Похищенный наследник

Ларк Софи

Впереди я вижу Лейк Сити Балет, мой белый джип все еще припаркован у входа. Остальная часть парковки пустынна. Все уже давно разошлись по домам.

Я сую руку в сумочку, нащупывая на ходу ключи. Я хочу, чтобы они были готовы к открытию двери машины. Я нащупываю телефон, гигиеническую помаду, монетку... но ключей нет. Какого черта? Это даже не большая сумочка.

Танцевальная студия заперта, свет выключен.

Я знаю код двери. Его знают все танцоры, поскольку нам разрешено приходить на тренировки, когда захочется.

Когда до студии

остается полквартала, я перехожу на бег. Я бегу в сторону студии, не зная, чьи шаги я слышу — мои собственные или кто-то преследует меня.

Я добегаю до двери, безумно быстро пытаясь набрать код: 1905. Год, когда Анна Павлова впервые исполнила «Умирающего лебедя». Джексон немного одержим.

Мои пальцы возились над клавиатурой, и я дважды подряд неправильно вводила цифры, прежде чем замок наконец щелкнул, и я смогла открыть дверь.

Я захлопываю ее за собой, поворачиваю защелку и прижимаюсь лбом к стеклу, вглядываясь в темноту. Мое сердце колотится, а руки потеют на ручке. Я ожидаю увидеть какого-нибудь маньяка, несущегося ко мне с ножом.

Но вместо этого я не вижу... ничего.

На тротуаре никого нет. Никто не преследует меня. Парень в капюшоне, вероятно, свернул на другую улицу, а я и не заметила.

Я такая идиотка. У меня всегда было буйное воображение, к лучшему или к худшему. Когда я была маленькой, мне снились самые безумные кошмары, и я всегда была уверена, что они реальны, независимо от того, насколько невозможно, чтобы моя сестра превратилась в тигра или нашла дюжину отрубленных голов в нашем холодильнике.

Я опускаюсь на пол, снова ищу в сумочке ключи. Вот они — в маленьком боковом кармашке, где они всегда лежат. Я просто была слишком напугана, чтобы нащупать их.

Я также проверяю свой телефон. От родителей нет ни смс, ни пропущенных звонков, хотя уже за полночь.

Забавно. Они такие чрезмерно заботливые. Но они похоже так заняты, что даже не заметили моего отсутствия.

Ну и ладно. Я в студии, и я далеко не устала после того, как по моим венам пробежало десять тысяч вольт адреналина. Я могу немного потренироваться.

Поэтому я поднимаюсь наверх, в свою любимую студию. Она самая маленькая из всех. Пол такой пружинистый, что это почти как танцевать на батуте.

Я снимаю джинсы и свитер, оставляя под ними только боди. Затем я вставляю телефон в док-станцию и нахожу свой любимый плейлист. Он начинается с «Someone You Loved» Льюиса Капальди. Я разминаюсь на перекладине, пока звучит мягкое фортепианное вступление.

 

5.

Мико

Я стою на краю парковки, вне поля зрения, тихо смеясь про себя.

Маленькую Нессу Гриффин легко напугать.

Наблюдая, как она бежит к студии, я испытал такой сладкий трепет, что почти почувствовал

его вкус. Я мог бы поймать ее, если бы захотел. Но у меня нет намерения брать ее сегодня вечером.

Это было бы слишком легко отследить, ведь она только что покинула мой клуб.

Когда я заставлю Нессу исчезнуть, это будет все равно, что бросить камень в океан. Не будет ни единой ряби, которая показала бы, куда она ушла.

Я жду, не выйдет ли она обратно и не сядет ли в машину, но вместо этого она остается в студии. Через минуту на втором этаже зажигается свет, и она входит в крошечную комнату для занятий.

Я прекрасно ее вижу. Она не осознает этого, но освещенная комната похожа на лайтбокс, подвешенный над улицей. Я вижу каждую деталь, как будто это диорама в моих руках.

Я смотрю, как Несса снимает с себя свитер и джинсы, оставляя на себе только облегающий боди-комбинезон. Он бледно-розовый, настолько прозрачный и обтягивающий, что я вижу очертания ее груди и ребер, ее пупок и изгиб ее задницы, когда она поворачивается.

Я не знал, что она танцовщица. Я должен был догадаться — у нее и ее подруг у всех такая внешность. Несса худая. Слишком худая, с длинными ногами и руками. Есть немного мышц — на круглых икрах, в плечах и спине. Ее шея длинная и тонкая, как стебель цветка.

Она освобождает волосы от резинки, позволяя им рассыпаться по плечам. Затем она скручивает их в пучок на самой макушке головы, закрепляя его еще раз. Она не утруждает себя обувью, занимая свою позицию босиком у деревянной перекладины, которая проходит по всей длине зеркала. Она стоит лицом к себе, спиной ко мне. Я все еще вижу ее в двойном свете — настоящую, реальную Нессу и ее отражение.

Я смотрю, как она сгибается и разгибается, разогреваясь. Она гибкая. Ее суставы выглядят свободными и резиновыми.

Хотел бы я услышать музыку, под которую она это делает. Классическую или современную? Быструю или медленную?

Разогревшись, она начинает кружиться по полу. Я не знаю названия ни одного танцевального движения, кроме, может быть, пируэта. Я даже не знаю, хорошо ли она танцует.

Все, что я знаю, это красиво. Она выглядит легко, невесомо, как лист на ветру.

Я наблюдаю за ней с благоговением. Как охотник наблюдает за ланью, вышедшей на поляну. Несса и есть лань. Она прекрасна. Невинна. Идеально вписывается в свою естественную среду обитания.

Я пошлю свою стрелу прямо в ее сердце.

Это мое право, как охотника.

Я наблюдаю за ней больше часа, пока она танцует без устали.

Она все еще продолжает танцевать, когда я возвращаюсь в свой клуб. Может быть, она останется там на всю ночь. Я буду знать, если она это сделает, потому что маячок все еще в ее сумочке.

Я слежу за Нессой Гриффин всю неделю. Иногда за рулем. Иногда пешком. Иногда сидя за столиком в одном и том же ресторане.

Она никогда не замечает меня. И, кажется, после той первой ночи она никогда не чувствовала, что за ней следят.