Поиски счастья
Шрифт:
Кочак позвал Тымкара.
— Отсохни твой язык! — гневно встретил он юношу. — Что наболтал ты таньгу? — глаз шамана горел недобрым огнем.
Суеверный, как и все чукчи, Тымкар испуганно глядел на него.
— Где ты видел рыжебородого? Или твой ум помрачился?
— В стойбище Омрыквута… — начал было тот, но шаман перебил его:
— Лучше нам не видеть тебя здесь! — злобно выкрикнул Кочак, и голова его дернулась назад не по своей воле, как показалось Тымкару.
По телу юноши прошла дрожь. Слова шамана были равносильны проклятию, изгнанию из родного селения.
Кочак схватил бубен, заметался с ним по пологу.
Тымкар попятился — жалкий, с широко открытыми глазами. «Чем я прогневил его?»
— Тагам! Тагам! — не останавливаясь, выкрикивал шаман. — Зови стариков!
Юноша обошел все яранги.
— Великое несчастье принес нам Тымкар, — сообщил собравшимся Кочак. — Лучше бы нам не видеть его здесь.
Старики понурили седые головы, приготовились выслушать страшное.
— Он убил таньга, да, убил он — того, которого теперь ищут. Да, да! — убеждал сам себя шаман. — Большую плату требуют они за него.
— Тымкар? — ахнули старики, усомнившись. — Как мог он убить человека? Или не хватило моржей и тюленей?
— Да, он, Тымкар, он убил, он, да! — повторял, возбуждая себя, шаман, потряхивая бубном.
Старики оглянулись, Тымкара не было.
— Сорок песцов, десять бурых лисиц. Или утром они убьют всех вас и сожгут ваши жилища… Да, сорок и десять. Это мне удалось так легко спасти вас, это я, Кочак, ваш шаман, вызвал духов-помощников, и они помогли мне. Разве не сильный шаман я? — выкрикивал Кочак, кривляясь, лязгая зубами, перескакивая с одного места на другое.
— Да, да! Конечно, — послышались испуганные голоса стариков.
— Идите, идите! Все несите ко мне, и утром их не будет в Уэноме.
Проклятие повисло над именем Тымкара.
Мужчины тащили меха Кочаку, женщины плакали. Встревоженные, хныкали дети. «Тымкар убил в тундре таньга», — из уст в уста передавалась новость.
Все до единой шкурки снесли чукчи шаману. Отнес и Тымкар. Кочак отобрал двадцать песцовых и пять чернобурых, те, что похуже, и отдал их таньгу.
— Мы сами прогоним его. Пусть подохнет он в тундре и волки не коснутся его трупа. Вот наша плата.
На рассвете Иван явился к исправнику.
— Здравия желаю, господин колымский исправник! — приветствовал он начальника.
— Морда! — заревел тот, пуча глаза. — Где шляешься?
— Я хотел доложить, что батя…
— Расшибу!.. Нарты к лекарю! Не гнить же мне тут из-за твоего беспутного бати! Ну…
Глава 12
БОГОРАЗ В УЭНОМЕ
Вскоре после отъезда исправника в Уэноме появился Богораз. От взора его не ускользнуло не свойственное чукчам отсутствие гостеприимства: здоровались с ним сухо, в жилище никто не пригласил, на вопросы отвечали уклончиво и неохотно. Было ясно, что в поселении произошло что-то неладное. А так как люди встретили таким образом его, русского, то, думал Богораз, похоже, что недобрых дел натворили здесь не чужеземцы.
Владимир Германович был в Уэноме впервые. Однако кое-кого уже знал и кроме Тымкара, если не лично, то по рассказам энурминцев. Знал он имя уэномского шамана, историю с помолвкой его сына Ранаургина с молодой Энминой: помолвка эта состоялась, когда оба они только родились; известно ему было и то, что Энмина любит юношу Пеляйме, а не шаманского сына.
Знакомство с Кочаном произошло неожиданно. В конце поселения Богораз заметил чукчу, который спокойно стоял у своей яранги и глядел на него, в то время как другие мужчины и женщины явно старались уклониться от встречи с ним, скрывались в жилищах при его приближении. Этнограф заинтересовался этим человеком и направился к нему.
— Здравствуй! — первым поздоровался Богораз, хотя по обычаю ему, как путнику, полагалось лишь ответить на приветствие.
Своим единственным глазом чукча, казалось, хотел насквозь просверлить таньга. Не отвечая, он спросил:
— Кто ты, откуда, зачем явился?
Этнограф догадался, что это и есть шаман Кочак. На том была обычная оленья кухлянка с обвисшими впереди пустыми рукавами, на голове — волчий малахай.
Грубые вопросы шамана напомнили Богоразу недавнюю встречу с исправником. И ему пришла в голову шутливая мысль: представиться этому грозному чукотскому владыке по всей форме, предъявить паспорт, открытый лист министра, упомянуть об Академии наук… Но уже в следующий момент он осудил себя за эту, как он называл ее, мальчишескую, недостойную ученого мысль. Хоть Кочак и шаман, но ведь он — человек, и не его вина, что живет он в темном царстве.
— Я человек, — просто ответил Богораз. — Иду в бухту Строгую.
Легкость, с какой таньг произнес эти слова по-чукотски, не озадачила шамана. Жил он на берегу пролива, людей разных видел много — не то, что шаман Ляс из стойбища Омрыквута. Но Кочака не удовлетворил столь краткий ответ.
— Однако ты пришел в Уэном. Бухта Строгая там, — он указал рукой на юг.
Владимир Германович понял, что рассчитывать на кров в этой яранге не следует, спросил:
— А где яранга Тымкара?
Выпучив глаз, Кочак даже отступил на шаг назад, настолько поразило его, что незнакомый таньг, которого никогда не видел даже он, знает Тымкара. Дрожь прошла по телу шамана, ему вдруг показалось, что перед ним дух возмездия, который сейчас бросится на него, схватит за горло и заставит признаться, что он, шаман Кочак, решив избавиться от строптивого Тымкара, объявил его убийцей, забрал двадцать лучших песцовых шкурок себе, хотя сам не поверил таньгу-казаку и знал, что чукча не мог убить человека… Ведь только дух мог осмелиться спрашивать теперь у него об этом убийце Тымкаре!
Но «дух» спокойно ждал ответа и бросаться на шамана вовсе не собирался.
Богоразу показался странным испуг шамана. Кочак медленно пятился к открытой дверце яранги.
— Почему ты испугался? Разве я такой страшный? — улыбнулся ученый.
«Слова эти, — отметил про себя шаман, — не могут, однако, принадлежать духу, если он дух и пришел за мной». Он остановился.
— Тебя зовут Кочак?
Желая совсем успокоить шамана, Богораз допустил непоправимую оплошность: услышав свое имя из уст непонятного человека-духа, Кочак издал вопль испуга, лицо его исказилось; не поворачиваясь и не отрывая тела от полога яранги, он резко отпрянул назад, как бы спасаясь от незримо протянутых к нему рук, и словно провалился в открытую дверцу яранги…