Поклонитесь колымскому солнцу
Шрифт:
Я по обыкновению вопросительно посмотрел на Попова.
— Похоже, что это нашей совы лапа, — ответил он на мой молчаливый вопрос.
— Что же это значит?! — воскликнул я.
— Вот и я думаю — что? Чудно получилось. На сучке — лапа!..
Сучок лиственницы с птичьей лапой, намертво вцепившейся в него, лежал у нас на столе. Я знал, что теперь Попов не успокоится, пока не разгадает эту загадку.
С этого дня все свое свободное время Попов пропадал в тайге. Впрочем, это не совсем точно. Мы и сами жили в настоящей тайге, и вернее было бы сказать, что Попов отправлялся от
Из одной такой отлучки он не возвращался особенно долго. Уже окончательно стемнело, и я не на шутку встревожился. Взял ружье, вышел наружу, выстрелил… По безмолвной тайге гулко прокатились тяжелые звуки. И в это время из-за деревьев вывернулся Попов.
— Чего припасы переводишь, — сказал он, посмеиваясь, — Пойдем в избу. Нашел я ее все-таки.
— Кого?
— Увидишь, пойдем.
В избе Попов достал из мешка что-то большое, пушистое, белое.
— Узнаешь?
— Неужели сова?
— Она! И без одной лапы.
Я поспешно разобрал перья на груди птицы и увидел выставленную вперед окоченевшую лапу с зажатым в ней клоком белой заячьей шерсти.
— Понятно? — коротко спросил меня Попов, грея над печкой озябшие руки.
Цепочка маленькой таежной трагедии замкнулась. Я отчетливо представил себе зайца, мчавшегося по снежному насту, сову, судорожно вцепившуюся в него сильной когтистой лапой. Вот сова ухватилась свободной лапой за сучок. Но беляк рванулся вперед, напрягая всю силу своих крепких мышц. Для совы этот рывок был смертельным. Лапа оторвалась, и птица упала: долго она не мучилась. А заяц помчался дальше, чтобы угодить в поставленную на него петлю…
Восьмое чудо света
Колымчане живут и действуют на сплошной и вечной мерзлоте. Вела себя спокойно эта вечная мерзлота, пока ее не трогали люди. Но стоило кое-где распахать землю под огороды, попробовать поставить на мерзлом грунте дома, электростанции, проложить дороги, как все переменилось. Мерзлота начала таять. Так называемая сезонная оттайка на старопахотных колымских землях достигала в иных местах трех метров! Попробуйте что-нибудь построить на таком основании, заранее зная, что сооружение, возводимое вами, только усиливает его ненадежность!
Северные инженеры нашли выход из этой технической головоломки. Они консервируют мерзлотное состояние грунта под своими сооружениями, и тогда фундаменты незыблемо покоятся на крепко смерзшейся земле, которую, пока она не оттаяла, трудно бывает взять даже взрывчаткой.
…Я думаю, что колымская мерзлота еще не раскрыла людям всех своих возможностей.
В Ленинграде, в Зоологическом музее Академии наук, сидит, привалившись к каменному упору, мамонт, судя по размерам, — молодой. Конец хобота у него обломан или отгрызен.
Когда я бываю в Ленинграде, то непременно иду навестить своего ископаемого земляка. Его откопали в вечной мерзлоте на берегу Березовки — притоке любезной сердцу разведчиков Колымы.
Мамонт пленен огромными стеклами. Внутри поддерживаются постоянная температура и влажность воздуха, и вообще у людей возникла тьма забот, чтобы сохранить найденного
Из семи знаменитых чудес света только пирамиды египетских фараонов пытаются состязаться с временем, да и то оно их медленно, но непреклонно одолевает.
Я считаю вечную колымскую мерзлоту восьмым и пока непревзойденным чудом света. Это ведь и в самом деле чудо — победить время, явить нашим глазам огромное животное таким, каким оно топтало землю в эпоху большого оледенения!
Непутевая вода
Мы били линию разведочных шурфов поперек ключа Отчаянного в долине реки Нерелех. Работа подходила к концу, когда обнаружилось, что у нас не хватает взрывчатки. Надежды на ее скорое получение не было никакой. Пурга, бушевавшая почти неделю, намела такие сугробы, что, кроме теплого весеннего Солнца, вряд ли что-нибудь способно было их расчистить: трасса оказалась закрытой! Но до весны далеко, да и ждать ее в нашем деле опасно: ключ можно обследовать только пока он проморожен до дна.
Мы решили не останавливать работ и продолжать углубление пожогами, то есть вместо рыхления мерзлой земли взрывами оттаивать ее раскладкой костров на дне шурфов. Это, конечно, медленнее, чем рыхление взрывом, но все же — движение вперед, а, по всем данным, оставалось снять какие-нибудь три десятка сантиметров пустой породы, чтобы достичь слоев, содержащих золото, как говорят разведчики, «посадить шурфы на золотоносные пески». Для этого нужно было отыскать поблизости годное топливо.
Еще летом мы приметили на той стороне Нерелеха сопку с горелым стлаником. Ее непрерывно обдувало ветром, и стланик лежал открыто, цепляясь черными обгорелыми лапами за каменистую землю.
Надев лыжи, мы с Поповым отправились на разведку. Я было крикнул Барбоса, но ленивый пес уклонился от приглашения. Он дипломатично вилял хвостом, но от теплого тамбура так и не ушел.
Было около двух часов пополудни. Тяжелое зимнее солнце только показалось из-за леса. Мы поднялись на сопку, с которой открывался вид на обширную долину. Днем сверху она представлялась мутной полосой, покрытой холодным неподвижным туманом. Наверху, на сопке, тепло и тихо, легко и ясно. Внизу, в долине, тяжко и мглисто. Ледяной туман обжигает. Небо кажется тусклым и серым. Сквозь туман проглядывает красное угрюмое солнце, отчетливое и мертвое словно очерченное циркулем.
— А ведь мы с тобой, парень, не доедем до горелого стланика, — вдруг сказал мне Попов.
— Это почему же? Триста метров осталось — и не доедем. Шутишь все!
— Наледь! Холод лютый. Выпирает водицу-то наружу, тут ее небось по колено набежало.
Я не видел пока никакой «выпиравшей наружу водицы», но не успел я возразить Попову, как наледь предстала перед нами во всей своей непроходимости.
Вверх по руслу, насколько глаз хватал, река дымилась теплым паром. Потоки воды медленно двигались в нашу сторону. Темнеющий снег отмечал поступь наледи.