Поход на Царьград
Шрифт:
«Красивый, леший! Крепкий и сильный, страха не ведает, вот и бесится…» — с восхищением, но и с долей осуждения подумал о брате Аскольд.
Около Дира находились две молодицы. Они принимали от двух других кувшины с чистой речной водой и выплёскивали её на грудь архонта, при этом голоса их звенели, как колокольцы. Вот они вылили очередную порцию воды на своего господина и с радостными восклицаниями стали носиться по берегу. Дир, не удержавшись, бросился за ними, настиг одну, обхватил её поперёк живота, взвалил на плечо и потащил в кусты…
Через некоторое время они вернулись
Дир совсем не удивился появлению брата, только спросил, прижимая к себе двух голых молодиц:
— Надолго ко мне? Может, искупаешься с нами?… Хочешь, бери любую, вот эту полногрудую или вон ту, — показал на длинноногую, с волнистыми чёрными волосами, спадающими ниже спины. — Между прочим, дочь печенежского боила, из-за неё я и стрелу схлопотал… По-русски ни бельмеса не знает, но зато в любви равных ей нет.
Та, увидев, что князья говорят о ней, собрала в узел волосы, вышла из воды на берег и, вся пронизанная солнцем от ног до головы, так что каждая клеточка её обнажённого тела лучилась и пела, улыбнулась Аскольду и стала одеваться…
— Ты тоже одевайся, брат. Я хочу повидать ромея, мне надо кое-что ещё у него выведать. Он не умер?
— Живой. Правда, недавно я чуть не зарубил его. Осмелел, дерзит и жрёт много…
— А вот то, что ты хотел сделать, глупо, брат, и недальновидно. Он нам нужен будет… Поэтому я предлагаю освободить его от цепей и перевести из подвала в другое, более приемлемое для его содержания место.
— Воля твоя, ты — старший брат, и я должен слушаться. — Дир плёткой срубил головку цветка и дерзко глянул в глаза Аскольда.
— Ну зачем же так?! Ты разве забыл, что отец разделил между нами власть поровну. И давай будем поровну, на согласии обеих сторон, решать все вопросы.
Дир промолчал. Отослал своих вперёд, сам, взяв под уздцы лошадь брата, пошёл с ним рядом, тоже пешим, не седшим в седло.
Двухэтажный лесной терем Дира стоял на взгорке и был огорожен тыном из круглых, подогнанных впритык брёвен с заострёнными концами. Зашли в ворота, и сразу на глаза Аскольду попался студенец [131] с крышей и воротом.
131
Студенец — колодец.
— Пить хочу, в горле пересохло! — сказал князь, подошёл к срубу и взялся за рукоятку ворота.
Но на помощь архонту уже бросились дружинники. Он их локтём отстранил от себя и кинул бадейку с цепью вниз. Но Дир кликнул слугам, чтобы они принесли из погреба холодного олуя.
— Нет, нет, брат, — запротестовал Аскольд. — Я
Дир улыбнулся во весь рот, показывая ровные крепкие зубы.
— Ты мой гость, а любое желание гостя для хозяина — закон.
— Ну вот и добре!
Решили сначала пообедать, а потом уже навестить ромея.
После обеда Аскольд попросил брата не сопровождать его в темницу.
— Не обижайся, так будет лучше…
И снова Дир ответил словами, произнесёнными у студенца, о законном удовлетворении любого желания гостя, но произнёс он их без всякого смеха, и глаза его потемнели.
«Ладно, ничего, я и так много ему уступаю, чтобы лишний раз не обострять отношения, но в данный момент присутствие Дира в темнице скуёт поведения ромея. Его горячность и нетерпение только навредят при допросе… А впрочем, хорошо было бы, если мои вопросы к ромею не походили бы на допрос. Многое мне хочется узнать от этого человека», — так думал Аскольд при свете факелов, которые держали боил Светозар и слуга, по каменным ступеням спускаясь в темницу. И её, и этот лесной терем строили давно, и, кажется, сам Кий, которому со своим семейством приходилось отсиживаться здесь, когда на город нападали враги, а тын вокруг него ещё только-только возводился. А врагов было предостаточно — древляне, северяне, дреговичи, полочане, печенеги, булгары…
Дубовую дверь, окованную железными полосами, со скрипом отворили, и пламя факелов выхватило из темноты сырые стены, по которым ползали мокрицы, в углу — наваленную кучу сопревшей соломы. На ней лежал скованный цепями и заросший волосами человек. Из чёрных лохм торчал лишь кончик носа и лихорадочным блеском светились глаза.
Светозар хорошо говорил по-гречески и стал переводить.
Аскольд спросил:
— Знаешь, кто я?
— По корзно вижу, что ты равный князю, хозяину этого терема, — ответил ромей.
— Угадал. Я старший брат его — Аскольд.
— Слышал. Ещё в Константинополе.
— А как зовут тебя?
— А зачем, князь?! Если вы пришли рубить мне голову, то можно это сделать и не ведая моего имени…
— Почему же рубить… Видишь в руке у моего слуги молот? Наоборот, мы хотим вынуть тебя из железа и вывести отсюда наружу.
— Благодарю тебя, князь.
— А за это ты должен всё рассказывать без утайки. Понял меня?
— Да, понял.
— Вот и хорошо! — И Аскольд обратился к слуге: — Приступай. Да поживее!
Вскоре цепи с ромея были сбиты, и Светозар с архонтом повели его на свет божий.
В этот день они узнали от Кевкамена — так звали ромея — главное: что по личному приказу василевса, когда в столице Византии начался погром, убивали и грабили вначале арабских купцов, потом киевских, а золото и серебро их забрали в государственную казну… Кровь горячей струёй бросилась в виски Аскольда, до слёз жалко стало торговых людей, а особенно Мировлада… И мысли заскакали в голове, как быстрые кони. Встали вопросы: «Почему греки нарушили «Договор мира и любви»? Что заставило их? Почему они натравливают на нас хазар? Разве мало сами страдали от них, когда те заняли почти весь Крым?»