Похититель звезд
Шрифт:
Шатогерен улыбнулся.
– По-вашему, я часто бываю при богемском дворе? – парировал врач. – И вообще, сударь, да будет вам известно, что хотя я и виконт, но по своим взглядам убежденный республиканец. Потом, вы же сами признали Ее величество только после слов баронессы Корф.
– Верно, – согласился Нередин. – Но мне даже в голову не могло прийти…
– Мне тоже, – заметил доктор. – Хотя теперь мне многое становится понятным. И ее бессонница – как раз с тех пор, как умер сын, и ее припадок, когда мы говорили о Ван-Дейке. Я всего лишь упомянул портрет принца Руперта, а она разрыдалась. Конечно,
– У нее тоже чахотка, как и у ее сына? – допытывался Нередин. Он и сам не знал, почему ему были столь важны подробности.
– У нее нет чахотки, – отрезал Шатогерен. – Легкие совершенно чистые, тут мы с доктором Гийоме сходимся во мнении. Ее болезнь совершенно другого рода – нервы. Раньше я не знал причину, думал, ее состояние может быть как-то связано с мужем… то есть с графом Эстергази. И, конечно, меня сбило с толку то, что графиня Эстергази слегка не в себе.
Амалия вышла из здания почты и забралась в коляску.
– Теперь остается только ждать, – сказала она. – Я телеграфировала двум людям, если они откажутся помочь, что ж – задействую других. Да, там Шарлю прибыла срочная телеграмма, и я захватила ее с собой.
Поэт не слушал ее. «Интересно, отчего королева так любит Гейне? – размышлял он. – На мой взгляд, довольно вульгарный поэт, хоть и гениальный». И Алексей досадливо поморщился.
– Похороны мадемуазель Левассер завтра? – спросил Шатогерен.
Амалия кивнула.
– А что с ее женихом? – задал новый вопрос доктор. – Утром на него было страшно смотреть.
– Анри за ним приглядывает, – отозвалась молодая женщина. – Он не расстается с белой розой, той самой, которая на ней была… была в тот вечер. И ни с кем не хочет разговаривать. Мисс Лоуренс пыталась его расшевелить, но безуспешно.
– А мадам Легран по-прежнему с мадемуазель Натали?
– Да. – Амалия повернулась к поэту, как будто витающему в облаках: – Алексей Иванович, вы побеседуете с ней? Вы обещали…
Ей показалось или Нередин и правда взглянул на нее с раздражением?
– Что? А! Да, конечно, госпожа баронесса.
Нет, он не витал в облаках – место, в котором поэт мысленно пребывал, явно находилось куда ближе.
Амалия пристально посмотрела на него. Любопытно, уж не увлекся ли он королевой Елизаветой? Ей всего сорок четыре года, она красивая женщина, по-королевски величавая и к тому же перенесшая недавно такое человеческое, такое понятное горе. Большинству людей хватило бы и одного из перечисленных качеств – королевского сана, – чтобы увлечься той, которая в юности слыла самой очаровательной принцессой Баварии.
Нередин, заметив испытующий взгляд спутницы, рассердился на себя и стал смотреть в сторону. Он не хотел, чтобы кто-то догадался о его мыслях и тем более – о его переживаниях.
Коляска подъехала к санаторию, Констан натянул вожжи, и Шатогерен подал руку Амалии, помогая спуститься.
– Наконец-то приехали… Здравствуйте, мисс Лоуренс! – оживленно заговорила баронесса. – А, вот и вы, Шарль! Кстати, шевалье, у меня для вас есть телеграмма, я забрала ее на почте… Ален, мадам Ревейер уже уехала? Что ж, она сделала свой выбор… Да, и как состояние мадемуазель Натали?
Глава 28
«Бьюсь об заклад, мне предстоит тягостная сцена, – размышлял поэт, идя по коридору к комнатам художницы. – Уж конечно, она будет плакать и каяться. Не выношу таких людей! Если уж делаешь что-то, так нечего останавливаться на полпути. А сделать глупость и потом каяться… Не проще ли тогда не делать глупостей, чтобы не мучить ни себя, ни других?»
Как видим, подобно большинству мужчин, Нередин не выносил сцен, и менее всего ему были приятны те, которые устраивали женщины. Ах, сколько он в свое время насмотрелся таких сцен от К… Она в совершенстве умела их устраивать, для нее было достаточно любого пустяка, чтобы превратить его в трагедию и основательно испортить настроение окружающим. Но, по крайней мере, надо отдать ей должное – она не пыталась покончить с собой.
Не то чтобы поэт был чрезмерно догматичен – нет, он считал, что человек имеет право покушаться на свою жизнь, только если у него есть для этого очень веский повод. Он знал, до чего может довести беспросветная нужда, знал, на что может вынудить потеря того, кого любишь; и эти причины были ему близки и понятны. Однако поступка Натали он не понимал, и даже больше – ее поступок раздражал поэта и не находил в нем сочувствия. Все в девушке было бестолково: и ее высокий рост, и длинные руки, которыми она постоянно размахивала, и ее поведение, и ее действия. И даже ее любовь к себе он находил бестолковой и скучной. Причем понимал, что несправедлив, что попросту жесток, но ничего не мог с собой поделать.
Несмотря на все усилия Нередина, лицо его, когда он вошел в комнату художницы, было хмурым. Однако Натали, лежавшая в постели, так просияла, увидев его, что даже не заметила его раздражения.
– Алексей Иванович… А я так боялась, что вы не придете!
Мадам Легран тактично отсела в угол и стала делать вид, что читает какой-то роман. Нередин сел на ее место у изголовья и постарался напустить на себя непринужденный вид. И то, что он оказался вынужден играть, притворяться, тоже было ему неприятно. По правде говоря, он с удовольствием сейчас очутился бы где-нибудь в другом месте… да хоть на той унылой вилле, где жила необыкновенная женщина с бабочками в волосах. Однако он отогнал от себя это воспоминание.
– Вы нас всех огорчили, мадемуазель… – полушутливо-полусерьезно заговорил Алексей. – Ну посудите сами, что такое вы затеяли? Нехорошо, очень нехорошо… И доктор Гийоме так рассердился, что хотел сразу же попросить вас из санатория. Нельзя же так поступать, в самом деле!
И он увидел, как Натали побледнела, в глазах ее появился ужас… А ведь она даже не подумала о том, что Гийоме, главный врач санатория, вряд ли мог одобрить ее действия; а так как доктор мало с кем церемонился, то, конечно же, логично было ждать, что он попытается избавиться от столь неудобной пациентки. И если доктор ее выгонит, она больше не увидит Нередина, и поэт не будет приносить ей свои новые стихи… Натали схватила Алексея за руки, стала бессвязно умолять его, клясться, что больше никогда, никогда… и она и не понимает, что на нее нашло… Но ей было так плохо, так плохо! Никто даже представления не имеет, как ей было плохо…