Поклонитесь колымскому солнцу
Шрифт:
Мы мчались вперед, не разбирая дороги. Я чувствовал, что спина у меня в испарине. Блестел и потный лоб моего товарища.
— Выходит, проскочили! — Водитель нервно засмеялся: — Вежливая лавина. Подождала, пока проедем!
— Мотор у нас с тобой невежливый. Будь он неладен! Ведь это его выхлопы раскачали в ущелье воздух. Горное эхо лавину с места стронуло. Она, проклятая, как настороженный капкан, на волоске держалась. Чуть-чуть в нас не угодила!
— Скажи мне кто-нибудь такое дома, — удивился мой спутник, — ни за что бы не поверил.
Грохот лавины всполошил всю разведку. В свете фар я увидел высокую фигуру Попова, бегущего нам навстречу впереди всех. Друг мой торопился на выручку!
Непочатая Колыма
Каждое возвращение Попова с базы было для нас праздником, хотя обычно он привозил прозаические, неинтересные вещи: кайла, стеганые штаны, стекла к лампам, запасы продовольствия, спирт. И на этот раз всей партией мы вышли навстречу Попову. Веселой ватагой стали разгружать привезенную им кладь. Попов деловито направлял работу, но когда мы неосторожно двинули один из довольно громоздких ящиков, он испуганно закричал:
— Тише, дьяволы! Наели силищи. Стеклянное там.
«Стеклянным» оказались многочисленные бутылки и банки с нарядными этикетками: «Настойка рябиновая», Тасканский комбинат; «Варенье брусничное», Тасканский комбинат; «Масло кедровое». И опять удивительное: Тасканский комбинат.
Мы читали этикетки, перебрасывая из рук в руки бутылки и банки, и глазам своим не верили. Знали мы о витаминной фабрике в Ягодном, слышали и о Тасканском комбинате, но думали, что там варят целебный от цинги, но рвотный на вкус хвойный экстракт. А чтобы свои колымские варенья, соки, масло, рябиновка? Невероятно!
— Попов! Да ты просто кудесник.
Он бесцеремонно отводил наши восторги:
— До ноября заговляйтесь. На праздники откроем бутылочку. На холода отпущено. В зачет спирта.
Среди своих товарищей-разведчиков я не помню ни одного, про которого можно было бы сказать, что он пьяница. Не в нашем это обычае… Но спирт на разведках всегда водился. При той лютой стуже, в которую мы работали «на свежем воздухе», без стопки спирта обойтись невозможно. К пьянству же это не имеет никакого отношения. Вето Попова нас не особенно огорчило: на праздники, так на праздники. Удивлял сам факт неожиданных возможностей Колымы.
Я бывал в Таскане летом. Таежный поселок запомнился своей нетаежной зеленью. Глаз радовался при виде исконно русских тополей и осинок, ожививших берега одного из притоков Колымы, который дал имя и поселку. И вот теперь к живописной красоте Таскана прибавилась еще и такая «аппетитная промышленность». Для тех далеких лет и в таких еще малообжитых местах она казалась сказкой, мечтой фантаста.
Выходит, что очень плохо знали мы свою Колыму, вернее, плохо и мало пользовались ее щедротами.
Мы знали в те, давно минувшие времена Колыму золотую, а точнее сказать, полиметаллическую. Недра ее были густо нашпигованы
Мы знали драгоценные колымские меха: ее пушистых песцов, шелковисто-коричневых выдр, снежно-белых горностаев, огненно-рыжих и черно-буро-серебристых лисиц, знали грубоватые теплые шубы росомах, медведей, волков.
В горных и долинных ключах и речках мы выловили несметное число краснотелых кеты и горбуши, тупорылых с черными спинами хариусов.
Но мы в те дни едва притронулись к безбрежному морю разнообразнейших растительных богатств Колымы.
С того времени, когда Попов привозил местную рябиновку на дальнюю разведку, много воды утекло. В Магаданской области действуют комбинаты, подобные Тасканскому первенцу. И если даже они варят джемов и варений, сушат и маринуют грибов, бьют кедрового масла, делают брусничного и голубичного вина в сто раз больше в сравнении с тем временем, все равно ягодная, грибная, ореховая Колыма остается непочатым краем. Мы только прикоснулись к этим ее богатствам и едва черпаем от их щедрот пригоршнями, в то время как они ждут мощного индустриального ковша.
Живородящая сила Земли и Солнца невообразимо велика!
За три теплых месяца зеленые лаборатории Колымы, цепко укоренившиеся на тоненьком и скудном пласте талой северной почвы, извлекают из нее тонны и тонны аскорбиновой кислоты (хвоя стланика, плоды шиповника), сахара (все разнородье ягод), растительного масла (кедровый орешек), все многообразие содержимого грибных клеток. Колымский ягель и луговое разнотравье способны прокормить удесятеренные стада северных оленей, коров, табуны лошадей.
Все это усовершенствовано стихийно, самой природой. Ученые же создали для Севера стойкие к холоду сорта капусты и картофеля. Но ум и руки селекционеров пока не коснулись ничего исконно колымского в растительном мире.
Конечно, страшно трудоемкое дело собирать руками ягоды, грибы, орехи. Людей на Севере и для самого главного не хватает. Верно, все верно!
А если вывести облагороженные сорта северных ягод, грибов, масличных культур с удесятеренной урожайностью и создать механизированные плантации в естественных для них условиях? Кстати, и естественные условия Севера под воздействием человека заметно добреют: распаханная мерзлота убегает от плуга на большую глубину.
Мечта? А почему бы не помечтать?!
Мне вспоминается один давний, веселый в нашей таежной глухомани случай. Мы работали тогда невдалеке от Сусумана. Много были наслышаны о чудесах его огородов, парников и теплиц и решили откомандировать Попова к сусуманским огородникам попытать счастья.
Экспедиция оказалась успешной. Попов вернулся с мешком хрустких зеленых огурцов и… непомерно толстой, явно вздутой губой.
— Кто это тебя, Попов?
— Пчелы, — невнятно объяснил пострадавший, с трудом двигая непослушными от укусов губами.