Покидая мир
Шрифт:
Я ответила Тому на поздравление с Рождеством, отправив ему в ответ свою фотографию. Письмо было немногословным:
У тебя чудесная семья. Желаю вам счастья в новом году. Всего доброго…
Разумеется, мне хотелось о многом расспросить его, задать тысячу вопросов: ты счастлив? доволен своей работой, новой страной, своей жизнью? вспоминаешь ли хоть иногда обо мне, о наси о том, что сага наших жизней, теперь уже окончательно и бесповоротно разных, могла сложиться совсем иначе, если бы…?
Если бы.Слово, несущее наибольшую
Например: если бы только ты не переехал в Ирландию, я бы не втюрилась в Дэвида.
Но я хотела втюриться в Дэвида… хотя и знала с самого начала, что это ненадолго. Потому что расставание с Дэвидом помогло мне расстаться и с тобой.
Или, по крайней мере, так я говорила себе тогда.
Глава вторая
— Это опасно, — сказал мне Дэвид.
— Только если мы позволим этому стать опасным, — ответила я.
— Если кто-нибудь узнает…
— Таков твой обычный стиль разговоров в постели?
— Я не привык к тому, чтобы…
— Спать со своими ученицами?
— Вот именно.
— Никогда раньше не было?
Пауза. Потом:
— Однажды. Давно, в семидесятые, когда все не было настолько…
— Политкорректным?
— Я не самоубийца, — сказал он.
— А это самоубийственно?
— Надеюсь, что нет.
— Доверяй мне хоть немного, Дэвид. Я понимаю, во что ввязываюсь.
— Ты уверена?
— Итак, не считая одной музыкантши в радостные семидесятые, — сменила я тему, — ты всегда оставался верен Бет?
— Вряд ли… если учесть, что мы с ней прекратили заниматься сексом, когда Рейгана впервые избрали президентом.
— И самая долгая интрижка длилась?..
— Ты задаешь много вопросов.
— Просто я хочу все знать о мужчине, в которого влюблена.
— Ты уже довольно много обо мне знаешь.
Это было правдой — я работала над своей диссертацией бок о бок с Дэвидом уже целых шесть месяцев. С первых дней моей учебы в аспирантуре он показал себя потрясающим руководителем: сочувствующим, но не бестактным; строгим и четким в интеллектуальном смысле, но при этом отнюдь не мелочным педантом; очень умным, но никогда не превозносившим себя. Я была покорена с самого начала. Однако с самого начала я знала, что нечего и думать о романе с собственным руководителем, это несбыточно. Дэвид — по тем же соображениям — не пытался флиртовать со мной в те первые месяцы в Кембридже. На самом деле до самого Дня благодарения наши отношения оставались официальными отношениями ученика и учителя. Потом я получила известие из Дублина о том, что нас с Томом больше ничто не связывает. На неделю я выпала из жизни, пропускала занятия, отменяла семинары, выходила из дому только затем, чтобы купить еды, чувствовала себя совершенно несчастной и жалела себя. То и дело я ударялась в слезы в самых неподходящих местах, вроде супермаркета, и в самый неподходящий момент — например, сдавая библиотечные книги. Я, вообще-то, совсем не из тех, кому нравится прилюдно демонстрировать свои чувства. Можете считать это реакцией на то утро, после моего тринадцатого дня рождения, когда мама обвинила меня в уходе отца. Я взбежала наверх и уткнулась лицом в подушку, но не заплакала, хоть и было очень обидно слышать ее несправедливые обвинения. Не тогда ли я начала понимать, что плакать означает терять контроль над собой? Папа решительно отстаивал идею о том, что любые свои переживания следует скрывать, «иначе люди почувствуют твои слабости и вмиг нападут». Я следовала его совету, особенно с тех пор, как начались все эти бурные выяснения отношений с мамой, но все равно чувствовала себя крайне неуверенно. При любой неудаче или потере я что было сил
В общем, единственное, что я могла, — это какое-то время от всех прятаться.
Но когда я отправила сообщение, что не смогу присутствовать на третьей подряд встрече с Дэвидом, он позвонил мне домой и спросил, не случилось ли чего.
— Тяжелый грипп, — соврала я.
— Вы были у врача? — поинтересовался он.
— Это не тот грипп, — ляпнула я неожиданно для себя.
На следующую встречу я заставила себя пойти, и мы провели целый час за обсуждением романа «Мактиг» Фрэнка Норриса, [5] в котором, как заметил Дэвид, писатель не только критикует извечную американскую скупость, но еще и насмехается над неумехами дантистами.
5
Бенжамин Фрэнклин Норрис (1870–1902) — американский писатель и журналист.
— Вы, случайно, не зубы лечили на прошлой неделе? — задал он мне вопрос.
— Нет, просто отсыпалась.
— Уверены, что выздоровели окончательно?
При этих словах я опустила голову и закусила губу, чувствуя, что глаза наполняются слезами. Дэвид открыл нижний ящик своего письменного стола, вытащил бутылку шотланского виски и два массивных стакана.
— В бытность мою аспирантом, — заговорил он, — руководитель мне велел, когда стану профессором, всегда держать в шкафчике бутылку виски… особенно для таких моментов, как сейчас.
Он плеснул немного виски в каждый стакан и протянул мне один.
— Если хотите поговорить об этом… — начал он.
Я, оказывается, очень хотела поговорить об этом — мой рассказ буквально выплеснулся наружу, удивив меня саму, ведь я запрещала себе обсуждать подобные вещи с кем бы то ни было, и уж тем более с собственным научным руководителем. Под конец я услышала, как произношу:
— …даже сама не понимаю, почему приняла это настолько близко к сердцу, ведь уже полгода назад я знала, что именно так все и обернется. На самом деле я так ему и сказала еще весной, когда он объявил, что едет в Дублин. Но он продолжал меня уверять…
— Позвольте, я угадаю: «Меньше всего мне хочется тебя оставлять. Но ведь это всего каких-то восемь месяцев, а потом я вернусь и обниму тебя».
— Да, примерно в этом духе. И главное, так хотелось ему верить.
— Это, черт возьми, вполне предсказуемо. Если мы не хотим что-то терять… или кого-то…то всегда охотно обманываемся и верим всему, что нам говорят, даже если в глубине души сомневаемся. Мы все постоянно твердим, что ненавидим ложь. И все же предпочитаем — часто, очень часто, — чтобы нам лгали… Потому что это позволяет нам увиливать от горькой правды, которую слышать больно.
— Я совершенно не хотела, чтобы все вот так закончилось.
— Почему тогда не поехали за ним в Дублин?
— Потому что хотела поступить сюда. И потому что не хотела жить в Дублине.
— Или принести себя в жертву его карьере?
Я напряглась. Дэвид это заметил:
— Нет ничего крамольного в том, чтобы не хотеть оказаться в тени другого, хотя… а вы задумывались о том, что этот парень, возможно, тоже не хотел оказаться в вашей тени? Поверьте мне на слово, мужчинам становится весьма неуютно, когда они видят, что женщине удается достичь большего, чем им.