Пока ангелы спят
Шрифт:
И в этот момент головокружение, тошнота и головная боль, преследовавшие меня весь последний час, сделались нестерпимыми. Внутри меня что-то закружилось, стены, со всех сторон окружавшие храмовую площадь, сделали несколько стремительных оборотов вокруг, затем я вдруг увидел летящие прямо мне в лицо камни мостовой, что-то в голове будто взорвалось – и наступил мрак.
Мне показалось, что я очнулся через секунду. Тело было блаженно легким, голова – ясной. Ничего не болело. Я открыл глаза. Выяснилось, что я лежу навзничь в тенечке на скамейке. Голова моя покоится на женских коленях. «Это Наташа», – догадался я и обрадовался.
– Очнулся, – констатировал он, взял меня мягкими пальцами за руку, стал слушать пульс. Я поднял глаза – конечно, рядом Наташа: на ее коленях лежит моя голова, а ее прохладная ладонь покрывает мой лоб.
– Как хорошие часики, – с удовлетворением заявил парень-врач, выслушав мой пульс.
– Что с ним такое? – тревожно спросила Наташа.
– Ничего особенного, – пожал плечами парнишка-медик. – Тепловой удар. Обезвоживание организма. Наше солнце очень коварное. Надо пить много воды – носите с собой бутылку минеральной или хотя бы даже простой кипяченой воды и пейте, пейте, постоянно пейте… Не пускайте его, девушка, больше на солнце – и к вечеру он у вас будет как тот огурчик.
– Спасибо, доктор! – с чувством проговорила Наташа и, чуть смущаясь, спросила: – Я вам что-нибудь должна?
– Я бы сказал, что вы должны мне тысячу поцелуев, – галантно произнес парень-врач, – но не рискую, когда вы уже имеете такого кавалера.
И доктор стремительно отошел от скамейки.
Я рывком поднялся. Чувствовал себя легко и бодро.
– Извини, – пробормотал я, глядя на Наташу.
Глаза ее были все еще встревоженными и ласковыми. «Кажется, она ко мне неравнодушна… Может быть… Может быть – даже любит!» – промелькнула во мне ликующая мысль.
Мы находились на скамейке на незнакомой площади. Над нами раскинуло крону неизвестное дерево, похожее на акацию. В разных направлениях площадь бороздили целеустремленные туристы в ярких рубахах. Чувство избавления, непонятной радости и еще почему-то безграничной гордости заполняло меня.
– А где все? – весело спросил я.
Я чувствовал себя великолепно.
– Осматривают Храм. Автобус нас будет ждать, – Наташа ласково приподняла мою руку и взглянула на мои часы, – через сорок минут у выхода из старого города. У этих самых… Дамасских ворот.
– Ну, что ж – начнем выбираться? – предложил я.
– А ты как?
– Лучше не бывает! – бодро и искренне заявил я.
Мы вернулись в тель-авивскую гостиницу «Бат-Ям» (или «Дочь моря»), когда смеркалось. Поужинали в городе. Все кафе, рестораны, бары и забегаловки были полны: четверг для израильтян – канун уикэнда (выходные здесь приходятся на пятницу и субботу). Ели питу – пресноватые лепешки, разрезанные вдоль, с вложенной внутрь начинкой: салатом, огурцами, курятиной, оливками… Запивали пивом «Карлсберг» – отчего-то именно его (не считая местных сортов) разливали здесь на каждом углу.
Дневной мой обморок не оставил следов – разве что легкую головную боль – и теперь казался таким далеким, словно бы случился он не со мной.
Перед закатом мы с Наташей отправились на бесконечный пляж близ нашей гостиницы. Солнце не жгло. Мы переоделись и бросились купаться. У Наташи в купальнике оказалось стройное, юное, складное тело. Надеюсь, я тоже не разочаровал ее в этом смысле.
Средиземное море оказалось на вкус куда солоней, чем родное Черное. Вода была теплой и чистой. Купальщиков – раз-два и обчелся. Мы плавали, барахтались, ныряли и играли в салки, наверно, целый час. Потом Наташа вздумала прыгать «рыбкой» с моих плеч – ее тело стремительно и стройно врезалось в воду, однако на третьем прыжке нас разогнал спасатель, проорав с вышки что-то гневное в матюгальник.
Пока день догорал, мы долго сидели на теплом песке. Разговаривали обо всем и ни о чем.
Вернулись в гостиницу с той очумительной усталостью, что случается очень редко: обычно после первого дня, проведенного на курорте, – долгого, разнообразного, разноцветного… Как-то само собой получилось, что мы оба оказались в Наташином номере. И, по-моему, оба не чувствовали от этого никакого стеснения.
– Подожди, я приму душ, – предложила Наташа. – А потом мы попьем с тобой чаю. Настоящего русского чая. Я взяла с собой кипятильник. И сушки.
Наташа исчезла в крохотной ванной. Было жаль расставаться с нею даже на десять минут. И понятно, что должно произойти дальше. И хотелось одновременно и приблизить, и оттянуть этот момент. Еще немного постоять на краю, понаслаждаться постепенным узнаванием. И что-то щемящее, похожее на любовь, было в душе.
Чтобы хоть чем-то занять себя, пока Наташа плещется, я взял пульт и стал бездумно щелкать каналами телевизора.
Новости на иврите… Ток-шоу – тоже на иврите… Фильм на арабском… Другой фильм, черно-белый американский вестерн, с субтитрами на иврите… О! Нашенский канал НТВ. Новости. «…Из района боевых действий передает наш фронтовой корреспондент…» – донесся до меня русский голос дикторши. Я поспешно щелкнул пультом: не хотелось сейчас ничего знать о России, тем более о войне…
Следующая программа. На экране появился логотип СNN, я отчего-то сразу вспомнил Наташину монограмму NN в ершалаимском кафе и подумал, что «княжна NN» звучит куда лучше, чем Networld News. Изображение оставил: CNN – то, что нужно. Расскажут и о спорте, и о погоде в целом мире, и о катастрофах, и ненавязчиво обо всей мировой политике. Очаровательная дикторша – кажется, болгарка по происхождению – делала подводку к очередному репортажу. С минуту я напряженно всматривался в экран, приспосабливая ухо к чужому языку. В речи ведущей мелькнуло «Russia», «Moscow» и почему-то «strange accident» [14] . Затем возникла картинка. В кадре появился корреспондент в пиджаке стального цвета и титр. Городской пейзаж за спиной репортера был явно московским, и он показался мне смутно знакомым.
14
Россия… Москва… Странное событие… (англ).
– Странные события происходят в одном из домов, расположенных на окраине Москвы, – начал корреспондент (я уже приспособился к американскому произношению и стал понимать его).
Я насторожился.
– Сегодня, начиная с одиннадцати часов утра по московскому времени, – продолжил репортер, – этот дом был оцеплен милицией и властями…
Камера совершила наезд, и за плечом западного корреспондента я вдруг увидел до боли знакомый силуэт моей пятиэтажки на окраине Терлецкого парка. Оператор снимал с той стороны, куда выходили окна моей квартиры, и мне показалось, что я даже разглядел забытую мною сохнущую на балконе рубаху.