Пограничный легион (сборник)
Шрифт:
Только теперь Джоун почувствовала, что такое настоящее одиночество. Бывали дни, когда она ни разу не слышала звука даже собственного голоса. У нее появилась привычка молчать — знаменательный признак одиночества. С каждым днем все меньшую роль в ее жизни играли раздумья, все большую — эмоции. Теперь она могла ничего не делать. Иногда она вдруг как бы пробуждалась, заставляла себя задумываться о том, что ее окружает — об островерхих пиках над стенами пустынного каньона, величественных деревьях, обо всех этих вечно немых, неизменных знаках ее одиночества, и тогда в груди у нее поднималась слепая безрассудная ненависть. Она ненавидела окружающее за то, что стала гаснуть ее любовь к нему,
В первые три недели Джоун вела счет дням, но потом сбилась. Время еле тянулось, и все же, когда она оглядывалась назад, казалось, что оно пронеслось со стремительной быстротой. Происшедшая в ней перемена, повзросление, осознание себя как женщины, привели к тому, что ей стало представляться, будто в заточении прошли уже целые месяцы.
Келлз стал понемногу выздоравливать. Но вдруг случился рецидив. Что его вызвало, Джоун не знала, только видела, что Келлз умирает. Несколько дней жизнь его висела на волоске, он даже не мог говорить, но вскоре состояние его снова заметно улучшилось.
Таяли запасы пищи. Перед Джоун замаячили новые заботы. Правда, в каньоне водилось много дичи — олени, кролики, — но ведь из револьвера их не подстрелишь. Она уже стала подумывать, что придется пожертвовать одной из лошадей. А тут еще у Келлза пробудился волчий аппетит, и как раз на мясо. Это резко обострило ситуацию. И вот, в то утро, когда Джоун ломала голову, пытаясь решить эту задачу, она вдруг увидела, что по каньону к хижине едут всадники. В первую минуту она так обрадовалась, что совсем забыла о том ужасе, который испытывала раньше при одной только мысли о подобном обороте дел.
— Келлз, — тут же крикнула она, — по тропе кто-то едет.
— Наконец-то, — отозвался он слабым голосом, и его изможденное лицо оживилось, — долго же они… сюда ехали. Сколько их?
Джоун пересчитала — пять верховых и несколько вьючных лошадей.
— Значит, это Гулден.
— Гулден! — вздрогнув, воскликнула Джоун.
Ее возглас и тон заставили Келлза внимательно на нее посмотреть.
— Вам уже приходилось о нем слышать? Самый отъявленный преступник на границе. Больше я таких не встречал. Вам придется худо — он очень опасен, а я еще совсем беспомощный… Слушайте, Джоун, если я вдруг дам дуба… Вам надо будет во что бы то ни стало бежать отсюда… или застрелиться…
Удивительное дело — этот прожженный бандит предостерегает ее от тяжкой участи, которую сам ей готовил. Джоун достала револьвер и, спрятав в пазу между бревнами, снова выглянула из хижины.
Всадники были уже совсем близко. Тот, что ехал первым — богатырского сложения, — одним прыжком взял ручей и, натянув поводья, соскочил на землю. Следом за ним тут же подъехал второй.
— Эй, Келлз! — громко позвал богатырь уверенным звучным голосом.
— Надо думать, он где-то неподалеку, — заметил второй.
— Это точно. Я видел его конягу. Кто-кто, а уж Джек далеко от лошади не отойдет.
И они подошли к хижине. Никогда еще Джоун не доводилось видеть сразу двух столь страшных, отталкивающих типов. Один был просто огромен, хотя из-за непомерно широких плеч и тяжелого плотного корпуса казался ниже ростом, чем был на самом деле. Более всего он походил на гориллу. Второй тоже был высок, но тощ; глаза его на багрово-красном лице смотрели необыкновенно зорко и проницательно. Он был сутул, однако голову держал прямо — как почуявший кровь волк.
— Тут кто-то есть, Пирс, — прорычал великан.
— Разрази меня гром, Гул, — там девка!
Джоун вышла из темноты хижины и указала на распростертое на одеялах тело.
— Здорово, ребята! — раздался слабый голос Келлза.
Гулден от удивления выругался, Пирс, тревожно вскрикнув, опустился на колени, и оба враз заговорили. Слабым жестом Келлз их остановил.
— Нет-нет, я еще не собираюсь отдавать концы, — сказал он, — я только умираю с голоду… мне нужно чем-нибудь подкрепиться. У меня чуть не полспины разнесло.
— Кто это тебя так отделал?
— Да твой же приятель, Билл.
— Билл? — резко и напряженно переспросил Гулден и тут же отрывисто добавил:- А я-то думал, вы поладили.
— Нет, не получилось.
— А… где он сейчас?
На этот раз в его низком голосе Джоун отчетливо расслышала непонятную ледяную нотку — то ли он в чем-то сомневался, то ли хитрил.
— Билла я уложил, и Хэллоуэя — тоже, — ответил Келлз.
Гулден повернул тяжелую косматую голову в сторону Джоун, и у нее не хватило духа встретить его взгляд. Второй, Пирс, спросил:
— Девку не поделили?
— Нет, — резко ответил Келлз, — они стали приставать… к моей жене… Мне пришлось их пристрелить.
Джоун обдало жаром, потом бросило в озноб; она почувствовала дурноту, отвратительную слабость во всем теле.
— К жене! — присвистнул Гулден.
— Она что, настоящая жена тебе? — переспросил Пирс.
— Конечно. Сейчас я вас представлю… Джоун, это мои друзья, Сэм Гулден и Пирс — Красный Пирс.
Гулден что-то буркнул, а Пирс сказал:
— Очень приятно, миссис Келлз.
В эту минуту в хижину вошли остальные трое, а Джоун, воспользовавшись суматохой, выскользнула вон. Ей было очень плохо, она до смерти перепугалась. Ноги ее не слушались, она чувствовала, как от лица отливала кровь, но сердце переполняло негодование. Появление бандитов вдруг со всей жестокостью обнажило реальный ужас ее положения. От одного только присутствия Гулдена кому угодно сделалось бы не по себе. Пока что Джоун не осмеливалась как следует его разглядеть, но то, что успела увидеть, потрясло ее. Надо бежать, непременно надо бежать. Только теперь побег стал бесконечно опаснее. Теперь за ней, как стая гончих псов, бросятся эти новые враги. Она поняла, почему Келлз представил ее как свою жену. Мысль эта была ей ненавистна, она чувствовала себя униженной, опозоренной, свою честь поруганной, и все же, поразмыслив, поняла, что Келлз еще раз поддался доброму внутреннему порыву — в эту минуту он только так мог ее защитить. В конце концов она пришла к выводу, что самое разумное сейчас — это вести себя как можно естественнее и поддерживать обман. Другого пути у нее нет, положение ее снова стало предельно опасным. Вспомнив о спрятанном револьвере, Джоун почувствовала себя уверенней; у нее даже хватило сил подавить волнение и спокойно вернуться в хижину.