Покойник

Нушич Бранислав

Любомир с удивлением наблюдает за ним.

(Чувствуя наконец необходимость оправдаться, останавливается перед Любомиром.) Не знаю, почему я вам только что об этом сказал, но… так вышло, вы пришли, появились первым, а мне нужно было во всеуслышание высказать то, что меня гнетет с самого утра.

Любомир. Не сожалейте, что доверились мне, вы доверились другу. Мое отношение к вам не обычное. Вы знаете, как я вас ценю и уважаю. Я был бы счастлив, если бы мог вас хотя бы утешить.

Марич. В подобном случае всякое утешение

иллюзорно: это похоже на соболезнование, приносимое семье умершего.

Любомир. Да… но все же. Может быть, все не так, может быть, злые люди только наговорили вам.

Марич. Да, наговаривали, правда. Но на их толки я не обращал внимания, однако… (Вынимает из кармана пачку писем). Вот письма ее любовника. Я, как разбойник, совершил взлом и выкрал их. Мне намекали на ее измену, но не подсказали имени соблазнителя. А сейчас оно здесь, здесь, в моих руках, здесь его имя! (Нервно комкает письма.) Здесь!

Любомир, чувствуя себя неловко, пожимает плечами.

(Так же взволнованно.) Здесь! Но я не решаюсь, мне не хватает смелости заглянуть в них! Боюсь, мое предчувствие подтвердится, а это было бы ужасно! Это было бы невыносимо! Боюсь, боюсь правды! Разве не лучше от правды убежать? Достаточно тяжелый удар и то, что я знаю, что она мне изменяет. К чему же еще один удар – с кем она изменяет? (Борется с собой.) Но все-таки это мучает меня, будет мучить и мучило бы всю жизнь. Почему бы мне не испить предназначенную чашу горечи до дна. (Открывает письмо и смотрит на подпись. С еще большим волнением.) Да, это он! Я предчувствовал, предчувствовал!..

Любомир (подходит к нему). Успокойтесь! Успокойтесь! Подобные вещи в первый момент всегда кажутся более страшными, чем это есть на самом деле.

Марич. Мой друг детства, мой школьный товарищ, мой компаньон по предприятию, мой неразлучный друг…

Любомир. Господин Новакович?

Марич. Да, он, он! Ах, как это подло, как отвратительно!

Пауза.

Любомир (несмело). И что вы думаете теперь делать?

Марич. Что? Об этом я и сам себя спрашиваю… Спрашиваю, но решить не могу.

Любомир. Во всяком случае, вы не думаете?…

Марич. Прогнать жену? Отомстить соблазнителю? Ах, нет! Но что же? Для того чтобы принять правильное решение, мне нужно прежде всего переболеть, ведь я все-таки любил эту женщину! Да, мне нужно перестрадать.

Любомир. Я вас вполне понимаю, но не могу и не вправе советовать.

Марич. Боюсь, как бы в такой горячий момент не принять слишком поспешного решения. Мне нужно уединиться, уйти от всего, поразмыслить.

Любомир. Может быть, вам отлучиться куда-нибудь на день-другой?

Марич. Уехать? Пожалуй, это было бы лучше всего. (После короткого размышления.) Так я и сделаю, уеду.

Любомир. На два-три дня?

Марич. Не знаю на сколько и не знаю куда… В неизвестном направлении, на неопределенное время. Пока у меня нет ясного

намерения, но я чувствую необходимость уйти, удалиться, уединиться и перестрадать. Для того чтобы не принять слишком поспешного решения, лучший способ – убежать от самого себя. Спасибо вам, друг, вы дали мне хороший совет.

Любомир. Может быть, вам понадобится какая-нибудь помощь?

Марич (вспомнив). Да, хорошо, что напомнили, вы действительно могли бы оказать мне одну услугу.

Любомир. Пожалуйста!

Марич (внимает из портфеля паспорт). Сходите поскорее и поставьте визу на выезд за границу. (Перелистывает паспорт.) Смотрите, пожалуйста, какое счастливое обстоятельство! Паспорт уже завизирован шесть недель назад, когда я думал ехать на ярмарку. Виза еще действительна. Это хорошо, это очень хорошо! (Кладет паспорт обратно в портфель.)

Любомир (собираясь уходить). Я пойду.

Марич (протягивая ему руку). Рассчитываю, что вы будете держать это в тайне? (Что-то вспомнив, отнимает руку.) Подождите, я только что подумал, вы могли бы оказать мне одну великую услугу.

Любомир. Пожалуйста!

Марич (уходит в другую комнату и возвращается с рукописью в папке). Это, мой юный друг, моя самая большая драгоценность. Целых семь лет я работаю над этим научным трудом в области гидрографии. Работаю, веря, что он произведет большое впечатление в научном мире.

Любомир. Разве вы занимаетесь этой отраслью техники?

Марич. Да, я архитектор, инженер-строитель… Но меня всегда очень интересовала гидрография, и в свободные часы я занимался ею. Проблема гидрографии – общечеловеческая проблема. Три четверти земного шара, самой плодородной земли, покрыто болотами, мелководьем и отмелями, а перенаселенность вызывает тяжелые кризисы и смуты в жизни народа! Я даже пытался создать в гидрографии новые методы. Все это я говорю вам, чтобы указать, каково значение этого труда и как он мне дорог. Рукопись спокойно лежит в ящике моего стола, запертого на ключ, но… сейчас меня охватило сомнение – вдруг моя жена прибегнет к такому же методу, какой использовал я в отношении ее: взломает ящик стола и все перероет. Она не найдет ничего, что ей хотелось бы найти, но, может быть, из-за этой неудачи в приступе бешенства и злобы – она знает, как я ценю эту рукопись, – ей может прийти в голову дьявольская мысль вырвать в отместку один, два, три листка.

Любомир. Ах!

Марич. В порыве бешенства женщины способны совершать самые необдуманные поступки. Мне хотелось бы сохранить эту рукопись, и я доверяю ее вам.

Любомир (удивленный таким доверием). О господин инженер!

Марич (подает ему рукопись). Доверяю вам, вы знаете ее ценность и сумеете ее сохранить.

Любомир. Уверяю вас, буду хранить ее, как зеницу ока!

Марич. Ну так, а теперь прощайте!

Любомир. До свидания! (Уходит.)