Поиграй со мной
Шрифт:
– Я же не к тому! – возвратилась баба в прежнее положение. – Сегодня это может копейки стоить, а завтра…
– Мама, я знаю… Я знаю, к чему ты. Если это случится, ты все равно будешь с нами. Не знаю, как у других, а у нас друг без друга… не получается… И потом, тебе еще долго-долго можно вообще ни о чем не думать. Слышишь: забудь.
– Забудешь… То одно, то другое…
– У меня просто нервы. Обыкновенные нервы.
– Мне так странно привиделось. Тогда, в комнате. Я только говорить не хотела. Такое впечатление: лежит и не то что не дышит, а вот прямо старается человек не дышать… Постою, постою, посмотрю кругом:
– И в крематории?
– Что «в крематории»?
– Тоже казалось?
– Не-е-ет!.. В крематории – не-е-ет…
– Ну, вот видишь.
– В крематории – не-е-ет… – передернув плечами, баба Вера повернулась на бок и, что-то договорив про себя, затихла…
– …Всласть погрохотав ведром в освещенном ярким солнцем закутке у мусоропровода, вернувшись в «церковный» полумрак к лифту, Георгий какое-то время еще раздумывал, не спуститься ли к почтовым ящикам… В конце концов решил не гонять понапрасну кабинку: и так той скоро достанется (по ощущению, надвигался после-рабочий час-пик). Где-то, то ли звонко внизу, то ли приглушенно и рядом, что-то хлопнуло-звякнуло… Должно быть, на лестнице… Отперев невзрачным сереньким ключиком, ни в какое сравнение не идущим с его квартирным фигуристым красавцем… отперев капризную, норовившую сразу же ускользнуть из рук коридорную дверь, наткнувшись на прежний «подводный» сумрак (ближе к ночи лампочки в коридорах зажигались автоматически… там, где они были), Георгий с облегчением разглядел проникавший в этот длинный угрюмый грот и пугливо падавший на торцевую стену слабый серенький отсвет, выбивавшийся из его приоткрытой двери.
Заперев изнутри дверь ключом, Георгий опустил тот в карман кожаной куртки, висевшей в прихожей. Проходя мимо записной книжки, валявшейся на полке у телефона, подняв, глянул на сделанную недавно запись: среда (завтра), одиннадцать, ноль-ноль… Хмыкнув на пустое наконец ведро, электроплита, судя по ощущению зависшей над конфоркой ладони, ожила… Вскоре на сковородке зашкворчало. А в прихожей что-то грохнуло. Как был, со сковородкой в руке, высунувшись из кухни, хозяин ничего подозрительного в предбаннике не обнаружил. «Кто-нибудь оступился и рухнул там, в темноте, за дверью, – заключил Георгий, – ну не рухнул… Все равно безобразие… х-ха, сало какое из морозилки, просто лед… через десять лет – жить при коммунизме… как по лысому, по крайней мере, было… ух-х-х, какое жгучее… а… ай-яй-яй… а электрификации страны в отдельно взятом коридоре не имеем. Факт».
В приподнятом расположении духа хозяин занялся натюрмортом в комнате на столе: яичница с салом, фигурно заполненная «украинским» хлебница, селедочница, украшенная крупно порубленной сельдью и ее же цельной икрой и… это самое. Готово…
Какое-то время в комнате раздавалось лишь звяканье вилки и ножика о тарелку. Несколько раз прозвучало стекло.
Спустя полчаса, потерявший интерес к наполовину развороченному натюрморту, Георгий сидел перед беззвучно работавшим телевизором. От воодушевления не осталось и следа.
– …Небо и землю… – услыхал удивленно замолчавший в телевизоре комментатор, и без того немой… – создает для каждого… для каждого в отдельности…
Трапеза, худо-бедно, возобновилась.
– Моя внутренняя жизнь, – какое-то время спустя снова вслух сообщил Георгий ведущему программы «Время», – единственное, что у меня есть. Ничего больше. Как просто!.. Никуда не попадаю, после, потом, никуда не исчезаю… Сознание вторично? Оно единственно!..
Ведущий поспешил уступить экран ровно, как по линейке, сколько хватало глаза, до горизонта – вздымавшей в чистом поле облачки пыли, шедшей уступом эскадре гусеничных тракторов. Высунувшийся из кабины переднего чубатый (чуб светился на солнце) победно воздел кулак к небу.
– Да ведь мы в каждый миг решаем, – встречно отсалютовав чубатому рюмкой, подал Георгий голос в пустой квартире: – правда – нет?.. верю – не верю?.. Откуда я знаю? – кто-то сказал… одна бабка сказала… В каждую секунду решаем, в каждое мгновение: верим – не верим… – он выпил… подцепил селедку на вилку… – А говорим: вера… Да 99% сведений – вера!..
Делегация колхознолицых боссов в костюмах и галстуках шагала по развороченной гусеницами земле к скромно потупившемуся у своего трактора чубатому.
– «Если верить Евангелию»… Фраза-ловушка… – Георгий потянулся к бутылке… – Вера – изнанка…
Звонок в дверь!
Виктория Семеновна, остановив кассету, перевела изображение на «Новости»…
– Вика, я…
– Входите, Богдан.
– Я ей говорю: не замыкайся… – выдвинулся из-за плеча гостя Иннокентий.
– Вика, мы… – оглянулся на Иннокентия старший его брат, Богдан. – Одним словом… может, зайдете к нам… к Иннокентию? Посидим…
Что-то в лицах визитеров не позволило ей отказаться с ходу. Не в лицах. В молчании. В паузах… В этом их: «не замыкайся»…
– Как у тебя с работой? – поинтересовалась Наталья, жена Иннокентия, подкладывая Виктории в тарелку капустки. – Своя, прошлогодняя… Кеша говорит: второй такой нет… Так что с работой?
– Я на больничном.
– М-м… – кивнула Наталья. – На даче в подвале до лета дотягивает только так!..
– Я налью?.. – обратился к гостье хозяин и, не получив ответа, занялся ее рюмкой.
– Да погоди ты с водкой своей! – возмутилась хозяйка. – Вика, говори: что со здоровьем?
– Ничего, я выпью… – удивляясь самой себе, сказала Виктория. – Ничего… Богдан, Иннокентий, Наташа, спасибо. За помощь. За участие. Так всё, как снег на голову. То собирались раз в год. А тут третий раз подряд…
– Ну… помянем… – оборвал паузу хозяин.
– Богдан, Вика, накладывайте, не стесняйтесь.
– Я… положу, спасибо.
– Давай-ка, лучше я… – взялась Наталья за дело, подкладывая скульптору из большого блюда (Виктория прикрыла свою тарелку рукой). – Ты там, Богдан, со своими богами глиняными отощал – смотреть больно. Кеша говорил: конную группу лепишь?.. Фасад Большого театра?..
Рассмеявшись, Богдан махнул рукой:
– Оставим Большие сильным мира сего…
– Прямо уже у вас такая конкуренция, – не поверила Наталья.
– Ей-богу, четыре штуки сам насчитал, уменьшенных правда… – подлил масла в огонь Иннокентий.
– Валяются уже, бог знает сколько… ты просто за перегородкой раньше не был, не видел, – закрыл тему Больших театров скульптор. – А насчет конкуренции… Вика, вон, в курсе, как в литературе. А у нас так вообще. Там хоть люди деньги за книжки платят, голосуют рублем… Знаю, знаю, Вика, все знаю… Тем не менее… А у нас, представьте, заказ не получишь – и привет… А кто и как их теперь получает, заказы, предоставляю додумать самим… Я не говорю, что все плохо… – оборвав себя, он замолчал…