Покаяние пророков
Шрифт:
— А где же оригиналы? — между прочим спросил Космач. — Откуда все это списали?
— Нету, — просто ответил старец. — Когда пришел на Сон-реку, уже не было. Тебя Сорока с толку сбил?
— Сорока…
— Нашел кому верить. — Клестиан Алфеевич к уху склонился и зашептал: — Я один скажу тебе, где. У остальных спросишь, обманут, скажут, мы их в бочки засмолили и утопили в реке. Никто тебе правды не скажет! На самом деле на Сон-реке лет семьдесят тому раскол случился. Токмо о нем помалкивают старцы. Вышел сначала спор великий: братия говорит, царя в России нету, надо выходить в мир, а наставник Амвросий Нагой с малым числом старцев против встал, мол, анчихрист пришел, еще далее в леса бежать надобно.
— И где же теперь Амвросий? — безнадежно спросил Космач.
— Кто его знает?.. Говорили, где-то на устье причалил. Но сколько ни ходили по Сон-реке, никто устья не мог отыскать. Я, грешным делом, тоже бегал. Ушел вниз, как Амвросий поплыл, до заморозков бродил, со зверями дикими сражался, тонул и горел. Через все прошел, а возвратился в монастырь сверху. Должно, где-то сбился с пути. Не может ведь река по кругу бежать?
Он не спал и потому слышал, как скрипнули ступеньки деревянной лестницы и кто-то осторожно, в мягкой обуви прошел по залу: вероятно, толстяк не мог уснуть и спустился вниз. Он что-то принес и поставил на столик, затем сходил к вешалке и бережно укрыл Космача шубой.
— Я не сплю, — проговорил тот, не открывая глаз.
— Это хорошее состояние отдыха — между сном и явью, — прозвучал в ответ незнакомый голос и, напротив, почувствовался слишком знакомый запах. — Все равно, с добрым утром, Юра.
Космач не шевельнулся, только веки поднял.
Напротив за столиком сидел Данила и аккуратно набивал трубку. Живой, здоровый, помолодевший и даже ничуть не заикался!
Проще и естественней было бы встретиться с неприступным Цидиком, чем с Василием Васильевичем, почти умиравшим, когда уезжал к сестре в Севастополь, и, казалось, безвозвратно утраченным, как выпавший молочный зуб.
Откуда он здесь?..
— Все равно, здравствуйте. — Космач сел. — Хотя я где-то между сном и явью…
— Нет, я тебя разбудил, — привычно широко улыбнулся Данила и неторопливо, со вкусом распалил трубку. — И я не двойник. Знаю, вы там меня давно похоронили… Но видишь, я вернулся. Как заяц под гончаками, вернулся и на второй круг пошел.
Одет он был по-домашнему, словно только что встал с постели: длинный махровый халат поверх пижамы, тапочки и шейный платок, которого он сроду не носил.
— А где же… дефект речи? — совсем не к месту спросил Космач. — Тоже морской климат?..
Бывший завкафедрой бережно положил трубку на специальную подставку и стал намахивать на себя струйку дыма.
— Юрка, кончай издеваться. Какой там климат? Ты же знаешь, я заикаюсь только в минуты сильного волнения.
— Не замечал…
— Погоди, ты почему со мной разговариваешь так, будто не рад?
— От шока отойти не могу…
— Сейчас снимем шок. — Данила достал из бара новую бутылку. — Ты, кажется, с коньяка начал?
— Нет, я ничего не пил, только кофе.
— За встречу придется!
Пока он ходил к шкафу за чистыми бокалами и разливал, Космач мысленно пробежал по цепочке, приведшей его сюда, но в обратном порядке. Выходило, что водитель «волги» и толстяк напрямую связаны с прилизанной аспиранткой. Она всучила деньги за билеты и вывела через черный ход прямо в их руки.
Неужели Данила служит Цидику? Не может быть!
Впрочем, кто знает, как погнали его гончаки по второму кругу?
— Мне врачи запретили и пить, и курить. — Он подал коньяк. — Так что я только нюхаю. Ну, язык мочу, как кот. А ты выпей.
Космач вылил в рот коньяк и откатил от себя бокал.
— Еще плесните.
— Ради бога!
— И еще я не замечал, что вы любите сюрпризы, разные там спецэффекты.
— Это ты про что?
— Коль узнали, что я прилетел к Цидику, могли бы подтянуться туда. Встретились бы возле постели умирающего…
— Т-ты что, б-больной? — резво подскочил Данила.
— Вот теперь вижу.
— Ч-что ты видишь? Н-ну, охломон!..
— Что заикаетесь вы при сильном волнении. Василий Васильевич все-таки отхлебнул коньяка и стал раскуривать трубку.
— Я не понял, зачем надо было посылать за мной этих мужиков? Под разными предлогами тащить меня в этот… домик? Сказали бы, что к вам, — сам бы поехал.
— Не поехал бы.
— Да почему же? Если рейс задерживают и есть время?
— Ох, будто я тебя не знаю! — Данила вроде бы отошел от волнения, повеселел. — Скажи тебе — начнешь думать. Зачем это надо? Не связан ли я с Цидиком, раз знаю, что ты приехал?.. И на всякий случай не поедешь. А потом, у тебя крестьянская натура. Хоть в аэропорту сидеть, но все ближе к дому. Что тебе учитель, когда ты взрослый и самостоятельный и уже забыл, кто тебя с дерева снял и стоя писать научил. Я ж помню, как ты пришел сдавать вступительные экзамены! В морской форме… Ты же сразу после Морфлота поступал, в звании сержанта.
— Старшины первой статьи…
— А, все равно… Да, в глаза бросался… Вот. Ну и, признаюсь, хотел сделать сюрприз! Удивить, что жив и бодр. Ты меня каким запомнил?
— Наверное бы, и правда не поехал, — признался Космач.
— А я что говорю? — Данила вдыхал даже не дым, а его запах. — В Симферополе меня вынесли из самолета на носилках. Не верится, да?.. Два месяца пластом лежал, ни тяти, ни мамы. Сестра кое-как устроила в военный санаторий. Хорошо, гражданство не сменил… Я там год лежал, как срок отбывал. На ноги-то подняли, а как жить в таком состоянии, не научили. Сестру по рукам связал, день хожу, день лежу… В общем, затолкала меня в военно-морской госпиталь на операцию. Посмотрели меня и говорят, мол, оперировать будем, но шансов мало. Такие операции удачно за бугром делают, за хорошие деньги. Ну или в «кремлевке» бесплатно. А мне ни туды, ни сюды. Согласился, а сам помирать готовлюсь. Гуляю однажды по берегу, морским воздухом дышу, за парапет держусь. Остановился дух перевести — подходит здоровый такой мужик, в шортах. Что, говорит, дед, совсем худо? Меня зло взяло — какой дед? Пятьдесят четыре тогда было!.. А пригляделся — мать ты моя, профессор Ровда! Помнишь, деканом был?.. Но он-то меня не узнает! Ну, стал на него ругаться да заикаться — узнал, глазам своим не поверил. Знаешь, у нас с ним отношения были не очень. Думаю, пусть гад не видит меня немощным и сдыхающим. В общем, отлаял его и поперся… Вечером приходит в палату, садится, я его гнать, говорю, понимать должен! Не могу я на здоровых и цветущих смотреть! Не дразни меня, дай спокойно под нож лечь… Потом как-то слово за слово, разговорились, в прошлых отношениях разобрались. Оказывается, там ректор интриги плел, чтоб выжить Ровду… В общем, утром разошлись.
Данила принес фрукты из холодильника, открыл коробку конфет, но сам есть ничего не стал — раскурил новую трубку. Глядя на виноград, Космач снова вспомнил Вавилу: ведь сколько не будет его, столько и к пище не притронется. У жен странных этих странников был такой обет — поститься, если муж не вернулся к назначенному сроку или весточку не послал, что задерживается. (Расчеты времени в пути, даже длиной в год и более, поражали своей точностью — плюс-минус два дня.) В один раз пекли жданки — маленькие, величиной с яйцо, круто посоленные хлебцы, что-то вроде опресноков, всего сорок штук, и ели по одному в день. Чем дольше не являлся муж, тем черствей и крепче они становились — мучились и таким образом разделяли участь странствующего.