Поколение зимы
Шрифт:
Через несколько минут аудитория стала быстро заполняться студентами. Кто-то уже нашел листовку и громко прочитал: «Спасение революции в ваших руках! Долой Сталина!»
Из другого ряда зачитывали иной вариант: «Остановим попытку Термидора! Позор сталинскому ЦК!»
Подрывные листовки троцкистов и оппозиции были студентам не в новинку. Их находили и в общагах, и в столовках, иной раз пришлепнутыми к стене, иной раз пачками с призывом «Раздай товарищам». Многие сочувствовали, многим было наплевать. Иной раз вспыхивали митинги, а другой раз можно было заметить студента, несущегося в уборную с листовкой в кулаке. В этот раз студенты вроде бы воспламенились сперва, начали выкрикивать: «Долой!»,
Между тем Коммунистическая была уже заполнена до отказа. Стояли в проходах и дверях. Среди опоздавших был ассистент профессора Градова, молодой врач Савва Китайгородский. Его затерли в проходе, и он дрейфовал, пока не приткнулся в уголке, где можно было даже слегка опереться плечом о стену.
Поэт Сергей Третьяков был уже на сцене, но Савва туда не смотрел. Взгляд его выискивал нужное лицо в зале. Наконец нужное лицо было найдено – Нина Градова! Пусть, как всегда, со своим остолопом, но зато это она воочию! «Вхожу я в темные храмы, совершаю свой бедный обряд...» Молодой врач тоже не был чужд поэзии, хотя застрял на символистах и дальше не желал продвигаться.
Амфитеатр рыкнул, разразился, притих. Популярный Сергей Третьяков, друг Маяковского, вышел к краю сцены – читать. Он был очень большого роста, не ниже самого Маяка, однако внешностью трибуна не обладал, скорее уж было в нем что-то общее с людьми типа Саввы Китайгородского, интеллигентными: очки, костюм-тройка... У Маяковского это всегда был «костюмище»; у Третьякова – костюмчик. Поэтому и лефовский напор выглядел в его исполнении немного неуместным: эти рычания и взмахи кулакастой рукой.
В общем, он читал:Корень квадратныйиз РКП!Делим на:Вперед! В упор глаза!Жми! И ни шагу назад!Плюс:Электрификация!Смык!Тренаж!Плюс:Мы хотим, чтобы мир стал —Наш!Минус:Брех!Минус:Грязь!Минус:Дрянь!Равняется:ЭтоПутьОктября!Финальный выкрик ударного стиха выгодно подчеркивал корневую рифму «гря» – «ября», чем поэт явно гордился, не задумываясь о двусмысленности, возникающей при сопоставлении слов. Филфаковцы восторженно взревели: «Браво, Сергей! Браво, ЛЕФ!»
Стоявшая рядом с Саввой «литдевочка» – подбритый затылок, длинная косая челка, вот коняга! – повернулась к нему:
– Вам нравится?
Савва пожал плечами. «Литдевочка» рассмеялась:
– Мне тоже не очень. Какая же это алгебра? Чистая арифметика для четвертого класса!
Толпу качнуло. Ее бедро прижалось к его бедру. Прошел весьма неуместный ток. «Литдевочка» усмехнулась с притворным смущением:
– Простите.
Савва заерзал, пытаясь создать пространство между двумя разнополыми телами.
– Да, так тесно...
В своем ряду Нина теребила Семена за рукав.
– Ну, вот такая поэзия тебе ближе? Ну, скажи, Семка, ну!
Мне это очень важно!
Стройло забасил пренебрежительно в своем «пролетарском стиле»:
– А-а-а, говна. У меня вот мочпузырь щас лопнет, пойду отолью.
Он стал пробираться через ноги соседей к выходу. Нина успела шепнуть ему вслед: «Милый, постой!» Он обернулся, гаркнул «Кончай!» – потом огрызнулся на недовольных студентов:
– По ногам, говоришь, хожу? А что же, по башкам, что ли, вашим ходить?
Стройло вошел в просторную, с высоченным потолком, облицованную кафелем уборную старого университета и увидел стоящего у окна молодого человека в полувоенной одежде, который, возможно, его-то тут и поджидал. Взялся за свое дело. Молодой человек приблизился.
– Стройло, салют!
– Физкульт-привет! – ответствовал Стройло, отряхиваясь.
– Заскочим в партком? – спросил очень положительный молодой человек.
– Айда! – сказал Стройло, завершая диалог полностью в стиле своего поколения.
Комната парткома была по масштабам ничуть не меньше уборной. Народу там в этот час не было, только в глубине у настольной лампы сидел человек средних лет, перебирая бумажки. Царил со стены из богатого багета Владимир Ильич Ульянов (Ленин).
При виде вошедших юношей сидящий встал и пошел навстречу.
– Здравствуйте, товарищ Стройло! Давайте сразу быка за рога. Сколько человек было последний раз на заседании кружка?
– Девятнадцать, товарищ комиссар, – четко ответил Стройло, отстегнул клапан и вынул бумажку. – Вот список.
Комиссар взял список, прочел несколько фамилий вслух: «Альбов, Брехно, Градова, Галат...» – сунул список в карман и крепко пожал руку Стройло.
– Спасибо, Семен! Большое, очень нужное нам всем дело делаешь!
С просиявшей и оттого несколько истуканистой физиономией Стройло вытянулся.
– Служу трудовому народу!
В аудитории тем временем Сергея Третьякова сменил Степан Калистратов – мятая вельветовая блуза, закинутый за спину шарф, непокорная, что называется, «есенинская» шевелюра. Как всегда, было неясно, насколько пьян Степан в данный момент – порядком, основательно или почти «в лоскуты». Так или иначе, он читал с мрачным вдохновением:
Гудки вблизи и в отдаленье.Земля пустынна и плоска.Одно лишь вахтенное бденье,Ни ангельского голоска...Нам остаются в утешеньеНочных трактиров откровеньяДа «Арзамасская тоска»...