Покой средь маков
Шрифт:
В очередной раз тоскливо вздохнув, Фрида встала и, вскинув согнутую под углом правую руку к виску, отдала матери воинское приветствие.
– Так точно, фрау-офицер! – произнесла она, словно по уставу, и улыбнулась.
Занимающийся проблемами А’Ллайс доктор Шмитц порекомендовал родственникам своей пациентки «подыгрывать» ей и на все вопросы, просьбы и прочие обращения отвечать так, как она привыкла, – «по-военному». Такой подход должен создать для бывшего офицера благоприятные условия для восстановления, которое ей так необходимо.
Ведь даже спустя тридцать лет после окончания
Несмотря на то, что после войны данная проблема наблюдалась у множества воевавших солдат, эффективного и общепринятого способа её лечения так никто и не придумал, ибо проявления этого синдрома у всех происходят по-разному, и врачам ничего не остаётся, как лечить каждого пациента индивидуальным способом.
Конечно, многим, кто пережил войну, удалось избавиться или заглушить этот недуг. Но помимо посттравматического синдрома война также «наградила» многих её уцелевших участников так называемым «взглядом на две тысячи ярдов» – пережившие кровопролитные сражения солдаты, чья психика изрядно пошатнулась, имели отрешённый, несфокусированный взор в никуда.
Вот и сейчас отставной офицер на пенсии смотрела на свою дочь точно таким же пугающим взглядом…
– Не называй меня так! – вдруг оскалилась А’Ллайс, отчего Фрида содрогнулась. – Нету у меня уже давно никакого звания и титула! Фамилия фон Берх больше не звучит гордо и… и… – оскал исчез также внезапно, как и появился. Резко переменившись в лице, вернув ему уже ставшую обыденностью грусть, она медленно опустила глаза в пол. – И всё из-за меня…
– Хватит себя корить, матушка! – на лице Фриды же проступило недоумение. – Просто… Давайте уже наконец примем произошедшее и будем жить дальше. Без оглядки в прошлое, которое уже не вернуть и тем более не исправить.
А’Ллайс не ответила. Она молча улеглась на свою большую кровать, укрылась старым бархатным одеялом и закрыла глаза. Фрида, подумав, что вновь сказала что-то не то, решила вернуться в свою спальню – матушке нужно передохнуть, поэтому не стоит задерживать её долгими разговорами. Поговорить по-серьёзному о её зачастивших в последнее время кошмарах можно утром, когда матушка будет бодра и полна сил, а не усталая и слабая, как сейчас.
Как только дверь закрылась и шаги уходящей Фриды затихли, А’Ллайс поднялась с кровати и направилась к большому резному шкафу, выполненному из дорогой древесины. Отперев этот исполин, она просунула морщинистые руки вглубь и одновременно нажала на несколько секретных кнопок. Почти бесшумно заработали скрытые механизмы, и задняя стенка шкафа поднялась вверх, открывая доступ к тайнику.
А’Ллайс смотрела на старенький, потрёпанный службой и временем, но всё ещё пригодный для ношения китель вооружённых сил Рэйландского Райха: серо-зелёная, с красной каёмкой и оловянными пуговицами полевая версия для использования на маршах и боевых столкновениях. В этом кителе А’Ллайс прошла всю войну, и он стал для неё одним из неких «символов» своей принадлежности не только к офицерскому составу, но и ко всей армии в целом.
Рядом с кителем в чёрных ножнах покоилась наградная офицерская сабля – длинная, изогнутая, с покрытой серебром рукоятью и дарственной надписью на клинке «От Фатерлянда». По соседству с саблей в кожаной кобуре находилось ещё одно наградное оружие – самозарядный пистолет: безотказная, хоть и немного громоздкая карманная артиллерия, рассчитанная на десять патронов, имеющая возможность присоединить
Под оружием внутри шёлкового свёртка находилось несколько орденов и наград, врученных А’Ллайс за успехи на службе и фронте. Фактически, их здесь быть не должно, как и оружия, ведь после пары «неприятных» инцидентов, произошедших пару десятилетий назад, всё это по закону должны были отнять. Но бывший офицер заявила об их потере и, не желая долго разбираться с этим вопросом, местные власти пошли на уступки перед ветераном и «закрыли глаза»…
А вот и самая дорогая для А’Ллайс вещь – парадная офицерская фуражка с чёрным козырьком и искусственным рубином в обрамлении золотого венка. Та самая, которую ей вручили при окончании офицерской академии в Рэйнбурге, столице Рэйландского Райха. Для А’Ллайс это не просто головной убор, а самая настоящая драгоценность, которую она бережно хранит с момента получения и по сей день. Правда, во время войны она носила полевую версию данной фуражки, которая почти не отличалась от обычных солдатских шапок-бескозырок.
Однако сейчас офицера интересовали не вещи, в которых она прошагала всю войну, а покоящийся на самом дне сундука пожелтевший конверт. Намереваясь его открыть, А’Ллайс взялась за край бумажного прямоугольника… как вдруг по её лицу заскользили крохотные слезинки. Грубо вытерев проступившие слёзы рукавом, А’Ллайс не решилась закончить начатое и отложила конверт на стол.
С трудом преодолев дрожание рук и сбитое дыхание, пожилая женщина переоделась в чёрно-фиолетовое платье, тёмные брюки и кожаные сапоги. Она завязала седеющие волосы в хвостик и обернула шею старым платком своей матери. Взяв маленькую сумочку с личными вещами и не забыв погладить свою кошечку со словами «Только ты меня понимаешь…», А’Ллайс покинула своё родовое поместье и устремилась вперёд, навстречу поднимающемуся над горизонтом рассвету.
Она шла к далёкому, но очень важному для неё месту, без посещения которого не обходилась ни одна неделя её жизни вот уже на протяжении тридцати лет.
Стряхивая вновь набежавшие слёзы, А’Ллайс шагала навстречу новому дню в прекрасном беспорочном мире.
* * *
Стоял тёплый август 1950-го года. Над небольшим рэйландским городком Лийбенхау начал сгущаться вечер. Для молодой девушки с прекрасным именем Эвангелия, проторчавшей весь свой выходной в цветочной лавке, очередной летний день пролетел почти незаметно. И это совсем неудивительно, ведь с самого утра шёл нескончаемый поток посетителей. Настолько огромный, что уже невольно казалось, будто бы всем жителям города в одночасье взбрело в головы выкупить все имеющиеся в наличии цветы.
Не обошлось и без постоянного клиента – молодого и немногословного курьера, который один раз в каждый месяц скупает все запасы красного мака. И так с самого момента основания лавки: появляется, покупает весь мак и уходит, никогда не объясняя для чего ему столько цветов…
Несмотря на загруженность, Эвангелии, благо, удалось пережить очередной хлопотный денёк. Переодевшись в самую обычную одежду для прогулок по городу – просторную белую рубашку в голубую крапинку и длинную синюю юбку, – девушка закрыла лавку на ключ, не забыв при этом вывесить табличку «Закрыто», легко выдохнула и отправилась домой.