Погребенные
Шрифт:
– Вы американец?
Голова ещё болела после припадка, и, возможно по этой причине, когда я попыталась встать, быстро свалилась обратно. Чьи-то руки бережно подхватили меня под лопатки.
– Предположу, что вы поняли это по моему акценту?
– Ужасный американский акцент.
Крепкие мужские руки приобняли меня за талию и поставили на ноги. Слегка пошатавшись из стороны в сторону, я упёрлась ладонью в твёрдую грудь, обтянутую приятным на ощупь хлопком.
А потом подняла голову, теперь ясно различая угловатые черты лица моего наглого спасителя. Передо мной стоял
– Monsieur Робинс?
Он жестом дал понять обеспокоенным окружающим, что со мной всё в порядке.
– Мы знакомы?
– Ваш отец – мой лечащий врач.
Он как-то странно усмехнулся, всё ещё придерживая меня за талию. Я воспользовалась подвернувшейся возможностью и принюхалась, параллельно изучая огромное кофейное пятно на его правом предплечье. От него приятно пахло: пылью, старыми книгами, древесным парфюмом и…
– Уронил, пока ловил вас, – объяснился Робинс, поднимая с пола бумажный стаканчик из-под кофе. – Вам нужно отдышаться и выпить воды, давайте отойдём в более тихое место, – тоном моего учителя математики предложил он.
Холодные серые глаза бегали по моему лицу, изучая его с каким-то нездоровым научным интересом, но когда я стянула худи и повесила на талии, оставшись в коротком топе, сын доктора смущённо кашлянул и отвёл взгляд.
– Белая карточка? – спросил он, когда после моего согласия попить водички и побыть наедине с тишиной, мы стали спускаться по одной из служебных лестниц.
– Взяла взаймы у старого друга.
– Значит, это правда. – Робинс толкнул дверь и галантно придержал её для меня, пропуская вперёд. Проходя мимо, я отметила его высокий рост и ровный ряд белых зубов.
– Правда?
– Что я единственный человек в Париже, у которого нет друзей.
– Хотите завести друзей в Париже, попробуйте подучить французский. Мы не сильно любим приезжих.
– Даже тех приезжих, что протянули вам руку помощи?
– Я толком не понимаю, что со мной случилось, – соврала я, обхватив себя руками. – Я…
– Вы просто упали в обморок, – пропуская меня в очередной тёмный, сделанный для персонала, а потому безлюдный коридор, ответил он.
– Просто тут у вас душно.
– Душно? Так это из-за духоты?
– Да, из-за неё, – кивнула я, когда мы вышли в центр пустующего зала, остановившись у одного из экспонатов временной экспозиции.
Робинс рассмеялся, но ничего не ответил, а я не решилась продолжать разговор, уставившись на обрубок женской головы из какой-то чёрной породы.
Навсегда увековеченная в камне, она внимательно следила за мной. За ним. За нами. Я с трудом оторвала глаза и обернулась, физически ощущая чей-то взгляд, скользящий по моей спине. Робинс обернулся следом. Видимо, ничего не почувствовав и не увидев, посмотрел на меня и с искренним беспокойством в голосе поинтересовался:
– С вами точно всё хорошо?
В пустом зале никого не было. Рассеянными и оттого пугающими источниками света служили маленькие лампочки, прикрученные к краям куполов, которыми был накрыт стройный ряд музейных экспонатов.
Но
– Это бюст царицы Нефертити? – спросила я, стряхивая наваждение и стараясь придать голосу как можно больше жизни. Перед внутренним взором по-прежнему стояла та девчонка.
– Её всегда путают с ней, – скрутив руки на груди, ответил Робинс. – Исида, мать Гора, одна из самых могущественных богинь египетского пантеона.
Покосившись на Робинса, я обнаружила ухмылку, с которой он причислил меня ко «всем». В вопросах египетской мифологии я и правда не выделялась из общей необразованной массы, а вот он, как оказалось, принадлежал к тем, кто любил делать акцент на собственной осведомлённости.
– Не верю в эти легенды, – фыркнула я, не спрашивая его мнения по этому вопросу, но он всё равно высказался:
– Неверие гасит интерес, а отсутствие интереса тормозит прогресс. В руках современного человека нет доказательств существования этой ветви религии. Равно как и доказательств того, что всё это неправда.
– Дарвин сейчас в гробу ворочается от ваших слов, – сглотнув, пробормотала я и всмотрелась в безжизненные каменные глазницы напротив. Скульптор, сотворивший столь жуткую работу, являлся самым настоящим извращенцем. Если некая по имени Исида действительно существовала, то должна была выскочить на меня прямо из этого камня.
– Дарвин был человеком. Наше восприятие, будь то зрение или слух, крайне ограничено. – Налюбовавшись на каменную дамочку, профессор уставился на меня. Ощущая его взгляд, бегающий по моему подбородку, я закатила глаза. – Мы ведь не видим волны вай-фая, – добавил он.
– Робинс!
– Чёрт! – Я встряхнула руками, чтобы унять нервную дрожь. Кто-то позвал сына доктора, и от неожиданности у меня, наверное, случился инфаркт.
Очень по-американски, не спрашивая разрешения, Робинс коснулся моего плеча и легонько погладил по руке. Я подняла глаза, чтобы рассказать ему о том, что думаю по поводу несогласованных прикосновений, но он вдруг резко извинился и быстрым шагом направился в сторону группы мужчин.
Сперва я увидела лишь очередного смотрителя музея. Пожилой мужчина в клетчатом пиджаке что-то негромко говорил, размахивая планшетом с вложенными в него бумагами. И хотя он улыбался, поза показалась мне напряжённой. Смотритель несколько раз с опаской оглянулся, а когда Робинс подбежал к нему, вздохнул с заметным облегчением.
Мне стало любопытно, что скрывает саркофаг. Обнимая себя руками, я сделала несколько шагов вправо и уставилась на три фигуры в чёрном. У саркофага стояла девушка. Она водила пальцем по иероглифам на крышке древнего гроба и громко смеялась. Рядом с ней находился парень. Невысокий, с торчащими из-под чёрной шапки каштановыми кудрями. На глазах, так же, как и у девушки, были солнечные очки, скрывающие глаза, но только подчёркивающие акцент на белозубой улыбке, играющей на их лицах.