Покореженное эхо
Шрифт:
Голос Гортинского продолжал отдавать приказы.
— Перейдешь через дорогу. Пройдешь сорок метров и свернешь в переулок. Тут же будет стоять белая «вольво» универсал. Запрыгивай на заднее сиденье и пригнись. Вперед.
Теперь он понял, что за ним следят, так как следили и в день ограбления.
Но на сей раз, они идут за ним пешком. Если он скроется за углом и запрыгнет в машину, преследователи его потеряют из виду.
Он сделал все грамотно, оперативно, как того требовал от него жанр, навязанный сумасшедшим писателем.
Не успел он запрыгнуть в машину, как та сорвалась с места.
Голову он сумел поднять минут
За рулем сидел всеми забытый Жора Уваров. Машину никто не преследовал.
— Куда мы едем?
— На шашлыки, Паша. Веня достал отличную баранью вырезку. Будет вам шашлык по-карски на лоне почти подмосковной природы с настоящим французским красным вином. Пальчики оближешь.
Ну что тут ответишь? Назаров промолчал. Примерно так же, как мешки с углем для мангала, были доставлены в пригород Стокгольма и остальные участники ограбления века. Они чувствовали себя униженными и оскорбленными. Злость перегорела, амбиций поубавилось, задетое самолюбие отодвинулось на второй план.
Один лишь хитрец Вяткин успел обзавестись маленьким фотоаппаратом и незаметно для остальных делал снимки. С какой целью? Скорее всего, он сам этого не знал.
— Господа! Я собрал вас здесь, чтобы сообщить очень приятственную весть: к нам не приедет ревизор!
Начал свою речь Гортинский, когда все сели вокруг импровизированного стола на поляне участка, огороженного сплошным забором.
Тамада подвязался пестрым фартуком и по ходу следил за ароматными шашлыками, шипевшими над раскаленными угольями.
Марты сегодня в доме не было, она работала в городе.
— Итак! Победителей не судят! Мы сделали то, что не под силу всем крестным отцам великого Чикаго. Забудем об этом. Каждому из вас осталось выполнить небольшую работу, не связанную с криминалом, и мы можем покинуть Швецию со спокойной душой и сердцем.
— Ты сделал из нас гангстеров! — сорвалось у Пелевина.
— Хорошая оценка, Платоша. Кем ты у нас только не был, а теперь к твоим званиям прибавился титул гангстера. Так нас величает теперь мировая пресса.
Лучшее, чего ты добился бы в России, так это дешевой кликухи и звания «авторитета». Мы так мелко не плаваем. Грабить — так миллион! Спать — так с королевой!
— Возвращать картины уже поздно, — вмешался Сева Дикой. — Мы получим по двадцать пять лет. Это я вам авторитетно заявляю. Нашу банду даже я не взялся бы защищать. Гиблое дело.
— И все же лучше поздно, чем никогда.
— Что ты хочешь с ними делать? Продать? Перевезти в Россию? Утопия — заявил Евдоким Вяткин. Он провел все дни под одеялом с накрытой головой и вскрикивал по ночам, просыпаясь в холодном поту.
— Нет. В Россию мы их не повезем. Там нет стоящих покупателей. По сообщениям Марты, русских, которых она сопровождает, практически не досматривают на границе. Мировая практика Интерпола и полиции показывает, что русский криминал специализируется на вывозе из России ценностей, но не на ввозе. А если следствие и не исключает причастности русских к ограблению, то лишь как одного-двух соучастников и то не граждан России, а отщепенцев, проживающих на Западе. Изящность ограбления не имеет аналогов на территории России. Так что наша любимая родина стоит на сто двадцатом месте среди претендентов. Если мне не изменяет память, то и в плане экономического развития
— А что делать с Эль Греко? Картины камнем тащат нас ко дну, — не унимался адвокат. — Их надо сжечь, и только тогда мы будем по-настоящему свободны.
— Даже когда подгорает шашлык из бараньей вырезки, сердце кровью обливается, — философствовал Гортинский, снимая шампуры с мангала. — А сказать такое о бесценных шедеврах гениального художника — заведомое кощунство. Картины останутся в Швеции, но под нашим контролем. Через десять лет каждый из нас получит по миллиону долларов за проделанную работу. Закачик не может их продать раньше этого срока. Все мы люди обеспеченные и можем выжить в любой критической ситуации. Если через пару лет в моду войдет социальная драма на производственную тему, то я начну писать книги про Васю-сталевара. Каждый из нас выкарабкается. Но у каждого будет страховка на черный день. Миллион долларов — это деньги!
Наступило затишье. Жора Уваров разливал вино в стаканы, а Веня раскидывал по тарелкам шашлыки.
— А какие мы имеем гарантии? — спросил Назаров. — Я уверен, что нас вычислят и не дадут уйти. За мной была слежка в ночь ограбления.
— Не сомневайся в этом. Могу с уверенностью сказать, что слежку заметил только Паша Назаров. Так оно и должно быть. Потому что гарантии ищет Герман Шверник, а у нас они есть в виде шести картин. Он знает пятерых. Четырех человек, кому выслали приглашения, и меня. Он хотел знать и шестого исполнителя. Паша имел Шенгенскую визу в связи с частыми гастролями и приехал без приглашения. А Шверник должен знать всех, чтобы не дай Бог, не проколоться в ответственный момент. Он ничего не знает о седьмом, который не входил в план работы. И меня это устраивает. А участников ограбления он должен знать. И я постарался ему в этом помочь. Мне попросту его жаль. Он рискует больше нас. Я уверен, что Шверник установил видеокамеру в зале Эль Греко, и не ошибся. В левом углу зала горел красный огонек, который залепили изоляционной лентой. И все же он проглядывал. Утром Шверник забрал камеру, прибежав в зал одним из первых, и сделал вид, что принес ее с собой, чтобы заснять события. Вот почему я не предложил вам надеть маски. А из вас никто не додумался, что спрятать лицо маской никогда не помешает. Пусть Шверник хоть в чем-то считает себя умнее нас.
Вот увидите, перед отъездом он пришлет мне копию съемки на видеокассете, дабы напомнить, что и мы у него в ловушке. Так что, Паша, не особо переживай на счет слежки. За тобой наблюдал Шверник. А вот за Жоржем Уваровым, который привез картины сюда, никто не наблюдал. Здесь и будет наше хранилище в течение десяти лет, и знать о нем будем только мы. Семеро. А теперь предлагаю выпить. Шашлык стынет.
Спустя минут десять задумчивый Платон Пелевин, у которого лежал в тарелке остывший шашлык, неожиданно сказал:
— Сами того не понимая, мы вынесли себе смертный приговор. До приезда в Швецию, мы жили каждый по себе и были свободными людьми. Теперь мы сковали себя оковами обязательств, связанными с большими деньгами. Десять лет слишком большой срок, чтобы выдержать такое напряжение. А начнется все с элементарного недоверия и подозрений. Потом перерастет в непонимание и откровенную вражду. А чем это кончится, одному Богу известно.
— Неужели, Платоша, ты считаешь, что я не подумал о таких важных деталях — спокойно парировал Гортинский. — Идите за мной.