Поколение свиней
Шрифт:
Гэри Харт и Джесси Джексон займут Белый дом, по меньшей мере, на следующие пять лет, и ко времени президентских выборов в ноябре 2000 года рейгановская революция будет отмечена в справочнике по истории звездочкой — подобно «Новым рубежам» [80] или гнусному уродству бывшего генерального прокурора Эда Миза, который к тому времени будет жить на барже в болотах рядом с Антиохией… В 2001 году президентом станет Джо Кеннеди, Мексика перестанет существовать, а штаты Вайоминг, Монтана и Айдахо будут огорожены, как штрафная колония для белой падали… В каждом котелке будет по цыпленку, и каждый честный фермер будет иметь 40 акров и собственного
80
Социальная программа президента Кеннеди (прим. перев.).
Ошибка акушеров
Когда Рейган и его жена Нэнси садились в президентский самолет, какой-то репортер крикнул им вслед:
— Каким будет восемьдесят седьмой год?
— Прекрасным, — ответил мистер Рейган. А потом добавил: — Лучше, чем восемьдесят шестой.
Кто, кроме Сэма Дональдсона, мог учудить подобное? Кто мог, стоя на горячем бетоне взлетной полосы в международном аэропорту Палм-Спрингс с маленьким микрофоном «Сони» в руке, выкрикнуть такой дьявольский вопрос президенту Соединенных Штатов, да еще ждать ответа…
На такое способен только Сэм. Он большой мастер в этом совершенно особом искусстве. Сэм — корреспондент программы новостей Эй-би-си. Он постоянно работает в Белом доме. Когда Сэм прорывается сквозь туман и бред обычной президентской пресс-конференции — или даже просто делает снимки для вечерних новостей, — ему нет равных.
В своих кошмарах я до сих пор слышу волчье рычание Сэма… Если вы хоть раз стояли рядом с ним на пресс-конференции и слышали, как он орет на президента, это останется в вашей памяти навечно. И это одна из причин того, что я перестал вести репортажи из Белого дома. Регулярно слушать подобные звуки не входит в обязанности нормального цивилизованного человека.
Если не считать Рональда Рейгана. Прошли всего сутки с начала нового года, когда раздался первый выстрел: «Каким будет восемьдесят седьмой?»
Нет, а правда?
Хорошо, Сэм… Я рад, что ты задал этот вопрос. Потому что я, в конце концов, президент, и сейчас я возвращаюсь в Вашингтон, чтобы 11 февраля отпраздновать свой семьдесят шестой день рождения… Но перед этим, Сэм, мне придется выдержать еще одну публичную операцию на кишечнике и столкнуться с катастрофическим падением моего рейтинга в опросах общественного мнения. Кроме того, мне надо попрощаться со старыми надежными друзьями, которые тоже лежат в онкологической больнице… А сам ты, на хрен, как думаешь, на что будет похож восемьдесят седьмой год? Ты, безмозглая, зловредная скотина! Давно надо было отправить тебя в Советы. Как твой геморрой? Вино пьешь по-прежнему? А как поживает твой сынок? Научил его чему-нибудь тюремный опыт?
Не ручаюсь за точность цитаты, но что-то подобное мы еще услышим, и смысл сказанного будет не менее гнусным. Рейган, как и Никсон, всегда ненавидел прессу — даже в прежнее время, когда нуждался в ней, — а сейчас, в мучительные последние дни своего президентства, он больше не видит смысла скрывать это.
И в самом деле, зачем? Он — пожилой человек с благопристойными инстинктами и как президент добился воистину завидных результатов. Его имя будет сверкать в книге истории — если завтра он подаст в отставку и уберется из города, пока еще есть время.
Жестокий совет, но я дал его без злого умысла и даже с некоторым добрым чувством (подлинным признанием и даже симпатией) к одному из настоящих бойцов в политическом бизнесе. Рейган — политик более эффективный, чем Губерт Хэмфри, и актер, более одаренный, чем Чарльтон Хестон.
Кстати, правые чтили Хэмфри как истинного воина, но ему не удалось добиться избрания — и в конце концов, несмотря на множество похвал, его етали считать помехой.
Но по сравнению с тем, что ждет Рейгана, если тот захочет повторить путь Никсона, Губерт ушел легко. Тревожатся даже Эванс и Новак. Недавно на телевидении они успокаивали друг друга — во время интервью с Митчеллом Дэниелсом, «главным политическим советником Белого дома» и, по их словам, «главным архитектором недавней кампании президента Рейгана в поддержку сенаторов-республиканцев».
Юный Дэниеле — человек слабого телосложения, с нездоровым блеском в глазах. Он говорил с осторожным оптимизмом, несмотря на отвратительные результаты своего последнего проекта, который обернулся тяжелым и унизительным поражением для президента, как, впрочем, и для всей Республиканской партии… Дэниеле — мелкий слабак-яппи, который выглядит как существо, которое отвергли еще в роддоме, когда — в суете и неразберихе — его мать получила возможность выбрать между ним и здоровым ребеночком, из которого потом вырос Патрик Бьюкенен.
«Возьму крепенького, — сказала себе эта женщина. — Он будет жить долго и в конце моей жизни окружит меня заботой».
Ну что ж… может, так все и было. Еще мистер Дэниеле заявил, что и партия, и президент находятся в лучшем состоянии, чем кажется людям, несмотря на потрясающее падение ставок из-за Оливера Норта и скандала «Иран-контрас».
«У нас все в порядке, — заявил Дэниеле. — Уверяю вас».
Но не все ему верят. Кажется, Дэниеле не больше «в порядке», чем Бернард Гетц [81] .
81
Человек, застреливший в метро четырех чернокожих подростков, после того, как один из них спросил у него 5 долларов (прим. перев.)
С ним что-то не так, а теперь он сделал грубую ошибку, и ему от этого не оправиться так же, как Рональду Рейгану.
Как и жертвы калифорнийской «золотой лихорадки», они — обреченные жертвы отвратительной катастрофы, обстоятельства которой никогда не будет выяснены до конца, так же, как обстоятельства Нанкинской резни и аварии на шахте в Спрингхилле [82] .
Всех их надо уволить. С самого начала Кендлстик-парк был гнездом наркоманов и идиотов. Всю конструкцию надо разрушить, и на ее месте устроить свалку.
82
Авария на шахте в Спрингхилле унесла 75 жизней. Некоторые из спасшихся пробирались целых восемь дней через завалы под землей (прим. перев.)
В наше время становится все труднее и труднее сохранять серьезное отношение к новостям. Снежный буран замел мой джип, стоящий на выгоне за домом. Офицер окружной службы охраны животных идет по моим горячим следам. Они выдвинули иск, обвинив меня в «издевательстве над дикими животными».
— Я понимаю, что это звучит глупо, — сказал мне наш новый шериф, когда неделю назад мы встретились на торжественном обеде, — но от меня требуют тщательного расследования… Господи Боже, — бормотал шериф, — что ты там натворил, в конце концов? Ведь я советовал тебе держаться подальше от диких животных. Теперь от меня требуют официальный рапорт! Что я должен сказать этим людям? Что ты настаиваешь на издевательстве над животными? Что мы пытались остановить тебя, но безуспешно? Нет! — Теперь он кричал. — Я не могу сказать им такое!