Похищение столицы

Дроздов Иван Владимирович

— Хорошо, хорошо — расплакался. На днях сыпану на твой личный счет полмиллиона. Покупай с потрохами всех чиновников. Ты же знаешь: теперь в России все продается и все покупается. Ты хочешь иметь атомную бомбу?.. Иди на птичий рынок — там купишь. Хочешь слона — тоже купишь. Странно, что это говорю я тебе, а не ты мне.

— Послушай, послушай! — перебил его Роман.— Ты говоришь так, как моя тетя Циля, которая живет в Одессе. Мне кто-то говорил, что ты еврей. Теперь я вижу, что это правда.

— Во-первых, ты меня не видишь, а слышишь. Во-вторых, я не еврей, а еврейка моя мама, а папа имеет такую национальность, что и сам не может сказать. Он у меня как Ельцин: физиономия русская, а душой тоже еврей. В России много таких. Вон Жириновский: мать

у него русская, а отец юрист. А?.. Хорошенькое дело — юрист. Но разве есть такая национальность? Вот и такой у меня папеле. Иногда говорит, что он русский, и ругает маму жидовкой, а в другой раз задумается и мне скажет: если бы я знал, что я такое есть. И мне советует называть себя русским, потому, говорит, что русский это значит никакой. Русских отучили от своей национальности, и они как овцы: бредут, не зная куда, ищут какую-то свою Родину. А скорее всего, ничего не ищут. Им сунут в рот кусок хлеба, и они довольны. Пустой народец, эти русские! Их никто не любит, а они любят всех. Например, Гуся. Гусь сдирает с них шкуру, а они его любят. Ну, скажи: у вас в Израиле так можно?

Олег долго еще говорил в таком же духе, и знал, что для Романа его речь звучит райской музыкой. И Роман, чуть не рыдая от восторга, проговорил:

— Олег! Хорошо, что ты приехал. Держи свои деньги только у меня. Я тебя так люблю! И еще, пожалуйста, знай: чтобы все было тихо и все тебя любили так же, как и я, давай деньги на мой личный счет. Гешефт не бывает без денег. Он тогда никакой не гешефт. Гусь жадный и не давал чиновникам деньги. Они сделали проверку, подняли гвалт, а потом вылез откуда-то прокурор — и сунули его в Бутырку. Гусь имел там телевизор, ему жарили картошку и подавали рыбу фиш. Подавали в окошечко, как и всем зэкам, но все-таки подавали. Он сидел два дня и учился у соседа делать фальшивые деньги. Но фальшивые деньги я слышу на нюх, и как ты их ко мне принесешь? А потом, зачем фальшивые, когда есть настоящие. Надо только знать, где они лежат и как их взять. Вот ты знаешь. И никто не знает, как ты это знаешь. Одно известно: ты делал деньги в Америке, а туда комиссию не пошлешь. Но, может быть, ты мне скажешь, как это они там такие глупые и дают постороннему человеку такие деньги? Ну, ладно, ладно — не говори. И никому не говори. У нас тоже есть мастера делать деньги. Вот хотя бы и Гусь. Он сделал деньги из воздуха. Ты не веришь, а я тебе говорю — из воздуха. Радиоволны и всякие телевизионные сигналы летают по воздуху. Он их поймал, и они делают ему деньги. Один только канал НТВ дает в день триста реклам. Триста! — ты меня слышишь? А за каждую рекламу отвали ему десять тысяч долларов. Река денег! Нет, целое море! Ты тоже поймал какие-нибудь сигналы?.. Ну, ладно, извини, не стану спрашивать. Придет время, и ты сам расскажешь. А пока не забывай отстегивать хорошие суммы на мой счет. Не будь жадный, как Гусь. При Советах он получал сто шестьдесят в месяц и, говорят, не был такой жадный и не так задирал нос. Так вот... его сунули на два дня, но могли и на десять лет. Сказали же с экрана, что он — мошенник! Я бы не хотел иметь такой рейтинг. Другое дело маршал Жуков, когда он полководец и победил Берлин, а если ты мошенник, то это уже ой-ей! Не надо!

Олег знал, что если Роман разговорится, его надо остановить. И Каратаев сказал:

— Роман! Поговорим в другой раз. Сейчас у меня мало времени. Помогай моему человеку. Он будет приходить к тебе, и ты заводи его в кабинет и там оформляй дела. В расчетных залах бывают люди, они смотрят и затем нападают.

— У нас таких людей не пускает охрана. Но — все равно: буду рассчитывать твоего человека в кабинете. До встречи. Я немного поваляюсь и выйду на службу.

Позвонила дежурная по подъезду:

— К вам Екатерина и с ней трое мужчин.

— Пропустите их.

Екатерина вошла в комнату и по-хозяйски остановилась посредине. Она была в серой юбке, черном жакете, гладко причесана и вид имела важный и строгий. Вьющимися струйками по вискам спадали пряди волос. Каратаев смотрел на нее завороженно и с нескрываемым восхищением. Было в ней что-то от старинных аристократических женщин, очень влиятельных в обществе,— от тех, которых романисты называли светскими львицами. И заговорила она строго, почти командирским тоном:

— Вы так быстро укатили... Мы вас чуть не потеряли.

— А, может, я и хотел, чтобы вы меня потеряли.

— Вы жестокий бесчувственный человек! Вы же знаете, что я за вас отвечаю головой.

— Это что — выговор?

— Не совсем выговор, а нечто в этом роде.

И тогда Олег, оторвав, наконец, от нее взгляд, пропел:

— Переменим с тобой деревенскую жизнь на роскошную жизнь городскую.

И заискивающим тоном:

— Как я понял, мне дарована свобода передвижений.

— Вы верно поняли свои права, но и я хорошо знаю свои обязанности: хранить в неприкосновенности вашу головушку, которая по какой-то таинственной случайности может что-то изобретать. Однако довольно препирательств, покажите свою квартиру.

Олег провел ее по всем комнатам, вывел на балкон, показал примечательные здания и, между прочим, заметил:

— Судьбе угодно было поселить меня рядом с институтом Америки — рассадником американского духа, кухней, где заваривались самые главные диверсии против Российской империи. Я бы очень хотел проникнуть во все многочисленные кабинеты этого гнусного муравейника и пошуровать там железной метлой.

Говоря это, он думал о лептонной пушке, которую будет здесь изобретать. Он уже решил выполнять две задачи: перекачивать в русские карманы деньги, украденные у России, и попутно искать пути подхода к созданию лептонной пушки. Большие надежды возлагал на встречу с профессором Мешалкиным, и еще хотел бы связаться с Васей с Кергелена, который, по слухам, находился в Ираке в гостях у Саддама Хусейна. Чутье ему подсказывало: он должен близко сойтись с Мешалкиным, потом с Васей, а еще он хотел бы побыстрее встретиться с мальчиком Ваней, который обнаруживал большие способности в компьютерном деле.

Екатерина сказала:

— Надо прибрать квартиру.

— Приглашу женщину.

— Не надо женщин! Посторонний глаз нам ни к чему. Мы сейчас сами возьмемся за дело.

Пошла в ванную, нашла там тряпки, таз и призвала на помощь мужиков. Все засучили рукава и в течение часа мыли, терли, убирали. Квартира преобразилась. Откомандировали Артура за продуктами, а сами стали обсуждать предстоящие им дела.

Катя слушала. Г оворил Олег:

— Я вас плохо знаю, но вы русские люди, а русским я верю. Мне иногда удается вернуть какую-то часть украденных у России денег, но я не Гусинский: копить деньги не собираюсь. Он сидит на мешках золота и дрожит. Это люди больные, и я не стану им подражать. Вас прошу об одном: думайте о том, как с наибольшей пользой помещать деньги. У меня один проект есть: поддержать российские заводы, производящие электронику. Есть советники, которым я верю. Они помогут мне найти русских директоров и деятелей разного ранга. Только русскому я буду доверять. Среди вас есть адвокат, есть бухгалтер и есть милицейский майор — на вас я и надеюсь.

Амвросий Ильич сказал:

— Но я украинец, и мой сын украинец — может быть, вы этого не знаете?

— Украинцы — славяне, они те же русские, только многие из ваших соотечественников забрали в голову, что есть самостоятельное государство Украина, и есть украинский язык, и есть украинцы. Бог судья этим заблудшим людям. Они даже не в состоянии понять, что имя Украина происходит от слова край, окраина — вот и подумать бы им: край чего? И о том бы поразмыслили: Киев-то — мать русских городов, а Севастополь — город русской славы. А все дело в том, что телевидение заморочило им голову. И Кучма у них верховодит, а он и не Кучма вовсе, а Кучман. В Америке многие это знают, а у нас, в России, может быть, и не знают. Ну, так что? — обратился Каратаев к старшему Бутенко,— будем мы друг другу доверять или разойдемся подобру-поздорову?