Поход на Киев

Пациашвили Сергей Сергеевич

— Ну воля твоя, ты — гость.

И, поднявшись со своего сидения, богатырь произнёс:

— Жизнь!

Это был добрый сигнал, и кочевников отвели в их комнаты. А убийца получил свои обещанные полгривны. Добрыне не нравились подобные забавы, и как только представилась возможность, он ту же покинул Муром. А возможность появилась нескоро. Пришлось пересидеть в городе до конца зимы, дождаться, когда начёт таять снег, побегут ручьи по канавам, а дороги начнут превращаться в грязевое месиво. Тут и повылезали из своих нор печенеги и вновь взялись за свои грабежи. Пришли вести, что небольшой отряд орудовал под Рязанью. От Мурома рукой подать, и Добрыня отпросился в разведку с сотней витязей. Все они были богатыри, прибывшие из Владимирской заставы, а некоторые даже из Киева. Не успели они проехать и несколько километров, как снова увидели в небе Змея Горыныча. В эту зиму муромчане уже несколько раз видели его парящим над землёй.

— Не хочет к нам спускаться твой союзник, — говорил тогда как-то Илья Добрыне, — скромничает, крылатый мытарь.

Муромский богатырь шутил, а Добрыня воспринимал это, как недобрый знак. И вот опять он увидел Змея. Но вскоре он позабыл и об этом знаке, так как напал на след печенегов. На грязи осталось множество следов конских копыт, сомнений не было,

здесь проходили кочевники. И вот богатыри на перепачканных по самые животы скакунах стали нагонять своего врага. Но всё же в этот день они кочевников не настигли. Наступила ночь. Прохладная весенняя ночь, великая прелесть — встречать её на улице, невзирая на холод. Даже прохладный ветер здесь казался невероятно свежим и живым. В такие чудесные ночи спится очень хорошо, особенно в палатке на улице. Здесь человек — господин всего живого словно сливается с природой, с мировым жизненным потоком. В такую ночь непременно засыпаешь, чтобы выспаться, чтобы спать спокойно и сладко. И именно в такую чудесную ночь на богатырей напали проклятые печенеги. Град стрел обрушился на спящих витязей, и многие были ранены, не успев закрыться щитами. И многие кони и лошади были убиты, в том числе и лошадь Добрыни. Кочевники не стали ждать, когда погоня их настигнет и решили атаковать первыми. Они сражались, даже не слезая с коней. Впрочем, печенегов с детства учили ездить верхом, отчего у них ноги всегда были кривые, как два полумесяца. Богатыри были окружены, но всё равно отбивались. А меж тем занимался рассвет, мир оживал и пробуждался. Неистовая сила жизни пульсировала в каждой травинке, в каждой букашке, пробуждающейся от зимней спячки. Меньше всего хотелось умирать в такое чудное утро. И богатыри сражались, как львы, сбивали врагов копьями со скакунов, ранили коней, отражали атаки. И всё же силы их иссякали, а кочевники всё плотнее сдавливали кольцо. Добрыня с яростным криком поразил копьём вражеского коня. В ответ печенег проткнул его копьём в плечо, а мёртвый конь, подталкиваемый сзади, навалился на боярина. И Добрыня рухнул под этой тяжестью в грязь. Хрустнула какая-то кость, дышать стало невероятно тяжело. А воздух был такой свежий, такой сладкий, а небо было такое ясное, и птицы пели свои лёгкие песни. И Добрыня почувствовал, как веки его тяжелеют, воздуха становится всё меньше. Ему показалось, что он видит тёмную реку, на одном берегу которой полный жизни лес, а на другом всё окутано туманом. Над рекой раскинулся мост из монолитного серого камня, а на мосту стоял мытарь с трезубцем в руке, в кожаных штанах на голове и в короткой юбке до колен. Симаргл. Едва он стукнул трезубцем, как обратился крылатым псом и взмыл в небо. А небо было уже не голубое и не серое, а пурпурное. Совершенно невозможный для него цвет. На душе вдруг стало невероятно легко, совершенно исчез страх смерти. Весна — это осень, смерть — это лишь новое рождение, никто не исчезает, лишь часть души умирает с телом, а другая часть уходит за Калинов мост, какая — решит крылатый бог.

— Добрыня! — послышался знакомый голос. Тяжесть с груди исчезла, несколько человек стояли рядом, среди них был Илья.

— Живой? — вытащил он богатыря из грязи.

— Да вроде, — отвечал Добрыня, пытаясь отдышаться, — а правда, что над Калиновым мостом небо пурпурного цвета?

— Ты там был? — оживился Илья, — о господи, не многие из нас там побывали. Ты видел Симаргла?

— Это, пожалуй, просто привиделось мне, ты задурил мне голову своими бреднями.

А меж тем между богатырями и печенегами завязалась тяжёлая схватка. До последнего момента не было ясно, кто возьмёт верх. Илья потерял коня и теперь мог сражаться только пешим. К нему присоединились многие товарищи. Наконец, богатыри взяли верх, и те, кто были верхом, погнали конных кочевников прочь.

— Твои тоже сражаются верхом? — спрашивал Добрыня.

— Да, у нас есть седло и стремя, — отвечал Илья, — нарочные приспособления. И ноги не кривые, как у этих кочевников.

— Уходить надо, — произнёс Михаил, — а то они могут вернуться и привести с собой подмогу.

— До Мурома далеко, пойдём в Рязань. — молвил Илья, — раненных возьмём с собой. Добрыню понесу я. Идти ты не сможешь, у тебя нога сломана.

И действительно, кость на ноге была сломана, новгородец сразу и не заметил эту жуткую боль, так как больше болело плечо, истекающее кровью. И вот Илья Муромец взвалил его себе на спину и понёс в Рязань. Другие богатыри так же несли своих раненных товарищей. Они торопились и к вечеру совсем уже устали. Меж тем вдалеке уже были видны рязанские дома. Нужно было двигаться дальше. Добрыня под конец пути стал терять сознание от потери крови, но Илья не давал ему отключиться, постоянно что-то рассказывал.

— А река Смородина знаешь почему так называется? Потому что из неё смердит. Запах тот ещё, но говорят, он время от времени превращается в сладкий аромат. Так же как вода в реке, половину суток — это живая вода, а другую половину — мёртвая, живая источает аромат, а мёртвая — воняет.

И Добрыня через боль улыбался.

— А Калинов мост так назван потому, что горячий, раскалённый. Простой человек ни за что по нему не пройдёт, не выдержит. Только душа может пройти. Но бесплотная душа легко может заблудиться, для этого там и летает Симаргл и провожает души в туман. Чародеи могут обойти эту преграду, пройти мост во плоти, но тогда они встретятся с Симарглом — могучим богом.

Наконец, они добрались до Рязани. Добрыня снова выжил, ему оказали помощь, промыли и зашили раны. А на следующий день в Рязань прибыл гонец от Полюда Одноглазого и сообщил страшную весть.

— Беда, Илья. Муром сгорел.

— Как сгорел? — удивился богатырь.

— Вот так, весь, подчистую. Нет больше Мурома. Печенеги проклятые отвлекли тебя под Рязанью, а меж тем напали на нас. Немногим удалось уйти живыми.

Илья как стоял, так и сел на том же месте.

Глава 20

Бег

Когда тысячи коней рысью направляются куда-то, стук их копыт кажется ровным, будто набивает какой-то ритм. Словно скакуны маршируют, и этот ритм захватывает и успокаивает. Когда же тысяча скакунов бежит и уходит от погони, их бег превращается в беспорядочный шум. И этот шум ужасает, ибо любой, кто видит такое бегство, задумается о том, как же ужасен и могуч должен быть враг, обративший в бегство такое количество взрослых мужчин. Ещё больший ужас охватил бы его, если бы он узнал, что бегут они из-под Киева, от матери городов русских, а в одной из повозок лежит сам раненный князь Ярослав. Зоя поддерживала в нём жизнь, как могла. Благо, что её Рогнвальд

не был ранен. Но дружинники и наёмники со всех сторон волком смотрели на неё.

— Я бы на твоём месте не подпускал её к князю, — сказал своему рыжему другу как-то Ставр.

— Почему же?

— Сам знаешь, она полячка. Как и те, что побили нас под Бугом. Ей не доверяют.

— Может ты сам хочешь возиться с больным князем?

— Я лишь хочу помочь, Рогнвальд, я на твоей стороне.

— Я доверю Сороке, а на остальных мне плевать.

Ставру осталось лишь пожать плечами. Он чувствовал себя невероятно уставшим, измотанным и несколько напуганным. Ведь купец не забыл свой разговор с рогатым чёртом. Тот не солгал, поляки со Святополком действительно пришли, но гораздо позже, чем он думал. Прошла зима, и лишь тогда сам польский король — Болеслав во главе огромного войска двинулся на Русь с запада. Но это было ещё полбеды, выяснилось, что поляки и Святополк пошли на сговор с печенегами, и теперь орды кочевников атаковали Русь с юга, атаковали Муром. На пути у них стояла Владимирская застава, а дальше открытый путь на Новгород. Именно туда сейчас держали путь разбитые соратники князя. Но это убежище отныне казалось совсем ненадёжным. Когда началась война, и стало известно о надвигающемся войске, Зоя тут же навязалась в поход с Рогнвальдом. К счастью, скандинав послушался и взял её с собой, но сражаться строго-настрого запретил. От этого Зою воспринимали в войске как польскую шпионку. Дошли известия, что в составе войска польского сражается и дружина Бурислава Володарского. Когда-то он был для Зои господином и князем. Это только усилило нехорошие подозрения. Но скоро всем стало не до этого, начались мелкие стычки с врагом — предвкушение большой битвы. Ярослав заметно нервничал. Ведь польский король получил прозвище Храброго не просто так. К тому же его войско было больше киевского, с ним были и сторонники Святополка. Но сдаваться без боя было бы трусостью, и потому Ярослав шёл навстречу врагу, оттягивая как можно дольше день главного сражения. Путята несколько раз уговаривал князя дать уже врагу бой, но князь всё отказывался, войско скрывалось и маневрировало, не понимая, что его заманивают в ловушку к реке Буг.

Ставр всё это время был бледен, как мрамор. Он помнил о предостережении от своего покойного отца и боялся, что этот бой будет последним в его жизни. Но снова каким-то чудом купец выжил и даже не был ранен. Своим копьём Ставр сбил одного врага с лошади, а затем сам же забрался на эту лошадь и вместе с остальными русами начала отступать. Многие погибли при отступлении, но Ставр был верхом, и это спасло ему жизнь. А вот князю и Путяте повезло меньше. Они сражались бок о бок. Ярослав вступил в бой, когда его войско начало отступать, и буквально силой стал останавливать бегущих и разворачивать их на врага. Когда уже и это не помогло, разъярённый князь сам ринулся с мечом на наступающего противника. Он был полон ярости, и ни за что на свете не хотел отдавать власть, которой так недолго наслаждался. Неистовая воля к власти придала сил Ярославу, и первый же враг, который набросился на него, пал раненным на землю. В ярости князь отрубил ему голову и взялся за следующего. Здесь уже к нему подступили убегавшие воины, которым стало стыдно, что они отступают, когда князь сражается. В бой вернулись далеко на все, но и их хватило, чтоб спасти Ярослава от неминуемой гибели. Здесь уже и Путята рубил с плеча со всей своей большой силой, разрубая щиты и повергая врагов на землю. Казалось, тут может произойти перелом в ходе сражения, стоит только удержать натиск. Но тут вдали появился Святополк. В сверкающих доспехах, верхом на белом коне. Он был красивый и надменный, в то время как Ярослав был уже весь перепачкан в крови. Святополк словно вызывал его на бой, свободно разъезжая среди своих сторонников и поляков. И Ярослав поддался на провокацию, изменил направление удара и стал прорываться к своему брату и сопернику. И здесь-то атака киевлян и захлебнулась. Ярослав с неистовой яростью прорывался к Святополку. Жажда крови ослепила его, и он не увидел, как попадает в ловушку, не смог сохранить щит целым и не смог отразить удара топора, рубанувшего ему по груди. Секира прошла острием через грудную кость и оставила большой порез на теле и разорванную кольчугу. И Ярослав, полный гнева, всё-таки рухну на землю. Следующим ударом враг уже намеревался покончить с князем, но тут появился Путята и спас его. Вскоре он смог ранить проворного витязя с секирой, а Ярослава Рогнвальд на себе вытащил из гущи схватки и унёс как можно дальше, пока другие ценой своих жизней прикрывали их отступление. Так закончилось княжение Ярослава в Киеве, желанная власть ускользнула из рук. Многие его верные товарищи сложили головы в том сражении. Уже теряя сознание, Ярослав увидел, как Путяту поднимают на копья. Сразу три копья поразили могучего боярина, бывшего новгородского тысяцкого. Сомнений не было, он погиб, как погибли все великие замыслы о реформах в стране, все творческие планы и мечты.

Ярослав был тяжело ранен, вскоре у него начался жар, смерть наступала ему на пятки, но и сам князь теперь не хотел жить. В бреду он видел, как его везут в повозке, как над ним склоняется полячка Зоя, кормит его из ложечки, заставляет пить. Они ещё на что-то надеялись, они думали укрыться в Новгороде, но Ярослав понимал, что это их не спасёт. Да и в Новгороде далеко на все были его друзьями. Многие считали, что князь зазнался, забыл своих, когда стал киевским князем. Теперь он чувствовал, что он обречён. И лишь одна мысль ещё заставляла его цепляться за жизнь. В Киеве осталась его семья — жена, дети. Его будущее. Никто не позаботился о том, чтобы помочь им, да и всем было не до этого. Ярослав в бреду называл им жены, через боль он пытался отдать хоть какой-то приказ. Но никто его не слышал, или не хотели слышать. Скорее всего, Киев был уже в руках Святополка и Болеслава, не было никакой возможности вызволить оттуда семью князя. Да и многие другие воины оставили в городе свои семьи. Без командиров войско быстро стало превращаться в сброд. Многие добровольно покидали его, и многие из них потом не возвращались, где-то оседали. Кто-то брался за грабежи, чтобы прокормить себя и лошадей. Но в целом войско голодало, каждый день умирали раненные, которых в спешке хоронили. И Ярослав видел, что воины даже рады таким смертям — раненные были большой обузой в отступлении. Сам князь был такой же обузой и понимал, что, если бы не Зоя, возможно, он так же беспомощно испустил бы дух, а тело его так же небрежно в суете зарыли бы в землю. И Ярослав, как мог, боролся со своим недугом, но боль всё равно оказывалась сильнее. Князь не был жив, но он не умирал, злая судьба словно нарочно поддерживала его в таком состоянии, заставляя мучиться его и других. И всё же, спустя время бред отступил, осталась только слабость. Бледный князь пожелал говорить с Рогнвальдом.