил пулемет в сторону от вчерашних огневых позиций, оборудовал удобную для стрельбы площадку и поспешил к Манану, чтобы разбудить его.
Однако будить Хабибуллина не пришлось. Он сидел на бруствере и ждал Курилова.
— Бери патроны и за мной! — коротко распорядился Курилов.
— Какие патроны? — изумился Хабибуллин. — Вот все тут, — он тряхнул вещевым мешком на спине,
Курилов достал из траншеи деревянный ящик, и Манан оторопел от неожиданности.
— Товарищ лейтенант, как же это, а? Я спал, а вы? — начал он выговаривать на радостях упреки, но Сергей прервал его напускной строгостью:
— За мной, быстро!
— Есть быстро, — обрадованно повторил приказание Манан и вскинул на плечо боеприпасы.
— Ох и дадим жару, а? — на ходу крикнул он Сергею, и в тот же миг вражеские окопы изрыгнули на Сухой мыс раскаленный металл. Но на этот раз у немцев не хватило сил ни для массированного огня, ни для дерзкой атаки. После непродолжительной и редкой стрельбы их пехота поползла на узком участке против сержанта Мамочкина, где и полегла от губительного перекрестного огня «максимов». Семен бил по фронту, а Курилов косил цепь противника во фланг.
Справа и слева гремел сильный бой. Наши пулеметы неумолчно выстукивали длинные очереди. Доносились взрывы гранат, а это означало, что немцы подбирались вплотную к переднему краю и ребятам приходилось туго.
Где-то за группой старшины Шибких раздалось многоголосое «ура». Сергей и Манан понимающе переглянулись. Тревожное было это призывное восклицание. Немцы вклинились в нашу оборону, их контратакует какое-то подоспевшее на выручку подразделение. Узнать бы обстановку в обороне полка, но связи не было ни с кем и восстановить ее некому. Не приходили связные ни из штаба полка, ни от Мамочкина и Шибких.
После первой захлебнувшейся атаки немцы стали охотиться за пулеметами на Сухом мысу. Они засекли огневую позицию куриловского «максима», но Сергей и Манан были уже метров на пятьдесят в стороне и ждали новой атаки.
Манан Хабибуллин торопливо снаряжал пулеметные ленты. Сергей, взглянув на него, ужаснулся: как исхудал, почернел этот неутомимый, веселый человек. Его впалые щеки покрывала рыжеватая щетинистая борода, на переносье обозначились грани, руки сделались тонкими и угловатыми, под глазами висели посиневшие мешки дряблой, наморщенной кожи. Лишь темные глаза сверкали озорными огоньками да по-прежнему были белы зубы.
— Товарищ лейтенант, вчерашней ночью я сон видел, — вбивая сухонькой ладошкой патроны в отсыревшую ленту, рассказывал Хабибуллин. — Ай, какой сон! И этот поганый фриц перебил на самом главном. Тьфу ты, каналья, — ругнулся он на патрон, который никак не втискивался на свое место. Справившись с ним, Манан продолжил:
— Иду я, значит, домой. Солнце поднялось над лесом. Большое-большое, и застыло передо мной. А березки все брильянтами и янтарями горят. Низко кланяются мне. И слышу я чей-то приятный голос: «Здравствуй, Манан. Не робей, шагай смело, ты дома. Мы ждем тебя». А над головой пчелки порхают и вьются около меня, вроде как радуются. Тут как плюхнет мина, и пошел тарарам. Ай-яй, какой бессердечный этот немец.
Сергей слушал его болтовню, знал, что придумал он этот сон: спит ведь час-два в сутки, но на душе было приятно от его незатейливого рассказа, от бодрости этого ослабевшего, но крепкого духом товарища.
— А вы, товарищ лейтенант, сны видите? — спросил Манан.
Никаких снов, конечно, Сергей не видел все эти ночи, но сейчас хотелось поддержать товарища. И он сказал:
— Вижу, Манан, вижу. И знаешь, снится все время дорога. Длинная-длинная, через всю нашу страну. И мчится по ней состав из комфортабельных вагонов. В этом составе едем мы все. Нас встречают с музыкой, с цветами. Кричат: «Ура победителям!», — а мы все летим и летим по стране. Счастливые, поем песни и мечтаем каждый о своем. У всех руки чешутся по работе, а нас не отпускают домой. «Пусть, — говорят, — посмотрят люди на своих спасителей».