Поиск неожиданного
Шрифт:
Плахт мельком бросил взгляд на Постука. Теперь следовало как-то подключить к разговору и его, тем более что уж у него-то, у полузверя, было очень точное ощущение болезни у кого бы то ни было, и, следовательно, если кто-то и мог раскрыть его, Плахта, обман, так вот именно этот тип — приближенный к герцогу кентавр.
— Можно было бы пройти к городу частью наших сил, оставив обозы и больных и всех прочих, сопровождающих армию, здесь, на возвышенности. Но вокруг еще бродят стаи диких роллов, светлейший, разъезды кентавров докладывают, что они все еще нападают на некоторые из наших отрядов.
— Это бывает, — нехотя согласился Постук, перебирая передними копытами. — Драки кое-где происходят, они держат нас под наблюдением,
Герцог допил вино, выплеснул его остатки себе под ноги и встал.
— Значит, разъединять армию мы не станем, и даже не пойдем на город немедля… Это — приказ, Плахт, ты его слышал, и его следует исполнить.
— Я сделаю все, как ты приказал, государь. — Плахт, который все время оставался на ногах, низко поклонился.
Они простояли почти на том же месте, где и произошло сражение, выигранное армией герцога, еще с неделю. А потом вдруг стало известно, что отряды диких роллов растворились где-то в дальних лесах. Даже значительные разъезды, сотни в две-три кентавров, которых Плахт направил в сторону, где мог бы обнаружиться противник, не находили ничего, кроме обычной грязи, которую оставляет армия на биваках: кострища, шалаши из веток, какие-то тряпки, могилы, остатки плохо приготовленной и протухшей пищи или того, что от нее осталось после…
Вот тогда-то он и повел свою армию вперед, снова неспешно, внимательно и осторожно. Но уже не тремя потоками, а одним — мощным, неудержимым эшелоном, который невозможно было остановить. Признаться, в этот момент в армии, особенно среди офицеров, сам Плахт не раз и не два заставал довольно жаркие споры, суть которых сводилась к следующему: стоило ли выжидать, чтобы дикие роллы частично ушли, не проще ли было подойти к городу сразу после победы, чтобы обложить его и взять в тесную осаду.
И тут мнения существенно расходились, как заметил Плахт, у которого, конечно, как у каждого действительно хорошего командира, имелись те, кто доносил ему о настроениях среди солдат, кто почти откровенно наушничал, хотя сам командующий их к тому и не понуждал, ну почти не понуждал, лишь расспрашивал, установив иногда доверительный тон в разговорах.
И расходились мнения, как он выяснил, не столько из-за различий в расах его разношерстной армии, сколько из-за возраста офицеров и прочих служак. Молодежь, склонная к прямым и несложным действиям, почти поголовно осуждала его за медлительность и перестраховку. Зато пожилые солдаты и офицеры были согласны с ним, с командующим армией Плахтом Суровым, в том, что лишние жертвы и потери не нужны, что их следует избегать даже ценой некоторой внешней нерешительности.
Суть спора была в том, что если бы они сразу обложили город, тогда те части из недобитой армии диких не сумели бы к городу отойти и составить в нем гарнизон куда более многочисленный и сильный, чем получалось теперь. Следовательно, ныне, когда они могут город атаковать, брать его придется с гораздо большим трудом и возможными потерями, которые окажутся не меньшими, а даже большими, чем если бы нападать на город сразу, но и отбиваться от армии диких роллов, стоящей вне города. Доля справедливости в этом мнении действительно имелась. Вот только прямая атака была бы сложна, оставляя слишком много инициативы и преимуществ противнику. Теперь же Суровый этого избежал и не сомневался в том, что все сделал правильно. Он не дал диким никаких возможностей поступать по-своему, не бросил ничего на волю слепого случая, который на войне, как всегда, мог бы сыграть слишком заметную, если вовсе не решающую, роль.
Вот тогда-то они вышли наконец к городу диких роллов, к Колышне. Это было довольно крупное поселение, дававшее кров и работу тысячам тридцати свиномордых, как Плахт на глазок определил, расположенное в центре долины, неподалеку от места впадения в большую реку, которая эту долину и образовала, еще одной речки, лишь немногим уже, чем основной поток.
Стоя на
Объезжая город на этот раз верхом, разглядывая квадратные, частые и сильные башни, вглядываясь в разные отрезки стен, выбирая направление возможного основного штурма, Плахт понял, что не может сразу же, с ходу, придумать, что делать с этим городом. Против этого города нужна была правильная осада, со всеми ее компонентами — зигзагообразными апрошами, лестницами, постоянным обстрелом требюшетами и, конечно, с постоянным давлением на горожан, дабы внушить им идею, что сопротивление бесполезно.
На большом совете у герцога предложений разных было множество, от немедленного штурма до тесной осады, с блокадой подвоза в Колышну любого обеспечения. Кто-то даже предложил затопить город, хотя бы частично, что было в принципе возможно, учитывая его низовое расположение и характер обеих местных рек.
А потом, уже в конце совещания, герцог Дрон вдруг оповестил всех, что он от армии вынужден отъехать, чтобы вернуться в столицу, где его ждут иные, важные и сложные дела. Это было неожиданно, потому что всем армейским, как обычно и бывает с любыми исполнителями, всегда представлялось, что более важного дела, чем то, которым они занимаются, быть не может. В общем-то об этом стоило хорошенько подумать, но сам Плахт чрезмерно глубоко вдаваться не стал, у него была задача, которую он намеревался решить хорошо и быстро.
Герцог уехал со своими гвардейцами, тремя сотнями кентавров и значительной частью обоза уже на следующее утро. С ним же из лагеря убрался и интендант-маршал, а за ними последовал и главный советник. Впрочем, последний оставил Плахту одного из своих соглядатаев, молоденького, но весьма благородного по происхождению чиновничка, который, как и сам советник Констан Порог, все записывал и, кажется, даже по нужде ходил, не выпуская из рук переносной чернильницы, ловко сшитой книжицы из чистых листов бумаги и деревянного пенальчика с очинёнными перьями.
И уже к полудню этого дня Плахт по прозвищу Суровый ощутил, насколько же хорошо в отсутствие начальства, без всех этих высокородных, которые мнили себя большими знатоками войны и военного дела только на том основании, что далекие их предки дослужились до заметных чинов.
Отдавая необходимые приказы об устройстве армии в этом долговременном лагере, устанавливая порядок и расположение охранительных постов, распределяя команды для проведения осадных работ и высылая разъезды кентавров по разным направлениям, Суровый почувствовал вдруг, как легко и спокойно стало у него на душе и в мыслях. Это спокойствие установилось, пожалуй, впервые за долгие месяцы кампании, как оказалось, сложной не столько из-за силы противника, сколько из-за постоянных наездов в лагерь герцога и его приближенных, как военных, так и штатских, занимающихся неизвестно какими делами, мешающих и раздражающих, но отнюдь не способных оказать помощь.
Да, это было здорово, это было — лучше всего. В таком настроении, передающемся от командующего Плахта Сурового через офицеров к солдатам, штурм Колышны начинал казаться делом обыденным и вовсе не трудным.
«Раскат» шел над лесом гораздо медленнее, чем прежде, как если бы пополнения экипажа не было и новых возможностей, новых силенок на кораблике не прибавилось. Вероятно, капитан Виль учил новых матросов, а значит, не так уж они были и хороши, хотя Сухром и сам видел, насколько внимательно тот подбирал себе подчиненных. А может, фокус был не только в пополнении, но и в том, что капитан пробовал рассмотреть что-то впереди.