Поход на Киев

Пациашвили Сергей Сергеевич

— В смысле?

— В смысле жалование. Теперь впору войну начинать, но Ярослав медлит, ждёт, когда его отец — князь Владимир первым начнёт. А время-то идёт, варягам нужны деньги. Того и гляди, начнут Новгород грабить. Уже начинают обирать некоторых в Людином конце.

— И что ты предлагаешь?

— Важно, чтобы восстание поднялось одновременно и в Людином конце, и у нас. Нужно связать наших бояр с людинскими вождям. Договоримся, и при малейшем поводе варягов прихлопнем.

— Я подумаю над твоими словами, — отвечал, уходя, Добрыня.

— Думай быстрее, — молвил ему вслед Ставр, — а то ведь без тебя кто-нибудь вождя варяжского порешит.

Помириться со Ставром против Рогнвальда? Сама мысль об этом была неприятна Добрыне. Приходилось выбирать между двумя врагами. Добрыня вспоминал Василису Микулишну, и чувствовал лишь какой-то стыд перед ней и отцом её — Микулой. Вспоминал Зою, и острая боль пронзила сердце. Сразу перед глазами вставал образ девицы, которая возвращалась вечером домой, шатаясь, словно пьяная. Образ её соблазнительны бёдер, обласканных другим

мужчиной. В такие моменты Добрыня хотел убить её или себя, но и то и другое казалось стыдным. Стыдно было даже не перед отцом, а перед матерью. Иногда Добрыня брал Зою силой, но прикасаться к ней после варягам было неприятно. Выход был один — попытаться убить Рогнвальда, этого непобедимого безжалостного убийцу, или самому погибнуть в бою. Оба варианта казались одинаково хорошими, поскольку в обоих случаях боль должна была пройти. И Добрыня стал готовиться к бунту, несколько раз вместе со Ставром ходил в Людин конец, говорил с местными вождями, обещал им всевозможную помощь. В этом конце Новгорода жило много воинов-наёмников, некоторые из них были с Добрыней в военном походе в Литве. Среди них был и Гаврюша, который прислуживал боярину. Но Гаврюши сейчас здесь не было, он вместе с богатырём Дунаем уехал воевать против Змея Горыныча. Но были другие, которые хорошо помнили подвиг Добрыни, а вместе с тем помнили и то, что во время голосования боярин стоял на том, чтобы остаться на войне и сохранить верность князю Владимиру. В глазах людинских вождей это означало, что боярин с самого начала шёл против варягов и против Ярослава, за князя Владимира. Как ни странно, эта идея оказалась привлекательной для Людина конца. Дело в том, что Владимир был последним новгородским князем, при котором два конца Новгорода жили в мире. После того, как он уехал и стал князем Киева, Новгород раскололся на две половины, которые уже много лет вели между собой бесконечную резную.

Никита долго хмурил брови на эти занятия своего сына. Ведь пророчество говорило, что когда отец станет бунтовщиком, то последует за мятежным братом — Василием Буслаевым на тот свет.

Но участи брата избегнуть не сможет, В бою за свободу он голову сложит.

Но в конце концов Никита присоединился к заговору и принял у себя в доме даже людинских вождей. Все они были бедно одеты и дурно пахли, но бояре не обращали на это внимания, угощали гостей дорогим вином и вкусным обедом, беседовали с ними на равных. После этого произошло ещё несколько встреч новгородских бояр с людинскими вождями, теперь гостей принимали уже другие бояре. Круг заговора ширился, а между тем варяги совсем распоясались. По пятницам они приходили на торжище совсем без денег и силой забирали у людей всё, что им было нужно, забирали себе и замужних женщин. Некоторые из похищенных стали верными любовницами красивых гостей с севера. В отличии от их незнатных мужей, викинги всегда пахли хорошо, регулярно мылись в бане, расчёсывали себе длинные волосы, подстригали бороды и вообще старались хорошо выглядеть. Многим женщинам льстило внимание таких красавцев. А вот их мужей это серьёзно оскорбляло и злило. Как случалась в Новгороде пятница, так на торжище происходила драка между людинскими мужичками и варягами. В результате людинские все убегали через мост в свой конец, а викинги всегда брали верх. Но в одну пятницу всё случилось несколько иначе. Едва завязалась бойня, из Славенского конца выбежали вооружённые, закованные в железо новгородские бояре. Они напали с тыла, неожиданно, и многие варяги были ранены прежде, чем успели выстроить оборону. Добрыня сражался бок о бок со своим отцом, бил наотмашь, с невиданной яростью. Одного врага задел топором по бедру, другому попал по щиту и расколол его. Боярин рвался в бой, одержимый жаждой крови, но отец вовремя притянул его назад и заставил стать в строй. Теперь и бояре, и варяги закрылись щитами, стали плотной стеной и напирали друг на друга. Но викинги сражались на два фронта, с другого конца их пытались взять в окружение людинские мужики.

— Бей людинских собак! — скомандовал покрасневший от ярости Рогнвальд, и варяги пошли за вождём на людинских мужиков, погнали их к Волхову мосту, одновременно отбиваясь от бояр. В конце концов они и сами забрались на мост. Здесь окружить их было невозможно, а стены щитов с обеих сторон казалась непробиваемыми. Идеальная тактическая позиция для сражения на два фронта. Битва обещала быть долгой, поскольку из Славенского конца вышли сотни три ополченцев, возглавляемых Путятой.

— Бей изменников, княжеских ослушников! — прокричал воевода, и ополченцы с криком ярости набросились на новгородских бояр. Дружинники тут же оставили варягов, сошли с моста и обратились на ополченцев. Рогнвальд приказал своим викингам наступать на людинских повстанцев и погнал их в Людин конец.

— Ну что, бояре, предали свою свободу Владимиру? — злобно прокричал Путята, — киевские холопы!

Тут уже бояре не выдержали и в ярости ринулись в бой. Числом их было примерно столько же, сколько и ополченцев, вооружены они были одинаково, и ровно одинаковые носили доспехи — из мелких металлических пластин. Но ярость новгородских бояр с неистовой силой несла их на врага. Добрыня почувствовал, что даже если захочет, не сможет и шагу сделать назад, так сильно его толкали задние ряды. В итоге молодой боярин чуть не попал под удар вражеского копья, в последний миг успел подставить под удар щит, рубанул топором наугад и ранил противника сбоку в шею. Ополченец, истекая кровью, пополз назад к

своим. А Добрыня уже так плотно был прижат к врагу, что не имел даже места для размаха, и просто напирал своим весом. Благо, что в свои 19 лет он был довольно массивным и потому теперь многих свалил с ног своим напором. В конце концов, ополченцы стали отступать, бросая раненных. Толстый Путята всех удивил скоростью своего бега. Многим тогда удалось уйти, но раненным повезло меньше — их всех добили на месте. Добрыня резал их с какой-то невиданной прежде, демонической радостью. Вспоминалась Зоя, вспоминалась Василиса, вспоминались все обиды и горечи. Но теперь всё снова становилось на свои места, он — боярин, стоит наверху, остальные лежат поверженные внизу.

Однако на другом берегу реки Волхов ситуация сложилась совсем другая. Неся большие потери, варяги пробились в Людин конец, а затем уже разметали и перебили местных мужичков. Людинские были плохо вооружены, не имели доспехов и против вооружённых до зубов опытных убийц вынуждены были отступать. Теперь викинги снова ступили на мост и направились обратно, в Славенский конец, чтобы отомстить зачинщикам бунта. Некоторые бояре от этого даже запаниковали и бросились бежать с поля боя. Но таких было немного, остальные хоть и боялись, но опьянённые победой, остались на месте.

— Нельзя дать им перейти! — прокричал Никита, и дружинники бегом направились на Волхов мост. Они успели, варяги не перешли на землю Славенского конца. Снова завязалась страшная битва. Бояре стояли насмерть, понимая, что если варяги сойдут с моста на землю, то боярам придёт конец. Викинги же торопились, поскольку опасались, что на них с тыла снова нападут людинские. Эта спешка многих погубила, многие викинги упали с моста в реку и там уже были добиты стрелой или утонули в воде. Редко кому удавалось выбраться на берег, но такие в битву уже не возвращались, а убегали в город, скрываясь от ярости новгородских бояр. А бояре меж тем стали уже брать верх, и те из них, кто в страхе убежали перед этим, теперь вернулись и ринулись в бой. Добрыня ранил уже троих варяг, и, по его расчёту, одного из них ранил смертельно. Но ему нужен был лишь один. Боярин с зоркостью хищника разглядывал рыжеволосые головы в поисках знакомого лица. И вот он увидел его — вождя викингов. Колебался Добрыня ровно полминуты, а затем, невзирая на опасности, ринулся в бой. Вслед за ним пошли и другие бояре, погнали варяг в Людин конец. В конечном итоге все они перешли на тот берег. Викингов числом было существенно меньше, многие были ранены.

— Рогнвальд! — в ярости прокричал Добрыня, и вождь викингов обернулся на крик и взглянул в глаза своему врагу. Рогнвальд сделал несколько шагов вперёд, и вот соперники стали лицом к лицу на свободном пространстве.

— Напрасно ты забрал у меня Зою, — молвил Добрыня, — теперь ты умрёшь, сукин сын.

— Ты назвал мою мать сукой? — прокричал вождь викингов, — ну, берегись, щенок!

И Рогнвальд с боевым топором в руке ринулся в бой. Его скорость, его ловкость могли свети с ума любого. Ноги викинга передвигались столь быстро, что за ними невозможно было уследить. Удар сыпался за ударом. Добрыня едва успевал подставить щит и вынужден был отступать. Лишь изредка он позволял себе атаковать в ответ, но это не давало никакого результата. Викинг был силён, он был могуч и абсолютно безжалостен. В какой-то момент Добрыня почувствовал сильный удар щитом по лицу и лишь чудом успел увернуться от топора. Губа была разбита, кровь тут же склеила волосы на бороде. Но даже это не вывело Добрыню из равновесия, он продолжал сохранять хладнокровие, проявляя чудеса выдержки. Рогнвальд гнал его к реке, а это значило, что скоро отступать будет уже некуда. Но стоило Добрыне стать на одном месте, как он получил скользящий удар топором по ноге и вынужден был прыгать в воду. К счастью, возле берега было не глубоко, но вязкий ил на дне затягивал и мешал двигаться. Рогнвальд ринулся в воду за своим врагом. Это было ошибкой. Добрыня понял это сразу. Рогнвальд потерял здесь свои скоростные качества, а Добрыня остался таким же массивным. Он набросился на варяга и своим натиском свалил с ног. Мощные удары градом посыпались на щит Рогнвальда. В конце концов, Добрыня пробил ему топором грудину. Викинг выронил щит и топор. Он валялся в грязи, ноги его были погружены в воду, силы оставляли его.

— И что она только в тебе нашла, — презрительно плюнул Добрыня. Рогнвальд в ярости зарычал и одновременно застонал, как дикий кот, взял в руку ком грязи и швырнул во врага. Грязь попала прямо в глаз Добрыне, отчего тот на мгновение ослеп, а когда пришёл в себя, раненный викинг уже прыгнул в воду и поплыл прочь от берега. Ничего, если не утонет, его всё равно найдут. Глаз Добрыни меж тем словно горел изнутри, нужно было его промыть. Но даже после промывки резь в глазу не исчезла, а нога продолжала кровоточить. И всё же сладостное ощущение победы никуда не исчезло. Он победил, он взял верх.

— Недооценил я тебя, сын мой, — молвил в тот день Никита, — ты смог добиться своего и одолеть того, кто считался непобедимым.

— Это ты, отец, недооценил способности знатного человека.

Новгородцы перебили уже почти всех варягов. Остались только те, что успели разбежаться. И бояре принялись выискивать их и добивать. Не смогли найти Путяту, который по слухам вместе с выжившими ополченцами и своей семьёй спешно покинул город. Скорее всего, уехал к князю в Ракому. Не удалось отыскать и Рогнвальда, тело которого, видимо, навсегда теперь останется на речном дне. Но это всё были детали, главное, что новгородские бояре победили, отстояли свою свободу. В этот день вечером Добрыня пил вино вместе со Ставром и обнимал его, как старого друга. Казалось, их долгой вражде теперь действительно пришёл конец.