Покаяние брата Кадфаэля
Шрифт:
— И что это я? — спохватился монах. — Изучаю эту крепость, будто собрался ею овладеть. Возможно, впрочем, так оно и есть, но несколько в другом смысле. — Добро пожаловать в замок, брат, — радушно пригласил монаха сержант. — Мы никогда не закрываем ворота перед особами духовного звания. Нашего лорда тебе и вправду придется подождать, потому как он поехал прогуляться, но как вернется, ему сразу о тебе доложат. Слезай с лошади, брат, Питер отведет ее на конюшню, а твои сумы отнесут внутрь.
— Лошадкой я сам займусь, — с улыбкой отозвался Кадфаэль. Сержант, конечно же, не подозревал ничего дурного, но монах полагал, что на всякий случай будет совсем не лишним знать, где можно найти коня.
— Я ведь тоже когда-то был
— Это верно, — согласился сержант, слегка посмеиваясь над пожилым монахом, мало походившим на воина. — Ну, раз так, Питер покажет тебе конюшню, а дальше ты сам смекнешь, как устроиться. Коли ты прежде носил оружие, то, стало быть, знаешь, каковы порядки в замках и гарнизонах.
— Больше мне ничего и не надо, — от души поблагодарил Кадфаэль сержанта и повел своего коня следом за Питером, радуясь тому, что попал в крепость без особых затруднений. Проходя по двору, он не преминул отметить бдительность стражи и царивший повсюду образцовый порядок, несомненно, заведенный Филиппом. Припомнив краткую встречу в приоратской церкви, монах решил, что от этого пусть учтивого, но мрачного и сурового человека ничего другого ждать и не приходилось. Всякий замок представляет собой одновременно и крепость, и жилище, а потому живет как военными, так и обыденными, домашними заботами. Однако здесь, где следовало постоянно помнить о возможности вражеского нападения, хозяйственная сторона жизни была всецело подчинена нуждам обороны. Нигде не было видно женской прислуги. Возможно, управляющий Филиппа имел жену, которая распоряжалась немногочисленными служанками, однако ничто в облике хозяйственного двора не напоминало о женском присутствии. Во всем чувствовалась строгая экономия и суровый, сугубо мужской дух. Несомненно, аскетический быт гарнизона определялся вкусами и привычками лорда. Филипп не имел ни жены, ни детей и был всецело поглощен нескончаемой демонической усобицей. Он жил лишь войной и требовал того же от подначальных ему людей.
Во дворе и на конюшне царила повседневная суета, люди неспешно и деловито уходили и приходили, а гул их голосов напоминал жужжание пчелиного улья.
Питер оказался малым разговорчивым и услужливым. Он с удовольствием помог Кадфаэлю расседлать и развьючить лошадь, почистить ее, поставить в стойло, задать корму, а потом проводил его в каминный зал. Подручный управляющего слегка удивился, завидя незнакомого монаха, пожал плечами, но, не проявляя излишнего любопытства, отвел ему койку и растолковал, как найти замковую часовню. Время вечерни уже миновало, однако монах испытывал потребность возблагодарить Господа за уже оказанные благодеяния и попросить Его о помощи в предстоящих делах.
Часовня находилась в главной башне замка, и Кадфаэль несколько подивился тому, что его допустили туда одного, без сопровождающих. По всей вероятности, воины Филиппа глубоко чтили духовный сан, и человек, облаченный в бенедиктинскую рясу, не вызывал у них ни малейшего подозрения. Оказанное доверие заставило его еще раз убедиться в правильности избранного им пути — открытого и честного. К успеху ли, к неудаче ли — он должен был идти вперед прямо и не таясь.
В прохладной каменной часовне Кадфаэль опустился на колени перед задрапированным алтарем, освещенным лишь одной маленькой лампадой. Свет ее уходил ввысь, теряясь в темноте. Холод студил плоть, но прояснял и оттачивал мысли.
— Господи, вразуми, как мне найти подход к этому человеку! К человеку, сбросившему плащ верности и тем самым открывшему себя для упреков и поношений. Я знать не знаю, что мне и думать об этом Филиппе!
Монах уже поднимался с колен, когда со двора донесся деловитый цокот копыт. Это мог быть только один конь и только один всадник, как и сам Кадфаэль, не боявшийся разъезжать в одиночку даже в этих неспокойных краях, где замок представлял собой желанную добычу. Вскоре Кадфаэль
Филипп Фицроберт только что спешился и, сбрасывая на ходу плащ на руку, шел через двор. Завидя монаха, он остановился. Застыл на месте и Кадфаэль. Поднявшийся ветерок взъерошил короткие темные пряди, окаймлявшие высокий лоб Филиппа. Одет он был просто и непритязательно, без малейшего намека на роскошь, но зато выделялся изысканной и исполненной достоинства манерой держаться. Сильный и гибкий, он походил на натянутый лук
— Мне доложили, что у меня гость, — промолвил Фицроберт, прищурив темно-карие глаза. — Мне кажется, брат, что я уже видел тебя прежде.
— Я был в Ковентри, — ответил Кадфаэль, — но сомневаюсь, чтобы ты выделил и запомнил меня среди многих других.
— Припоминаю, — сказал Филипп после недолгого раздумья, — ты был рядом, когда обнаружили тело де Сулиса.
— Да.
— А теперь, как мне сказали, ты хочешь поговорить со мной. От чьего имени?
— От имени правды и справедливости. Во всяком случае, я так думаю. От своего имени и от имени тех, кого я защищаю. А в конечном счете, возможно, и от твоего.
Филипп продолжал, прищурясь, разглядывать монаха, но, по-видимому, не нашел в его словах ничего странного.
— Я выслушаю тебя после ужина, — промолвил Фицроберт учтиво и без тени любопытства в голосе. — Приходи, любой из моих людей расскажет, как меня найти. А за повечерием, если хочешь, можешь помочь моему капеллану. Я чту твою рясу.
— На это, — ответил Кадфаэль, — я не имею права. Я не священник, а нынче и эту рясу ношу не вполне законно. Приехав сюда без разрешения аббата, я нарушил обет послушания и стал отступником.
— Ради своего дела? — Филипп присмотрелся к монаху более пристально, хотя по-прежнему сдержанно, а потом отрывисто сказал: — Все равно приходи.
Он повернулся и зашагал к каминному залу.
Глава восьмая
В каминном зале замка царила спартанская обстановка, а за длинным столом, во главе которого восседал Филипп, собрались одни мужчины. Рыцари и молодые сквайры держались со своим лордом доверительно, без подобострастия, но с уважением. Ел он очень мало, почти не пил, с благородными воинами говорил как с равными и был вежлив даже со слугами. Кадфаэль наблюдал за ним со своего места за общим столом, пытаясь понять, какие мысли таятся в голове этого рыцаря с высоким лбом и глубоко посаженными, похожими на тлеющие костры глазами. Все в облике этого человека казалось таинственным, если не зловещим.
Филипп рано поднялся из-за стола, предоставив воинам продолжать ужин без него. После его ухода разговор за столом еще более оживился, эль и вино пошли по кругу, а некоторые молодые люди, чтобы добавить веселья, взялись за музыкальные инструменты.
Но при всей непринужденности, царившей в замке, Кадфаэль не сомневался в том, что ворота заперты, а на стенах и башнях выставлен караул. Капеллан рассказал монаху, что прежний лорд, Роберт Масар, отправившись на охоту, угодил в устроенную Филиппом засаду и, чтобы вернуть себе свободу, а возможно, и сохранить голову, вынужден был уступить свой замок. Впрочем, угрозу жизни едва ли стоило воспринимать серьезно — почти все знатные семьи Англии имели родственников и в том и в другом стане, и представлялось весьма сомнительным, чтобы кто-либо решился убить благородного пленника. Однако у Масара не было достаточно влиятельных родичей среди сторонников Стефана, и, не будучи полностью уверенным в своей безопасности, он предпочел сдаться. Маловероятно, чтобы подобное могло случиться с Филиппом. Он никого не боялся, однако при этом ни на миг не забывал о бдительности и осторожности.