Покоритель джунглей
Шрифт:
Вот почему Сердар поклялся себе, что никогда не воспользуется страшной машиной, даже против англичан, если только его не принудят к этому интересы собственной безопасности. Ему претила мысль о том, что можно обречь на неизбежную смерть более тысячи человек, многие из которых были отцами семейств.
Сердар так надежно хранил секрет, что Шейх-Тоффель верил, что командует самым обычным маленьким кораблем, у которого отличный ход, но который никому не может причинить зла.
Глава VI
Адмирал флота имама Маската. — Мариус Барбассон из Марселя, по прозвищу Шейх-Тоффель. — Скитания провансальца. — На пути к Пондишери.
Весьма своеобразный тип этот Шейх-Тоффель, которого вы, несомненно, принимаете за доброго индийского мусульманина, на что указывает его имя арабского происхождения. Пора познакомиться с ним. Мы будем меньше удивлены, когда, поднявшись на борт корабля, услышим, как он отдает команды.
Арабским его имя, безусловно, было. Был он и мусульманином. Но вся загвоздка состояла в том, что, нося арабское имя и будучи правоверным мусульманином, он не был ни арабом, ни индусом, ни турком, родившись от ныне покойного Цезаря-Гектора Барбассона, торговавшего шкивами и корабельными канатами на набережной Жолиетт в Марселе, и супруги его Онорины-Амабль Данеан, как сказано о том в соответствующих документах.
При рождении ему дали имя Проспер-Мариус Барбассон-Данеан, дабы отличить его от отпрысков ветви Барбассонов-Тука, которые, пренебрегая коммерцией, подвизались на поприще профессий либеральных — в таможне и морской жандармерии.
Юный Мариус Барбассон с самого нежного возраста выказывал полнейшее равнодушие к мудрым советам отца и школьных учителей. Благодаря ветви Барбассонов-Тука, изобиловавшей чиновниками, для него добились стипендии в марсельском лицее, где он в течение десяти лет переваривал фасоль и дополнительные занятия и с гордостью носил титул короля лентяев, единодушно присужденный ему товарищами. Учение его кончилось тем, что на факультете Экса, где никогда не заваливали на экзамене на степень бакалавра местных уроженцев, чтобы не позорить Прованс, заявили, что вынуждены подтвердить правило исключением. Исключением оказался Барбассон Мариус. Вследствие этого Барбассон-отец с увесистой связкой своего товара в руке поставил сына перед выбором между морской жандармерией, прибежищем Барбассонов-Тука, и торговлей канатами. Поскольку Барбассон Мариус ответил, что, с одной стороны, желает сохранить свободу, а с другой — не чувствует никакого влечения к профессии предков, вышеупомянутый пук веревок со всего размаха опустился на задницу Барбассона Мариуса, который немедленно ретировался и больше в лавке не появлялся.
Он отправился в плавание сперва поваренком и одолел все ступени кулинарной иерархии, одновременно будучи учеником матроса, а затем служа матросом как военнообязанный. За девять лет он дослужился до старшего рулевого матроса, что в пехоте соответствует чину капрала. Потом в один прекрасный день он очутился в Маскате в тот момент, когда султан страдал от страшной зубной боли, но не было никого, кто мог бы вырвать ему зуб. Барбассон Мариус предстал перед ним и удачно удалил моляр: это был его дебют, прежде ему доводилось только вытаскивать клещами гвозди, он и действовал в том же духе. К тому же он верил в свою звезду… Если вы найдете мне провансальца, который не сумел бы с одного раза вырвать зуб, орудуя щипчиками или саблей, я готов раструбить об этом по всему белому свету. Зуб этот положил начало удачной карьере Мариуса. «Прими мусульманство, — сказал ему султан Маската, — и я назначу тебя адмиралом моего флота…» И Барбассон сделался мусульманином. Мулла дал ему имя Шейх-Тоффель, которое и закрепилось за провансальцем.
После того как султан Маската умер, Шейх-Тоффель вынужден был убраться прочь, ибо не пришелся по душе его преемнику. Он направился в Бомбей, где Сердар, повстречав его, доверил ему командование «Дианой»; это был хороший моряк, умеющий прекрасно обращаться с судном, до тонкостей изучивший свое дело на военных и торговых кораблях. Он командовал шхуной год, и Сердар не мог нахвалиться на его сообразительность и толковость. Он вновь показал себя с лучшей стороны, покинув Манарский залив, где ему было приказано дрейфовать, и прибыв к восточному побережью острова. Некоторая схожесть судеб сблизила его с Барнеттом, и между ними установилась прочная дружба. Барбассон-Шейх-Тоффель частенько говорил своему другу Бобу с неподражаемым марсельским акцентом, от которого так и не сумел избавиться:
— Эх, Барнетт! Как бы я хотел иметь сына, чтобы женить его на твоей дочери, если б она у тебя была! Я бы мечтал породниться с тобой.
Оба были холостяками, что не мешало Бобу отвечать:
— God bless me, отличная мысль! Почему бы и нет?
Сразу видно, что это были за молодцы, поэтому, собравшись вдвоем на шхуне, они легко могли бы развеселить любого, если б не одолевавшие Сердара заботы и тревоги.
Когда «Диана» второй раз подошла к острову, она застопорила машины и спустила шлюпку. Пятеро мужчин были уже на берегу, они поспешили сесть в лодку, а Луд жал и последовал за ними вплавь. Как только шлюпка пристала к шхуне, великан сам встал под лебедками, которые подняли его на палубу на крепких ремнях.
Когда эта операция была закончена, Сердар после обычных приветствий попросил Шейх-Тоффеля объяснить, как здесь оказалась «Диана».
— Как случилось, что вместо того, чтобы быть у северной оконечности острова, вы оказались у южной, и в тот самый момент, когда мы туда прибыли?
— Очень просто, мой капитан, — так Шейх-Тоффель обычно обращался к Сердару, — все очень просто. Вы, должно быть, помните, что я всегда считал ваше путешествие на Цейлон актом безрассудным и не одобрял его, простите мою откровенность. Я сказал себе: ясно как дважды два — четыре, что их обнаружат и будут травить, как диких зверей.
— Действительно, так оно и случилось.
— Ну! Я был прав! Поскольку я хорошо знаю топографию острова, я сказал себе: Шейх-Тоффель, смотри в оба, быть того не может, чтобы они добрались до Манарского залива, их единственный путь к спасению — горы и джунгли юга, где никто не осмелится их преследовать. Тогда я и решил направиться к югу в надежде подобрать вас по дороге.
— Что и произошло.
— Это доказывает, что я всегда прав, не так ли, Барнетт?
— Вы нас просто спасли, мой дорогой капитан, — сказал Сердар, — ибо я не без опасений думал о нашем переходе через северные деревни, где живут одни сингальцы, наши заклятые враги.
— Самое главное, что вы живы-здоровы. Теперь, когда мы собрались все вместе, куда направится «Диана»?
— Вы знаете куда, к Коромандельскому берегу, мы поплывем в Пондишери.
Зажгли топки, чтобы перейти на паровой двигатель, так как ветер был встречный.
— Вперед! Полный вперед! — закричал Шейх-Тоффель.
«Диана», развернувшись, сменила курс и полным ходом направилась к индо-французскому городу.
Сердар начинал партию, которая, если бы удалась, окончательно изгнала бы англичан из Индии и вернула Франции ее былое величие в этой стране. Ставкой в затеянной игре была его голова. Но Сердар не думал об опасности ни минуты, уже давно жизнь потеряла для него прелесть и имела цену лишь постольку, поскольку он исполнял свой долг.
Из всех его спутников только Нариндра и Рама были посвящены в его тайну. Он боялся невольной несдержанности Барнетта и решил предупредить его в последнюю минуту, так как Бобу в задуманном деле отводилась определенная роль. Что касается Шейх-Тоффеля-Барбассона, то Сердар не так давно был знаком с южанином, чтобы верно судить о его характере. Возможно, искушение английским золотом было бы слишком велико, чтобы тот мог устоять против него. Во всяком случае, поскольку его участие в деле сводилось к тому, чтобы держать «Диану» на рейде у Пондишери в ожидании приказов Сердара, то Покоритель решил не подвергать марсельца испытанию. Без серьезных причин никогда не следует заставлять человека выбирать между совестью и сказочной суммой в золоте. Слишком часто выбор оказывается не в пользу совести…